Шторм

Шторм

Р. АВРАМЕНКО,

капитан милиции

Подобно многим милицейским историям, эта тоже началась с тревожного сообщения:

— Хулиганы избивают человека. Приезжайте скорее к хлебному магазину на улице Розы Люксембург...

Оперативная группа выехала почти тотчас же, однако по прибытии на место происшествия обнаружить там уже никого не удалось, кроме самого пострадавшего: бедняга, по всей видимости, был без сознания и только тихо стонал.

— «Скорую помощь» немедленно! — распорядился дежурный. — А вы, — он посмотрел в сторону проводника служебно-розыскной собаки, — искать!

— След! — негромко скомандовал старшина Олешкевич своему четвероногому помощнику Шторму. Тот, пошарив носом по земле, уверенно потащил проводника за собой.

Была ночь, и на пути бегущего человека с собакой не попадалось ни машин, ни прохожих. Это значительно облегчало поиск, хотя и делало его более опасным: преступники, зная о погоне, могли затаиться в любом темном месте и напасть на преследователей.

Однако все было тихо. Пробежав по неосвещенным дворам и закоулкам, собака вывела к автобусной остановке. Побегав, тыкаясь носом, по небольшому, вытоптанному ногами людей пятачку, она подняла голову и виновато посмотрела на хозяина.

— Уехали, говоришь? — понял Олешкевич. Он снял шапку, вытер ею взмокший лоб. — Ничего, они от нас не уйдут.

Здесь проходил маршрут только одного автобуса. Направление его движения тоже было известно, так что теряться в догадках не приходилось.

Остановив проходящее мимо такси, Олешкевич попросил водителя догнать автобус. Уже через две или три остановки им удалось это сделать. Они ехали за автобусом, держась от него на приличном расстоянии и наблюдая за выходящими из него людьми. Никого подозрительного вроде не было. Вышли парень с девушкой, женщина, мужчина с авоськой — вероятно, с работы возвращается...

Но вот на остановке «ДСК-1» из автобуса вышли трое парней. Воровато оглянувшись по сторонам, они перешли дорогу и торопливо зашагали вдоль забора, окружавшего завод сборного железобетона.

— Остановите, пожалуйста! — попросил таксиста Олешкевич и, выйдя из машины, крикнул: — Стойте!

Последний из троих оглянулся и, увидев милиционера, что-то сказал своим. Все трое, как по команде, исчезли за двухметровым забором.

Старшина отстегнул поводок собаки.

— Фас!

Огромными прыжками Шторм понесся вперед. Достигнув забора, он на мгновение замер, собираясь в пружину, и, сильно оттолкнувшись, взлетел вверх. Острые когти зацарапали холодную грудь бетона. Не удержавшись на ней, животное с досадливым и беспомощным визгом сползло вниз.

Первой мыслью Олешкевича было помочь собаке, однако он боялся потерять время и упустить преступников, А пока они были близко.

Ухватившись за верхний край забора, старшина ловко перебросил через него свое тело.

— С прибытием! — произнес кто-то с издевкой за его спиной. Чья-то сильная рука обхватила шею милиционера.

— Или ты сам отсюда уйдешь, или тебя унесут! — обжигал затылок горячий и злобный шепот. Перед самым лицом сверкнуло узкое длинное лезвие. Олешкевич перехватил руку с ножом и, выворачивая ее наружу, резко рванул вперед. Перегнувшись, он бросил преступника через себя.

— Сюда, ребята! На помощь... — прохрипел тот.

Из-за выставленных неподалеку строительных панелей вынырнули два человека. Под градом посыпавшихся на него ударов Евгений вынужден был отпустить лежавшего под ним противника. Освободившись, тот поднял с земли оброненный нож, замахнулся и... завопил от боли и ужаса: запястье его правой руки намертво схватили собачьи челюсти. Даже и в темноте было видно, как побелели лица остальных преступников: так подействовало на них внезапное появление здоровенной овчарки. И когда Олешкевич скомандовал: «Руки вверх!» — никто и не думал противиться...

Худощавый, среднего роста, с аккуратными пшеничными усиками на молодом сероглазом лице, Евгений Олешкевич совсем непохож на того богатыря, которого рисовало мне воображение.

Мы сидели в служебном помещении инспекторов-кинологов. Комната эта весьма похожа на деревенскую избу: большая кирпичная печка, простенькие половички, за низеньким окошком лениво взмахивает ветвями сирень. Впечатление этой домашности дополняет по-крестьянски неторопливая речь Олешкевича.

— Ему, — кивает он на расположившегося у печки пса, — я жизнью обязан. Да разве это первый случай, когда он меня от верной гибели спасал? Он за меня и в огонь и в воду. Я вот тоже... Не знаю даже, как обходился бы без него. И вообще люблю животных. Именно потому и на границу пошел служить проводником служебно-розыскной собаки. И в милицию по этой же причине пришел. Так и указал в заявлении: «Хочу работать с собакой». Правда, не повезло мне на первых порах: должности свободной не было. Два года я работал инспектором дорожного надзора. Но частенько наведывался к кадровикам: все хотелось узнать, как обстоит дело с осуществлением моей мечты.

И вот однажды вызывают меня в управление, так, мол, и так, желаешь работать инспектором-кинологом? Еще бы! Тут же я помчался в собачий питомник. Провели меня к одной из вольер, на двери табличка: «Шторм». Поглядел я в окошко, а там такая зверюга!..

Услышав свое имя, Шторм завилял хвостом, но последующее «зверюга» и интонация, с которой было произнесено это слово, пришлись ему явно не по вкусу. Он подозрительно навострил уши, выражая глазами обиду и недоумение.

Олешкевич засмеялся.

— Не обижайся, Шторм, дело прошлое. Но тогда ты и в самом деле не походил на котенка: глаза горят, шерсть дыбом, а в пасти клыки что ножи!

У меня с собой пачка печенья была — купил для знакомства. Протянул я эту пачку ему: на, говорю, песик, только успокойся! Честное слово, даже и сейчас удивляюсь, как это он руку мне тогда не отхватил? Печенье в крошки измельчил, а есть не стал.

Оно обидно, конечно, но начальник питомника успокаивает: «Прости, — говорит, — его. Трудно ему, тяжело». И действительно, когда я узнал историю приобретения Шторма, то тоже посочувствовал ему. Совсем недавно у него была прекрасная молодая хозяйка, нежная, заботливая, души не чаявшая в своем питомце. Она училась в институте и несколько дней назад уехала в другой город к родственникам на каникулы. Ее мать не могла, а может, не пожелала ухаживать за любимцем своей дочери и продала его нашему питомнику.

Что и говорить, жалко мне было Шторма. Как и всякое животное, отличавшееся верностью и преданностью, он тяжело переживал предательство.

Целую неделю я его обхаживал. Где уж там простой собачий суп — мясо для него в магазине покупал, сахар, кашу готовил. Вначале он ни к чему даже прикасаться не хотел, да недаром говорят: голод не тетка. Сначала тайком, а потом и открыто, при мне, стал есть. Но меня по-прежнему не подпускал к себе. Только, бывало, увидит, сразу зубы оскаливает и рычит. Пищу я ему как дикому зверю в щель подавал.

Прошла так еще неделя. Надоело мне все это. «Эх, — думаю, — пан или пропал!» Открываю однажды дверь вольеры, захожу внутрь. Мне кажется сейчас, что собака не растерзала меня тогда только потому, что была крайне удивлена моим таким поведением. И это удивление, похоже, вытеснило у нее все остальные чувства, в том числе и гнев. Не скрою, я боялся. Однако поборол страх, подхожу к собаке и говорю ей как можно ласковее: «Ну что же ты злишься, песик? Тебе так хочется искусать меня? На, кусай!» И руку ему протягиваю. Смотрю, а у него по верхней губе будто ток пропустили — мелко-мелко так дрожит губа, а под ней зубы, белые, и наверно, очень острые. Но не кусает меня. Уши к голове прижал и теперь, вижу, уже даже с некоторой робостью смотрит на меня. Погладил я его — руку лизнул.

Так мы и подружились. Потом я дрессировать его стал. Способным оказался пес, все на лету схватывал У нас здесь частенько соревнования собак проводятся, так Шторм в бессменных чемпионах ходит. А нюх! Сейчас вы сами сможете убедиться, какой у моего Шторма нюх!

Евгений вышел в соседнее помещение и принес оттуда десятка два приготовленных для какой-то цели палочек.

— Прикоснитесь к любой из них и запомните ее.

Я в точности выполнил все эти действия. Евгений перемешал все палочки и велел собаке отыскать ту из них, к которой я прикоснулся.

Предварительно обнюхав меня, Шторм довольно быстро справился со своей задачей. Среди двадцати почти одинаковых палочек он безошибочно выбрал ту, на которой запечатлелся (в самой ничтожной дозе) чужой запах.

Я был поражен результатом этого эксперимента, но тем не менее не удержался от вопроса, который давно готовил:

— Так ли успешны в подобных случаях действия собаки на практике?

— Не всегда. Дело в том, что индивидуальные запахи в условиях города довольно нестойкие и быстро растворяются. Если же еще принять во внимание чрезмерную загазованность воздуха, большое скопление людей и транспорта, то, думаю, каждому станет ясно, почему собака иногда не может взять след. И наоборот, при отсутствии этих отвлекающих обстоятельств почти во всех случаях можно рассчитывать на стопроцентную гарантию раскрытия преступления «по горячим следам». Взять хотя бы происшествие на улице Чкалова...

Старшина наморщил лоб, припоминая подробности.

...Было четыре часа ночи, и немногие видели, как это случилось. Когда на место происшествия прибыли сотрудники милиции, они мало что узнали в добавление к тому, чему сами стали свидетелями. Запоздалые прохожие — парень с девушкой — дали пояснение только по самому факту: они видели, как промчавшийся мимо них грузовик снес осветительную мачту и грохнулся с двухметровой высоты моста. Больше они ничего не успели заметить, так как сразу же побежали звонить в милицию.

Машина была разбита, что называется, вдребезги. Да и вряд ли вообще эту бесформенную массу металла сейчас можно было назвать машиной.

— И что в таком случае могло остаться от водителя? — с тревогой в голосе спросил кто-то.

— Полуботинок, — не то шутя, не то всерьез ответил дежурный офицер милиции. Из кабины он действительно вытащил мужскую туфлю. Сомнений быть не могло: принадлежала она самому водителю и слетела у него с ноги, по всей вероятности, в момент удара.

Но почему этот человек скрылся?

— Да это же та самая машина, которую угнали, — внес ясность дежурный и тут же распорядился: — Начинайте поиск угонщика!

Последнее относилось к проводнику служебно-розыскной собаки Евгению Олешкевичу.

Обнюхав полуботинок, Шторм довольно быстро взял след, который повел вначале в сторону станции Товарной, потом на улицу Могилевскую, с нее к кинотеатру «Ударник» и далее к аэропорту. Затем, вернувшись назад, пес водил своего хозяина по задворкам, перепрыгивал через заборы, выбегал на железнодорожные насыпи и спускался в подземные переходы.

Собака не резвилась: именно таким был путь беглеца. Вот его следы вывели к автостанции на улице Бобруйской, повели через скверик на Червенский рынок, оттуда на улицу Солнечную и четко отпечатались на припорошенной метелицей тропке, ведущей к одному из домов.

Но что за черт? Если метров триста назад это были следы человека с одним ботинком на ноге, то сейчас, похоже, он бежал в одних носках.

— Никак наш «клиент» попытался избавиться от вещественных доказательств, — предположил Олешкевич, — пошли обратно, Шторм!

Пробежав некоторое расстояние в обратном направлении, собака вдруг остановилась и, подняв голову, посмотрела на хозяина.

— Здесь? — понял старшина. — Ищи, Шторм, ищи! Буквально через минуту умный пес отыскал в снегу заброшенный полуботинок, а минут через пять они были уже у подъезда дома, где скрылся человек в носках.

Оставив собаку сторожить подъезд, Олешкевич обошел дом кругом: нужно было проверить, нет ли где черных ходов. Их не оказалось. Теперь старшина был абсолютно уверен, что угонщик прячется в одной из квартир этого подъезда.

Невдалеке послышались шаги: мимо шел какой-то мужчина.

— Товарищ, — подошел к нему Евгений, — позвоните, пожалуйста, в милицию. Скажите, пусть подъедут к этому дому.

Гражданин охотно согласился и тут же поспешил к ближайшему телефону-автомату.

Возвратившись к Шторму, старшина взял поводок.

— Веди! — приказал он собаке.

Обшаривая носом ступеньки, Шторм побежал наверх и остановился возле одной из дверей. Зайдя в квартиру, собака сразу же бросилась к полураздетому парню, который сидел на кровати. Был он весь в синяках и ссадинах.

— Не ждали? — с иронией спросил старшина.

— Нет, почему же? — оправившись от испуга, пролепетал парень. — Я и сам хотел вызывать милицию. Избили вот меня, ограбили, обувь сняли.

— Что касается обуви, то я хоть сейчас готов вам помочь, — сказал Олешкевич, показывая мокрый полуботинок. — Второй получите у нас в милиции. А заодно расскажете, как и зачем вы угнали чужую машину...

Во все время нашей беседы меня не покидало ощущение, что в ней участвуют не двое, а трое. И хотя этот третий участник не произнес ни одного слова, чувствовался его острый интерес ко всему, о чем говорили мы с Евгением.

— Говорят, собаки лишены разума, — как бы угадав мои мысли, сказал Олешкевич. — По-моему, это не совсем правильно. У меня на границе была собака Джульбарс. Однажды во время выполнения служебного задания я сломал ногу. Боль была настолько сильной, что я потерял сознание. Было это в чистом поле, и помощь мне оказать никто не мог. Но со мной был Джульбарс. Вначале он пытался тащить меня по снегу, а потом, видя, что я замерзну скорее, чем он меня дотащит, он схватил в зубы мою шапку и побежал на заставу. Потом уже товарищи рассказывали, как Джульбарс подбегал с моей шапкой то к одному, то к другому, как звал их за собой. В общем, помощь поспела ко мне своевременно, и я отделался месячным пребыванием в госпитале.

Вот и говорите теперь, что собаки не умеют мыслить. А возьмите моего Шторма. Человеческая речь для него не пустой звук. Однажды Шторм не угодил чем-то одному из моих коллег. А тот возьми да и скажи мне: «Я твоему кобелю ребра переломаю». Не успел я ответить, как вижу — он уже на земле лежит, а Шторм упирается ему в грудь лапами. И если бы не мое вмешательство, бедняге, видать, было бы худо. Потом он, когда оправился от испуга, говорил мне: «При твоей собаке и ругнуться нельзя».

Мы засмеялись.

— А ведь что верно, то верно, — продолжал Олешкевич, — не любит мой Шторм сквернословов. Вот ходим мы с ним по городу. Бывает, и толкают его, и сумкой зацепят — он ничего. Но не дай бог ругнуться при нем! Как-то, помню, обогнали мы на улице двух подвыпивших парней. Слышу, один из них выругался матом. Боже, как взметнулся мой пес! Нет, парень отделался лишь испугом, но, думаю, впредь он в подобных случаях будет осмотрительнее.

Вдруг Шторм стал повизгивать, тихонько и как-то очень нежно.

— Кроликов почуял, — сказал Евгений, — у нас их тут специально держат.

— Зачем? — поинтересовался я.

— Понимаете, собака все же есть собака. Во время розыска она может погнаться за котом, зайцем. Вот потому мы и взяли в питомник кроликов. Пусть собаки привыкают к посторонним животным и не отвлекаются в самые неподходящие моменты. Мой Шторм любит повозиться с этими длинноухими. Иди, Шторм, иди... — разрешил он, когда собака вежливо, но настоятельно повторила свою «просьбу».

Шторм радостно, но, как мне показалось, не совсем ловко вскочил со своего места. Встал он почему-то на три лапы, держа четвертую на весу.

— Старая болезнь сказывается, — пояснил Олешкевич, — когда в движении, то не так заметно, а вот стоит полежать — и видите...

— А с чего это у него?

— Прошлым летом Шторм участвовал в республиканских соревнованиях. Очень хорошо выступил на них, первое место взял, но вот заднюю лапу повредил. Вначале только прихрамывал, а потом и вовсе перестал наступать на нее. Врачи определили воспаление мышцы. Вот тогда и пришлось мне поближе познакомиться с медициной. Добыл шприцы, медикаменты, и целый месяц я лечил своего Шторма.

Только успел он оправиться после болезни, а тут всесоюзные соревнования в Ростове. В них, конечно же, включают и Шторма.

Сначала все шло хорошо. Один вид соревнований выиграл Шторм, другой... Знатоки, слышу, ему победу прочат. Вот сейчас он вышел вперед на полосе препятствий, уверенно преодолевает бум, «мышеловку», яму... Слышу, как ахают зрители, когда Шторм берет двухметровый барьер. Но... едва коснувшись ногами земли, собака падает на бок. Ясное дело, я не на шутку встревожился. Неужели, думаю, снова что-то с лапой? Это грозит уже выводом с соревнований. Только вижу, снова вскакивает Шторм и как ни в чем не бывало несется вперед. Мало кто заметил, что теперь мой Шторм бежал уже на трех лапах. Четвертая только имитировала бег. И знаете, он дошел до конца соревнований. И хотя не выиграл их, но закончил в общем-то успешно. Я, конечно, понимал, чего стоило все это моему Шторму. Ведь он чувствовал адскую боль. И все равно бежал. Ради меня...

Зазвонил телефон.

— Алло, — ответил в трубку Олешкевич, — сейчас выезжаем...

...Занятый своими мыслями, я шел по узкой улочке Магнитной, где размещается питомник служебного собаководства, и не сразу услышал шум нагнавшего меня милицейского «газика». Уступая дорогу, я поскользнулся и собирался уже помянуть черта, но через стекло кабины на меня внимательно смотрели желтые глаза Шторма и веселые, с хитринкой — старшины.

— Шторм не любит сквернословов!.. — вспомнились мне его слова.