Неповторимый А.Б.Ч.

Неповторимый А.Б.Ч.

За 55 лет в журналистике я знал трех по-настоящему ярких газетных редакторов: Константина Симонова, Алексея Аджубея и Александра Чаковского.

Александр Борисович Чаковский был последним из этой плеяды. С неизменной сигарой во рту, всегда элегантно одетый, со

множеством людей первой величины знакомый и абсолютно всем известный, напористый, острый на язык, он выделялся в любой среде, в любой обстановке. Иногда его упрекали в нескромности. Он отвечал: «Скромность – верный путь к безвестности».

Чаковский рано вступил в литературу. Его первая публикация датируется 1937 годом. У него не было ни протекции, ни связей. Всего, чего он достиг,     он достиг сам, собственным трудом и талантом. Член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской, Сталинской и нескольких Государственных премий, секретарь правления Союза писателей СССР, – это только основные знаки его общественного положения. Главным же, что все определяло, была «Литературная газета».

Лично я считаю Чаковского редактором номер один всего советского периода. Придуманная и созданная им 16-страничная «Литературная газета» явилась совершенно новым типом издания. Единственная и неповторимая, как ее редактор, она во многом выражала, а в чем-то и предопределяла развитие советского общества, была неотъемлемым явлением его духовной жизни. Миллионы людей «самого читающего» тогда народа даже представить себе не могли существование без «Литературки». Это не преувеличение, это чистая правда, что могут подтвердить представители самых разных социальных слоев, возраста и положения. В 1971 году, через 4 года после преобразования в еженедельник, «Литературная газета» была награждена орденом Ленина. Награда правительства была и наградой народа.

Мне довелось проработать с Александром Борисовичем 8 с лишним лет в качестве его первого зама. За это время тираж газеты вырос с 2,4 миллиона до 6,5 миллиона экземпляров. Браво, Александр Борисович!

Он был уникальной личностью, в которой соединялись незаурядные творческие способности, талант политика, живой ум, твердый характер, прекрасное знание литературы и истории, потрясающая трудоспособность, постоянная собранность и еще много других качеств, выделяющих людей из общей массы.

Отдельно хотелось бы сказать о такой ныне забытой черте, как партийность. Что это такое? Это ни на минуту не проходящее чувство ответственности перед партией за дело, которое тебе поручено. Это сознательная железная дисциплина во всем. Это, наконец, самоограничение по линии житейских благ и удовольствий.

История жизни А.Б. Чаковского (позвольте в дальнейшем для краткости иногда называть его по старой редакционной привычке А.Б.Ч.) заставляет задуматься о том, что же такое судьба, почему она так переменчива. «Вознеся его высоко», она в конце жизни отвернулась от своего любимца.

После того, как А.Б.Ч. покинул в возрасте 75 лет пост главного редактора «Литературной газеты», о нем редко вспоминают. Помочь избежать забвения могли бы единомышленники, но почти никого уже нет в живых. Те же, кто остались и стояли в его время в одном с ним строю, либо переметнулись, либо сидят дома, сами всеми забытые. Зато некоторые лебезившие перед ним сверх всякой меры сотрудники пишут теперь о своем бывшем шефе непристойные пасквили.

Увы, сейчас время беспамятства и невежества, время сладостного торжества презираемых раньше «ушлых» и «деловых», а также тех, кто терпеливо держал камень за пазухой. Чего от них ждать кумирам и героям славного советского прошлого в эпоху бесславия страны? В их руках сейчас и телевидение, и пресса. Но народ-то как жил, так и живет своей жизнью. И мыслящая его часть имеет собственные оценки прошлого. Уверен, что в стране множество людей хранят благодарную память советской «Литературной газете» и ее главному редактору. Им и адресую я эту статью. В преддверии близкого юбилея издания постараюсь рассказать о Чаковском с возможной полнотой, потому как не уверен, что кто-нибудь еще это сделает. Хорошо знавших его людей остается все меньше, силы их слабеют…

Работая над статьей, подбирая  подзаголовки, я обнаружил, что они давно подобраны самим моим героем. Это названия его книг.

 Дороги, которые мы выбираем

 Александр Борисович Чаковский родился 26 августа 1913 года в Петербурге. Он происходит из состоятельной еврейской буржуазной семьи. Его дед был купцом первой гильдии в Самаре, отец – известным врачом-венерологом. Детские и отроческие годы Чаковского прошли в Самаре; здесь он в 1930 году окончил школу, здесь сделал первые шаги на общественном поприще: старшеклассником ездил в деревню ликвидировать неграмотность, был «подручным» уполномоченного по коллективизации, редактором стенгазеты. А в 17 лет отправился в Москву – начинать самостоятельную жизнь.

В первые десятилетия Советской власти таких, как он, в университеты и института почти не принимали. Исправляя многовековую социальную несправедливость в отношении детей рабочих и крестьян, именно им предоставляли преимущественное право на высшее образование. Благодаря этому мой отец, крестьянский сын, стал инженером-путейцем. Немыслимое прежде дело! Стоит напомнить, что в царской России грамотной была только треть населения. Новая власть готовила новую интеллигенцию из самой гущи народа. Ту, которая преобразила отсталую Россию в великую мировую державу, отстояла ее в смертельной битве с фашизмом, вывела на передовые позиции в науке и культуре. Для молодежи из той среды, что до революции была «всем», путь к высшему образованию лежал через заводы, фабрики, стройки. Александр Борисович поступил на Московский электрозавод, освоил рабочую специальность электрика, вступил в комсомол, начал печататься в заводской многотиражке. По прошествии некоторого времени выходит первая книга, которой А.Б.Ч. гордился до конца жизни – брошюрка «Как термичка изгоняла брак». Много лет спустя он вспоминал: «Самым яркими периодами моей жизни, то есть такими, которые наложили отпечаток на все последующие годы, были первая пятилетка и война. События первой пятилетки, которую наш завод, где я работал, первым в стране выполнил за два с половиной года, – вошли в мою плоть и кровь. Именно тогда в душе моей вырабатывались критерии отношения к людям, понятия добра и зла. Именно тогда в сердце моем запечатлелись образы, воплощающие в себе эти понятия. С тех пор прошли десятилетия. Но нет ни одной написанной мной книги, в которой, так или иначе, не участвовал бы тот мой далекий опыт».  

Дальше жизнь развивалась так. Чаковский поступает на заочное отделение юридического института, затем переходит в только что открывшийся Литературный институт, который заканчивает в 1939 году. В Литинститут ему посоветовал идти Федор Панферов, редактор журнала «Октябрь» после того, как опубликовал очерк Чаковского об Анри Барбюсе. Далее Александр Борисович работает в редакции газеты Московского военного округа «Красный воин» и продолжает учебу в аспирантуре знаменитого ИФЛИ (Института Философии, Литературы, Искусства). Пишет литературные портреты Мартина Андерсена-Нексе, Николая Островского, Адама Мицкевича, Эмиля Золя, первую повесть о Парижской коммуне и ее участнице, поэтессе Луизе Мишель. В 1941 году выходит последняя работа этого цикла – «Кого фашисты сжигают», посвященная Генриху Гейне.

С началом войны Чаковский становится военным корреспондентом газет Волховского, Ленинградского, а затем 3-го Прибалтийского фронтов. В 1941 году вступает в партию. Много ездит, много пишет. Часто бывает в осажденном Ленинграде. Виденное и пережитое там легло в основу повести «Это было в Ленинграде», создававшейся в 1944-47 годах. Александр Борисович говорил о ней: «лучшее, что я написал».

Потом выходят романы «У нас уже утро», получивший в 1950 году Сталинскую премию, и «Дороги,

которые мы выбираем», повести «Год жизни», «Свет далекой звезды», «Невеста». 1950-51 годы Чаковский проводит в Северной Корее, в разгар американской агрессии, в качестве специального корреспондента «Литературной газеты», пишет там повесть «Хван Чер стоит на посту».

По возвращении активно включается в общественную жизнь страны, в работу Союза писателей, много ездит по миру. В 1955 году Чаковского назначают главным редактором журнала «Иностранная литература». А.Б.Ч. сделал отличный журнал, быстро завоевавший большую популярность. И если тиражи его предшественника – журнала «Интернациональная литература» измерялись тысячами экземпляров, то тиражи «Иностранной литературы» – сотнями тысяч.

Полагаю, именно успехи Александра Борисовича на редакторском поприще предопределили его назначение в «Литературную газету».

Уже будучи ее главным редактором, он создает свою главную книгу – роман – эпопею «Блокада», ставшую вершиной его творчества. События героической и трагической обороны Ленинграда он изображает на широком фоне Второй мировой войны с ее главными действующими лицами. Автор ввел в состав персонажей романа Сталина, Жукова, Ворошилова, Жданова, Кузнецова (под псевдонимом), Говорова, описал их действия и поведение в реальных ситуациях. Таких книг о войне до «Блокады» не было. С хрущевских времен не было в литературе и объективного изображения Сталина, чье имя долгое время вообще возбранялось упоминать в положительном контексте. Не только из-за цензурных запретов, но и вследствие умело сформированного антисталинского общественного мнения, особенно среди интеллигенции.

Чаковский это сделал первым. Он воздал должное и военным заслугам Жукова, восстановив его полководческую репутацию после жестокой и вероломной хрущевской опалы. Написанная ярко, темпераментно, талантливо, да еще внутренне полемично, «Блокада» получила признание и читательское, и официальное. Александру Борисовичу была присуждена Ленинская премия. Многие годы она была в числе книг, самых популярных во всех слоях общества. Не приняли «Блокаду» лишь те, кто стали потом активом «перестройки», разрушения страны. Эти сразу окрестили Чаковского сталинистом, что в их устах было худшим ругательством, и недоброжелательствовали ему где и в чем могли.

Работа над «Блокадой», а затем над сценарием по ней заняла у Александра Борисовича много лет, пришедшихся на наиболее плодотворные в творческом отношении годы. В дальнейшем он написал политический роман (опять первым) «Победа», прелестную лирическую повесть о последнем годе жизни Рузвельта «Неоконченный портрет», повесть «Нюрнбергские призраки», выпустил сборник своей публицистики «Литература, политика, жизнь».

Мне пришлось быть свидетелем того, как А.Б.Ч. строил свой творческий процесс. На самом первом этапе, этапе замысла он многократно советовался с членами редколлегии «Литгазеты» – людьми, много знающими, творческими, искушенными и в литературе, и в конъюнктуре. Затем начиналось изучение исторического материала. Чаковский встречался с участниками событий, которые предстояло описать, читал мемуарную литературу, знакомился с документами. В их подборе, отыскании ярких деталей ему помогал один из редакционных уникумов – Валентин Александрович Островский, человек редкой эрудиции, владевший 14 языками.

Когда материал был собран, Чаковский приступал к написанию книги. В первых числах июля уезжал в писательский дом творчества в Юрмале и два месяца работал, не разгибаясь. Выходило 100–120 страниц. Часть текста он печатал на машинке, часть диктовал и писал от руки. Его рукописи выглядели весьма оригинально. К каждому листу Чаковский приклеивал слева еще один лист для вставок и обычно заполнял его полностью.

Строго через два месяца положенного творческого отпуска А.Б.Ч. возвращался в редакцию и отдавал текст своему секретарю в перепечатку. Потом его читали и обсуждали члены редколлегии, после чего следовала окончательная авторская доработка. На этом ставилась точка. Главный редактор возвращался к своим многочисленным редакционным и общественным обязанностям.

В какой же водоворот страстей он попадал! Писательское сообщество – совершенно особое. Большинство писателей по сути своей эгоисты и индивидуалисты, «центропупы», как выражались в литературной среде. Недоброжелательство к коллегам, зависть, сплетни, борьба групп и группировок достаточно широко распространены. Думаю, для того существовали серьезные объективные предпосылки. Советская власть создала писателям благоприятнейшие условия для творчества, каких никогда не было ни в одной стране. Членство в Союзе писателей или даже в Литфонде, а позже и в Московском группкоме литераторов создавало правовое основание не состоять на штатной работе: считалось, что творчество – это и есть работа. Что в отношении настоящих писателей абсолютно справедливо. Но настоящих-то никогда не было более ста, может быть, двухсот-трехсот, а в Союзе состояло 10 тысяч. Всех их обеспечивали бесплатными путевками в дома творчества, поддерживали ссудами, авансами, оплаченными «внутренними» (т.е. не для публикации) рецензиями на произведения собратьев по перу. Союз писателей СССР и республиканские союзы имели свои журналы, газеты, издательства. Были свои поликлиники, дачные поселки, жилые дома. Волей-неволей большинство писательской братии постоянно варилось в собственном соку. Как тут не быть сплетням и интригам? Особенно когда распределялись государственные премии (это решалось в основном руководством СП СССР), награды, квартиры, дачи.

Чаковского, «литературного генерала», как тогда называли секретарей СП и редакторов писательских изданий, многие писатели, мягко говоря, недолюбливали. Одни за то, что он еврей, другие за то, что настоящий, а не анкетный коммунист, третьи из органической неприязни к любой власти. Каждая критическая статья в газете, задевающая кого-то, мгновенно делала этого «кого-то» непримиримым и вечным врагом редактора.

А.Б.Ч. относился к этому, как к неизбежному и не особо переживал, услышав от «верных друзей», как его полоскали на той или иной литературной кухне. Он был очень трезвым в оценках, поэтому ничего иного не ожидал.

Свет далекой звезды

 Чаковский создавал ту «Литературную газету», что стала всеобщей любимицей в 70-е и 80-е годы, не на пустом месте. Фундаментальные ее основы были заложены Константином Симоновым, а если строго следовать истине, – Сталиным.

В 1962 году, когда А.Б.Ч. стал главным редактором, Симонов рассказывал ему о встрече со Сталиным при своем назначении.

– Мы хотим, чтобы «Литературная газета» была левее правительства, – сказал тогда Сталин. – Работайте, исходя из этого. Если вы будете ошибаться – вас поправят. Иногда серьезно поправят. Но вы не обращайте на это внимания и продолжайте делать газету по-прежнему.

Так мне пересказал содержание этого разговора сам Александр Борисович. Симонов дал ему тогда и свое напутствие:

– Саша, сейчас тебе со всех сторон станут подсказывать, как надо редактировать газету. Никого не слушай. Делай так, как сам считаешь нужным.

Решения о таких назначениях принимаются на самом высоком уровне. Следовательно, Чаковский был сочтен подходящей кандидатурой главными идеологами – Сусловым и Демичевым, а также Андроповым. Почему? Потому что, как сказал мне главный кадровик ЦК той поры Николай Александрович Петровичев, была уверенность: он сможет проводить в жизнь политику партии.

Политика же, вплоть до прихода к власти Горбачева, в идеологической области была четкой и ясной: всемерно укреплять единство советского народа. А для этого утверждать и защищать идеи коммунизма, социалистический строй, дружбу народов СССР. И беспощадно бороться со всем, что ему противостоит. Если пользоваться политической терминологией, то «Литературная газета» была и демократической и либеральной, но прежде всего коммунистической. Исповедовался принцип: «за левизну, но не левее сердца». «Литературная газета» следовала ему вплоть до той поры, когда руководство редакцией в 1990 году захватили «демократы», безмерно самонадеянные, но без царя в голове. Они за год погубили великую газету. И ведь до сих пор никто не покаялся. Наоборот, изображают себя героями и хорошо устроились: кто в Париже, кто в других благополучных городах. Сколько еще трудов предстоит приложить нынешнему коллективу литгазетовцев в героических и, на мой взгляд, плодотворных стараниях вернуть читателя! Мы, старики, радуемся каждому их успеху.

В чем секрет огромной популярности «Литературной газеты» Чаковского? В ее непохожести на другие газеты? Да. В отсутствии «обязательных» официальных материалов? Да. В глубине и смелости ее выступлений? Да. В разнообразии тем и жанров? Да. В талантливости авторов? Да. Есть, однако, еще одна причина, называть которую, может быть, не совсем корректно по отношению к ее читателям. Газета в целом была на порядок умнее основной читательской массы, чего с тех пор не может добиться ни один печатный орган. И в этом, думаю, главное.

Очень важным было и то, что она смело влагала персты своих авторов в язвы общества. Критические выпады «Литгазеты» почти всегда вызывали бурные протесты объектов критики. Но в ЦК КПСС, куда они поступали от обиженных секретарей обкомов или министров, крайне редко находились желающие передавать их Чаковскому. Даже среди секретарей ЦК. А о работниках ниже рангом и говорить не приходится. Невозможно представить себе, что какой-нибудь инструктор, или зав. сектором «воспитывал» члена ЦК КПСС Чаковского, как редакторов других газет.

Свою высшую политику, обеспечивавшую газете возможность быть такой, как она была, А.Б.Ч. проводил очень просто. Раз в год он обязательно посещал на час-полтора сначала Л.И. Брежнева, а потом последовавших за ним генсеков. Рассказывал о ситуации в литературе, о тревожных социально-экономических проблемах, о планах редакции, просил совета. Выйдя из кабинета, сообщал помощникам и секретарям генерального: «Линия газеты полностью одобрена!» А затем повторял то же, обзванивая заинтересованных членов политбюро и секретарей ЦК. Вторым человеком в ЦК КПСС, которого он уважал, и к которому регулярно приходил побеседовать «без протокола» был Николай Александрович Петровичев. Обязательной была ежегодная встреча с Ю.В. Андроповым. С остальными руководителями А.Б.Ч. общался по телефону, на пленумах ЦК.

Что же касается отношений с Союзом писателей, где сколько людей, столько мнений, то было раз и навсегда установлено: указания «Литературной газете» вправе давать только первый секретарь правления Г.М. Марков и его главный помощник по всем вопросам Ю.Н. Верченко, которого А.Б.Ч. заслуженно и глубоко уважал.

Остальных секретарей СП он держал на дистанции, особенно когда они требовали хвалы своим книгам. А.Б.Ч. не раз пересказывал мне шуточный совет Симонова: «Саша, старайся меньше хвалить братьев-писателей, а больше ругать. Когда газета кого-то похвалит, это ему одному приятно, а всем остальным неприятно. А вот когда поругает – ему одному неприятно, а для всех остальных – праздник».

В газете существовал твердый порядок оценки новых литературных произведений. По прошествии каждого месяца литературные отделы на заседании редколлегии вносили свои предложения: что из новинок похвалить, что поругать, что проигнорировать, что подвергнуть всестороннему анализу. В обсуждении участвовали все желающие, решение принималось коллективно. В спорных случаях редактор советовался с руководством Союза писателей, с отделом культуры ЦК КПСС. Иногда и оттуда поступали рекомендации. Но случалось это крайне редко: слишком высок был авторитет Чаковского, да и подсказки он воспринимал только те, которые соответствовали или не противоречили его точке зрения. Давить на Александра Борисовича было бесполезно, он давал такой «отлуп», который во второй раз никто получать не хотел.

В сущности А.Б.Ч. был одиноким человеком. В годы, когда я с ним работал, не имел друзей. «Вся моя жизнь в газете», – говорил он. Как относились к главному редактору в коллективе газеты – разговор особый, потому что отношение было сложное. Большая часть сотрудников испытывала к А.Б.Ч. должное уважение и даже теплоту. Люди понимали, что значит Чаковский для газеты а, следовательно, и для каждого их них. В редакции было много талантливых и знающих людей. Но без любого из них, даже самых знаменитых, газеты могла  обойтись, заменив другим. А без Александра Борисовича не могла.

Многие испытывали чувство благодарности за «выбитые» им квартиры, автомашины и прочие житейские блага. Характерен такой эпизод. В середине 70-х годов для Союза писателей построили, как бы сейчас сказали, элитный жилой дом в Безбожном переулке. Чаковский добился выделения в нем нескольких квартир для своих замов и ответственного секретаря редакции. Но Моссовет выдавать им ордера отказался: по площади они не укладывались ни в какие, даже самые льготные нормы. Тогда Александр Борисович предпринял поход к первому секретарю горкома партии В.В. Гришину с просьбой повлиять на Моссовет. Выслушав его, прочитав документы, Виктор Васильевич сказал, что не может отказать столь известному и авторитетному человеку. Прощаясь же, произнес фразу, которой Чаковский долго еще корил своих замов, вынудивших его на этот поход: «Но, зная, сколько у нас очередников и в каких условиях они живут, лучше бы Вы ко мне с такой просьбой не обращались».

Были, конечно, у главного и недруги в редакции, но до поры до времени они тщательно это скрывали. Хотя критика никогда не возбранялась. Были даже записные зоилы, например, редактор отдела экономики Александр Ильич Агранович (А. Левиков, подписывал он свои статьи). Несколько раз в год Агранович, назначаемый дежурным критиком на «летучках», где разбирались вышедшие номера, принимал на себя роль бесстрашного борца за правду и произносил пылкие нелицеприятные речи в адрес руководства газеты. Но к этому все давно привыкли и относились спокойно. У Чаковского обычно тоже хватало чувства юмора, никаких утеснений со стороны администрации наш трибун никогда не ощущал. А.Б.Ч. оценивал его прежде всего как работника. А работником Александр Ильич был превосходным, пользу газете приносил большую.

 Неоконченный портрет

 По характеру А.Б.Ч. был человеком резким, агрессивным. Это проистекало и из его темперамента, и из

убеждения, что наступление – лучшая оборона. На съездах, пленумах и совещаниях он был трибун, воитель, громовержец.

В обыденной же жизни – незлобивый и не злопамятный человек. Не помню случая, когда бы он кого-то уволил, строго наказал. Накричать, не сдерживаясь, – да. Первое время совместной работы меня такие эпизоды здорово выбивали из колеи. Видимо, поняв это, А.Б.Ч. объяснил: «Вы знаете, почему я ору? Орать мне велел мой доктор. Чтобы не было инфаркта или инсульта, сказал он, орите. Вам это необходимо для здоровья».

Выкричавшись, А.Б.Ч. тут же внутренне ставил точку на данной ситуации и затем продолжал общение, словно ничего не произошло.

Вообще же он ценил в людях воспитанность, умение себя вести. О тех, кто не обладал этими качествами, говорил: «Что вы хотите, воспитывался без гувернанток».

Был какой-то повод задать А.Б.Ч. вопрос: «Александр Борисович, вы не обиделись?» Он посмотрел на меня с искренним недоумением и нравоучительно произнес: «Я обижаюсь только тогда, когда уверен, что меня хотели обидеть. Обижаться в других случаях – значит быть дураком».

Твердо держа в руках управление газетой, А.Б.Ч. никогда не вмешивался в мелочи, рутинные составные ее производства. Читал только важные материалы. Если что-то не нравилось, сам не правил, а говорил, как надо сделать. К полемическим же заметкам относился с особым вниманием. Не раз бывало, что сам их переписывал. Садился где-нибудь в уголочке и через 10 минут давал свой вариант со словами: «Вот как надо писать такие вещи!»

Полемистом Чаковский был отличным. Вступать с ним в словесный поединок было делом безнадежным. Если не хватало аргументов, А.Б.Ч. подавлял оппонента неудержимым напором. Его умению высказать и отстоять свою точку зрения оставалось только завидовать. Типичный случай: телеведущий задает ему вопрос, скажем, о теме труда в советской литературе. А.Б.Ч. говорить об этом неинтересно.

«Это действительно очень важная тема, – отвечает он, – и мы к ней обязательно вернемся. Но прежде я бы хотел обсудить с вами вот что…» – и излагает то, что его по-настоящему увлекает или тревожит.

Александр Борисович был чужд приобретательства. Жил на литфондондовской даче в Переделкино. Единственной собственностью была «Волга», которой пользовалась его жена Раиса Григорьевна. Служебная машина использовалась именно как служебная. Скромный предмет роскоши, который я у него видел, – часы «Ролекс». Маленькая прихоть большого человека. «Когда где-нибудь в отеле портье видит у меня на руке эти часы, он сразу понимает, с кем имеет дело, и ведет себя соответственно», – объяснял ее А.Б.Ч.

Возвращаясь к теме судьбы: похоже, она каждому отпускает свой срок, чтобы проявить все, на что человек способен. Пушкин в одном из писем писал: писать стихи можно до 30 лет. Редактировать одну из мирового значения газет можно тоже только до определенного возраста. Чаковский покинул свой пост в 1988 году по предложению ЦК КПСС. Время наступило такое, что по возрасту и состоянию здоровья он уже не мог твердо держать в руках редакцию – и всегда-то сложную, а после 1985 года стремительно несомую волнами «перестройки» к саморазрушению.

А.Б.Ч. оставил газету в зените популярности. Оставил с фантастической по нынешним временам финансовой и производственной базой, инфраструктурой в виде дачных поселков, детских учреждений, дома творчества в Абхазии и прочего. Пишу сейчас книгу о прожитых с ним звездных годах «ЛГ», где надеюсь дополнить портрет Александра Борисовича.

Сменившие его «демократы» все нажитое коллективом пустили по ветру, а самые лакомые части редакционной собственности приватизировали. Сейчас «Литературной газете» не принадлежит ничего. Трудно ей: в чужом пиру похмелье…

Александр Борисович Чаковский умер 15 лет назад, 17 ноября 1994 года. Похоронен на Новокунцевском кладбище. Светлая ему память!