Идеальный шторм
Идеальный шторм
Интересно, что сама методология американцев – разрешение споров через проведение цветных революций и уничтожение лидеров стран, которые им не нравятся (работающая, как они считают, безупречно), – опять-таки связана с морально-этическим пониманием, что хорошо, а что плохо. Они никуда не могут от этого деться, поскольку убеждены, что народы все равно на их стороне, что народы их понимают. То есть американцы оперируют категориями, которые в принципе являются иррациональными. Они не верят в существование отдельных культурных, психологических и прочих ценностей.
Могу с уверенностью предположить, что мир будет расслаиваться и дальше. Все четче будет оформляться ультратеррористическое направление, отличающееся крайним радикализмом. При этом внутри его также выделяются несколько сегментов, и лишь часть из них – религиозные. Другие характеризуются как раз отрицанием религиозности – это те самые группировки, которые доводят идею права до абсурда. Это, например, борцы с глобализацией. Или борцы за права животных, которые считают, что у человека нет вообще никакого права находиться на Земле, потому что он мешает природе и своей деятельностью нарушает право Земли на существование.
Теория исключительности и единой сверхдержавы поспособствует тому, что и в этом направлении тоже пойдет расслоение, причем не страновое, а внутристрановое. Здесь также выделяются радикальные группы, которые могут консолидироваться в государство, как ИГИЛ, а могут и не консолидироваться, как борцы за права животных. Они не обязательно должны захватывать государство. Государство можно расколоть изнутри по гуманитарному направлению, по направлению ценностей.
Например, Израиль в конечном итоге самим фактом своего существования обязан тому, что кто-то сказал, что все-таки Священное Писание не случайно. Потому что никакого другого обоснования существования государства Израиль именно в этих границах нет и быть не может. Иначе можно было бы сказать: «Слушайте, давайте мы нарежем вам землю в Африке или в Южной Америке, и живите там спокойно». Но нет, были выбраны именно те земли, о которых говорится в Библии (с 1920 года находившиеся под мандатом Британской империи), и именно там был основан Израиль – исходя в первую очередь из религиозных идей. Сейчас, когда задают вопрос «а зачем нужна религия?», тем самым раскалывают Израиль изнутри. Потому что часть населения в этой стране очень религиозна, а часть совсем не религиозна.
Религиозность как таковая является традиционной и для Европы. При этом, как ни странно, ряды христианских консерваторов сейчас пополняют представители как не очень образованных, так и очень хорошо образованных слоев населения. Иными словами, буржуа легко усваивают идею, что главное – это мое «Я»; люди же высокоинтеллектуальные готовы жертвовать собой ради идеи, даже если зачастую эта идея оказывается неправильной. Поэтому заблуждение, что верующие – это люди с плохим образованием, только мешает анализу общей картины.
Я уже упоминал о том, что Путин сейчас невольно стал лидером консервативного направления мышления. Так и есть. Путин неожиданно оказался политиком, который занял оставленную европейцами поляну. Путин по-прежнему выказывает свое уважение к церкви – то, чего сейчас себе не может позволить, пожалуй, ни один политик. Путин выказывает уважение к традиционным ценностям. Путин, уважая права личности, говорит в том числе и о вещах, которые для американцев кажутся дикими, но хорошо понятны большому количеству консерваторов всего мира.
Итак, предпосылки назревающего раскола нам в общих чертах понятны. К чему это приведет дальше? Во-первых, конечно, на фоне исламистской угрозы произойдет – и уже происходит – и радикализация внутри консервативного сообщества, притом как мусульманского, так и христианского и иудейского. Происходит объединение традиционных верований в борьбе за свое существование, что не может не привести к консолидации этих сил.
Самое страшное в наступающем моменте то, что цивилизационный диалог отсутствует. Все традиционные структуры обсуждения перестают работать – потому что нет точек соприкосновения. Раньше существовала некая единая интеллектуальная элита, говорящая на неком едином языке – в частности, французском дипломатическом языке. Был определенный этикет, который всеми старательно соблюдался. Но привнесение в политику популистских завихрений, потеря аристократизма и отсутствие философского уровня восприятия привели к тому, что отношения между политиками перестали, по большому счету, соответствовать джентльменскому, философскому клубу или аристократическому собранию, а стали напоминать некое желтое ток-шоу. Ни структура Совбеза ООН, ни сама ООН, ни «восьмерка», ни «двадцатка» уже и близко не могут договориться хотя бы до того, чтобы каждый услышал друг друга и понял чужую позицию, не говоря уже о том, чтобы выработать единое решение.
Это показывает, что и традиционные международные институты рухнули. Мир переходит в то состояние, когда, перед тем как объединиться, ему нужно решительно размежеваться. Мы видим, конечно, попытки создать единую великую Вавилонскую башню в виде долларовой экономики, в виде Бреттон-Вудских договоренностей, в виде единой идеологии, которую навязывают американцы, для чего они и начинают бороться с традиционными религиями. Но тем самым они сплачивают консерваторов вокруг того же Путина (или, не будь его, вокруг любой другой фигуры такого же плана). Ясно же, что представители этого направления никуда не денутся. Размежевание будет проявляться все сильнее и сильнее. Мир рвется на части, притом не на блоки как таковые – разрыв идет по идеологическим линиям.
Этот разрыв по идеологическим линиям приводит к образованию новых формаций, которые нам пока сложно даже ощутить, сложно прощупать, сложно прочувствовать. Вместе с тем мы видим их зачатки. Самое страшное – в радикальном слое – это ИГИЛ. Откровенно американское – это все, что относится к либертарианству. Если приглядеться к странам ЕС, мы увидим, что, по большому счету, они ведут себя уже не как страны, обладающие суверенитетом. Они сдали свой суверенитет. Так же и территории, находящиеся внутри ИГИЛ, тоже сдают свой суверенитет в пользу некоего единого Халифата.
Происходит перерождение понятий. Идея исключительности и идея индивидуальности как таковой приводят к тому, что смыкаются, как раньше говорили, ультраправые и ультралевые воззрения – ультрасвободные, индивидуалистические, и ультраподчиненные, несвободные (как у ИГИЛ). Внутри каждого из них происходит растворение отдельных элементов – из-за неверия, что они могут быть чем-то особенным. Под крики каждого индивидуума о том, что он уникален, на уровне государства (или объединения государств) вдруг происходит потеря этой индивидуальности.
И вдруг возникает альтернатива этому единообразию, единомыслию, которое выстраивается и с той и с другой стороны. Суть ее в том, что каждый, несмотря на общность неких базовых ценностей, должен сохранить свой особый голос. У него есть право на этот голос. Этим третьим путем пошел консервативный мир, мир традиционных ценностей. Потому что традиционные ценности не подразумевают выстраивания всех под единую гребенку, будь то гребенка террористического исламизма или гребенка абсолютного либертарианства.
В происходящем сейчас столкновении ценностей срединная линия пока представлена наименее ярко – она еще в стадии формирования, тогда как либертарианская уже представлена государственными структурами на уровне НАТО и ЕС, а ультрареволюционная – квазигосударством ИГИЛ.
В ближайшие годы мы будем наблюдать, нравится нам это или нет, перекраивание ментальности мира. Что, к сожалению, очевидно связано и с перекраиванием границ, которое на Ближнем и Среднем Востоке уже стало заметно всем. Но даже внутри Европы мы видим это перекраивание, хотя и не хотим пока его признавать. И здесь речь идет отнюдь не только и не столько об украинском конфликте. Скорее – о заявлениях многих народов внутри объединений о своем праве на самоопределение. На самом деле здесь мы видим своеобразное отражение уже рассмотренного нами постулата, гласящего, что наивысшей ценностью является личность каждого отдельного человека. Но почему только этот критерий? Разве у народа этого не может быть? Разве индивидуальность народа – не высшая ценность? Таким образом, заложенные в уставе ООН права наций на самоопределение и нерушимость границ приходят в страшное противоречие, на которое еще накладывается противоречие идеологическое. Неожиданно народ начинает понимать, что единственная возможность сохранить свою индивидуальность, свой суверенитет и элементы политической структуры и государственности появляется у него лишь тогда, когда он становится государством, выделяется из общей массы.
Ну смотрите: захотела Сербия сказать, что она хочет дружить с Россией. Ей говорят: «Нет, вы не имеете права. Вы же хотите в ЕС? Тогда вы должны отказаться от своей внешней политики». Франции сказали: «Вы обязаны принять закон о гомосексуальных браках». И половина страны возмутилась: «С какой радости?» А представляете, если бы это произошло в Италии? Что тогда пришлось бы сделать? Уничтожить Ватикан? Все-таки итальянцы, в силу того что Папа, на минуточку, немножко Римский, пока еще придерживаются традиций.
Все это дает основания полагать, что для сохранения своего лица в недальнем будущем миру предстоит пройти через тяжелейшие бури и волнения.
Ценностный разрыв мира демонстрирует нам дуализм духовного и материального. Притом – что интересно – нам всегда кажется, что между этими понятиями лежит гигантская пропасть. Мы все время говорим: «Хорошо, материально там лучше, но мы зато какие духовные!» Но этот подход не работает. Многие люди четко понимают, что по мере роста духовности должна возрастать и наполненность жизни материальными благами. Эта позиция, вероятно, ближе к идеям, которые высказываются в разных направлениях иудаизма. Нет противопоставления, о котором нам часто говорят, – что легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное.
Однако высказывание о верблюде и игольном ушке, которое упоминается в Евангелии, имеет несколько иной смысл. В данном случае «игольное ушко» – это не то ушко швейной иголки, к которому мы привыкли, а калитка в воротах Иерусалима. Она была специально сделана такой узкой и низкой, чтобы через нее не мог проехать всадник или вьючное животное. Всаднику приходилось слезать с лошади и идти пешком, и даже такое упрямое животное, как верблюд, должно было согнуть колени, чтобы проползти через эту калитку. Так что смысл слов Христа в том, что богатый должен смирить свою гордыню – так же как верблюд должен согнуть колени.
Надо заметить – хотя я понимаю, что многие читатели будут в ужасе от этих слов, – что и Христу, в частности, ставили в упрек то, что он позволяет расходовать на себя дорогой елей и мирру. Хочу также напомнить, что воины, распявшие Христа, разделили между собой его одежды – потому что это не были одежды бедного человека. В нашем сознании просто существует определенное смешение понятий. Нам кажется, что аскеза, абсолютное нищенство, которое гораздо ближе к древнегреческим философам в стиле Диогена, и есть христианство. А это совсем не так.
Именно поэтому в христианстве появилось такое направление, как протестантство, подразумевающее тяжелый труд, угодный Богу. Действительно, если почитать первоисточники, вы не найдете там прямого противопоставления между богатством и духовностью. Его домыслили позднее. Богатство дает возможность для осуществления множества важных для нас и принципиальных вещей – в том числе и открытия производств, развития технологий. Мы попали в ловушку, из которой необходимо выбираться. Ощущая свою новую духовность, мы должны предложить и иную концепцию справедливой государственности.
Один из моих слушателей очень интересно сказал: в нашем понимании справедливое государство – это семья, где каждый в меру своих возможностей заботится об общем деле и друг о друге. При этом, что очень важно, – это не корпоративный принцип, который был внедрен еще Муссолини, и не обезличенный принцип, который предлагал Карл Маркс. Это именно принцип семьи. Хотя многие могут воскликнуть: «Ага, понятно, семья! Это вы о мафии?» Нет. Речь идет об уважении к старшим. О любви к детям. Об умении выслушать и помочь.
Конечно, это принципиально меняет отношение чиновников ко всем нам. Сейчас-то они уж точно относятся к нам не по-семейному, а скорее как к падчерицам и пасынкам. То есть придется радикально менять представление – кто для кого?
Все это очень важные и принципиально новые подходы, которые мы только начинаем нащупывать, при этом находясь в условиях тяжелейшего финансового, геополитического, экономического и прочих кризисов. В них есть несколько закономерностей, которые я бы посоветовал вычислить.
Для начала посмотрите, как американцы четко, спокойно и методично осуществляют свои планы. Мы часто говорим, что, например, у Китая есть планы на сто лет вперед – вот как далеко и мудро смотрят китайцы. Кстати, именно поэтому, говоря о развороте России на Восток, не стоит питать иллюзий. Мы должны понимать, что это не простой разворот. И Китай отнюдь не стремится принять нас в объятия – скорее он, согласно известной народной мудрости, будет, как обезьяна, сидеть на горе и смотреть, как два тигра дерутся между собой. Одна древняя китайская поговорка гласит: «Когда тонет судно с товаром, не спеши помогать – дождись, пока утонет команда, и заберешь товар». Не исключаю, впрочем, что это высказывание придумано европейцами и только приписывается китайцам, однако определенное сходство в поведении имеется.
Американцы же нам всегда казались слабыми стратегами. В самом деле, нация возраста Большого театра – разве они могут рассчитывать надолго? Но если приглядеться, не останется никаких сомнений, что имеется некий если даже не план, то мейнстрим. И это мейнстримовское представление, о котором мы говорили раньше, базирующееся на идеологии индивидуализма, реализовано во внешней и экономической политике совершенно блестяще. Американцам безразлично, какие принципы они провозглашают. Когда им это нужно для достижения долгосрочных целей, они легко отказываются от принципов, выполняя главную задачу.
Например, сейчас очевидно, что, как объявил Барак Обама (и это была не оговорка, он повторил это несколько раз перед разными аудиториями), Россия – одна из основных угроз миру. Из государств, по большому счету, единственная. Впереди России в этой тройке угроз идут лихорадка Эбола и ИГИЛ, который государством все-таки пока не стал.
И что в связи с этим делают американцы? Для достижения своей цели можно не замечать ядерной угрозы, исходящей от Ирана, и продолжать с ним заигрывать. Можно восстановить отношения с Кубой после 50 лет проклятий в ее адрес, после многократных попыток устранения Фиделя Кастро. Рассуждения о принципах даже не входят в их планы. Потому что главный принцип таков: «Что, Россия восстанавливает свои позиции на Кубе? Опасно. Надо перехватить инициативу».
Посмотрите – Россия пытается построить газопровод в обход Украины, роль которой, в частности, в том, чтобы жестко контролировать возможность валютных поставок. Тут же идет дикое давление на Болгарию, и Болгария саботирует строительство газопровода на своей территории. Мы ведем переговоры с Турцией, и там дело доходит чуть ли не до государственного переворота.
Методично, жестко, последовательно, без криков, без эмоций. Что бы мы ни делали, идет ужесточение режима санкций. Поэтому все надежды на то, что вот сейчас их отменят, беспочвенны. Какое там отменят! Подписываются жесточайшие законы, которые абсолютно развязывают руки Обаме, да и не только ему.
Повторюсь: не должно быть никаких иллюзий. Действия американцев продуманы, спокойны, методичны и соответствуют доктрине, выработанной еще Бжезинским. Как распался Советский Союз, так же они будут добивать до конца Россию. Никому на Западе не нужен центр силы, которым является Россия. Не надо там искать друзей. Идеологически они нам абсолютно чужды. Это не хорошо и не плохо. Они просто так видят.
Американцы спокойно будут вводить санкции – и вводят, – лишая Россию источников поступления валюты. В их представлении мы не альтернатива, а зло. Следовательно, они борются со злом – за освобождение, как им кажется, нашего народа. Так они видят свою миссию. Просто все должны быть немного Штатами. Не получается сразу – рано или поздно получится. Никакой личной обиды.
Значит ли это, что они виновники всех наших бед? И да и нет. Во-первых, необходимо быть сильными самим. Мы в течение долгого времени делали все возможное, чтобы сильными не быть. Конечно, появились всякие смешные шутки на эту тему: «Раньше при кризисе покупали соль и спички, сейчас – машины и телевизоры. До чего Путин страну довел!» Но если вдуматься, главная наша проблема состоит в том, что от закрытой экономики Советского Союза мы перешли к экономике открытого типа, однако в течение перехода так и не избавились от нефтяной зависимости – избавившись при этом почти от всех других видов промышленности, какие были (за малым исключением), и приобретя гигантскую долларовую зависимость.
В тучные годы, когда приток валюты от продажи нефти был значителен, министр финансов Алексей Леонидович Кудрин, несколько раз признанный различными европейскими рейтинговыми агентствами лучшим министром финансов, говорил, что он пытается излечить Россию от «голландской болезни», откачивая деньги из экономики в подушку фондов. Потому что незаработанные деньги, деньги, полученные в результате удачной конъюнктуры цен на нефть, развращают экономику и практически ее уничтожают. Люди привыкают получать неоправданно большие зарплаты и ничего не делать. Труба решает все проблемы. Как говорили в российском правительстве, раньше к ним приходили бизнесмены и просили только одно: «Дайте скважину!» Не надо было заниматься ничем другим.
Многие политики, воспитанные в коммунистической идеологии, говорили: «А почему государство, используя эти деньги, не построило другую экономику?» Да, мы как-то привыкли считать, что это государство должно строить гигантские заводы, фабрики и тому подобное. А ведь государство должно создавать правила игры, при которых полезно или неполезно, интересно или неинтересно вкладывать в те или иные направления. Эту задачу государство не решило. Ничего интереснее для бизнеса, чем нефтяная отрасль, по большому счету, создано не было – ну разве что еще ряд отраслей, ее обслуживающих. Ничто не могло сравниться с радостью сидения на трубе и потирания рук.
Кудрин убеждал нас, что он борется с «голландской болезнью». Но есть проблема. С «голландской болезнью» нельзя бороться заговорами. Чтобы с ней бороться, мало создать фонд – надо откачать в этот фонд не меньше определенного процента от того, что поступает в твой бюджет. А если у тебя половина бюджета все равно нефтяные деньги, то ты развращаешь всю экономику, доводя ее до смешного состояния, когда какая-нибудь секретарша в Москве получает эквивалент 2000 евро, а инженер в Германии получает 1200 евро. И все считают, что это в принципе нормально.
Здесь мы не говорим о том, хорошо это или плохо, все имеют право на нефтяные деньги или нет. Надо просто четко понимать, что фраза «все имеют право» в экономике звучит трогательно, но ничего не значит. Право-то есть, но еще надо, чтобы было что делить. А чтобы было что делить, нужен тот самый пирог. А чтобы этот пирог был, его необходимо выпекать.
Значит, надо работать.
Кому работать? А работать должны институты. Значит, должен быть стимул для работы институтов. Не примитивное представление: давайте сейчас все всё бросим и пойдем пахать. Когда-то похожим образом пытался решить проблемы металлургии в Китае товарищ Мао Цзэдун – в каждом дворе тогда стояла маленькая доменная печка, и китайцам казалось, что сейчас они начнут выплавлять металл в огромных количествах. Точно так же им казалось, что если всем воробьям не дать сесть на землю в течение четырех часов, то они умрут и в результате этого будет сохранен урожай зерна, часть которого склевывают прожорливые птицы. И действительно, воробьев-то они уничтожили, правда, потом выяснилось, что воробьи едят не только зерно, но и насекомых-вредителей. Урожай все равно погиб, но теперь уже не малая его толика, которую раньше склевывали воробьи, а огромная часть – из-за гусениц и саранчи, с которыми эти воробьи боролись.
Чтобы экономика работала, у нее должен быть стимул. Экономика не поезд, ей нельзя сказать: «Стой, раз-два». А когда у тебя экономика заполнена нефтяными деньгами, это развращает настолько, что смешно говорить: «А о чем вы думали раньше?» Экономика не умеет думать. Если угодно, она следует в поставленных государством рамках. А государство боялось что-то тронуть – и так же все хорошо. Поэтому в государстве появлялись люди, считавшие, что нефть будет расти всегда. Это очень смешно описано у Пелевина – когда полярный волк регулярно выходит и воет на коровий череп, чтобы выросла цена на нефть. Такое ощущение, что в нашей стране эта вера в то, что нефть будет расти всегда, стала заменять веру в великое учение Маркса и Ленина. Стали почему-то верить Миллеру, который утверждал, что нефть непременно вырастет до 250 долларов за баррель. Ну не знаю, может, она и вырастет до 250, но пока мы наблюдаем скачки цены. А скачки цены на нефть для нашей экономики губительны.
Хорошо, конечно, что есть какой-то фонд. Однако часть спасенных Кудриным в фондах денег обеспечивает, как мы уже говорили, возможность переждать «тощие» годы, но не решает главную проблему – создание другой экономики, которая будет что-то производить. И то, что произошло в России в конце 2014 года, – это ситуация идеального шторма.
Основную проблему представляют не санкции. Санкции дают замечательную возможность все списать на них. Но основная проблема, конечно, не в них, а в том, что структура нашей экономики не готова к низким ценам на энергоносители. Поэтому сейчас необходимо поддержать неэффективную, чиновничью по своей природе экономику. Но как можно ее поддержать? Только одним способом, парадоксальным: полностью изменив и перестроив.
Что это значит?
Это значит, что необходимо обратить первостепенное внимание на ряд факторов.
Необходимо создать такие условия, при которых у предпринимателей при сложной ситуации на валютном рынке и сложной ситуации с заимствованиями есть стимул что-то делать и куда-то вкладывать свои собственные деньги, если нет дешевых займов. Это значит, что необходимо создавать налоговую систему и такие правила игры, которые крайне невыгодны всем контролирующим структурам, но очень выгодны бизнесу, который пытается развиваться.
Что мы сейчас видим в нашей стране? Количество людей, управляющих ею – чиновников всех мастей, – в несколько раз превосходит количество чиновников в Советском Союзе, население которого было больше населения современной России в два раза. Но это же очевидно неэффективная модель.
К этому давайте добавим армию охранников и прочих совершенно непроизводительных людей. Но ведь у нас и так есть полиция, ФСБ и прочие спецслужбы. Кого и от чего охраняют охранники? В чем их тайный смысл? Здоровые мужики, которые занимаются непонятно чем. Эта гигантская армия, конечно, может существовать только тогда, когда деньги откуда-то капают – тогда вроде и Бог с ними, с охранниками, пусть им тоже что-то накапает. Но такой подход абсолютно убивает само представление о производительности.
Конечно, все это должно закончиться. И конечно, сейчас перед нашей страной стоят самые тяжелые и самые сложные задачи. Очень легко сказать с утра: «Вот чувствую – духовные мы!» И книгу почитать. И с таким одухотворенным лицом выйти на улицу и заметить, что в очередной раз таджики, узбеки или киргизы убрали твой двор.
А совсем другой подход – когда ты вдруг понимаешь, что духовность не отменяет необходимости тяжелейшей работы. Духовность – это здорово, это необходимо. Но давайте ее поддержим эффективным производством! Для этой цели необходимо изменить отношение чиновничества к собственной стране. Необходимо изменить правила игры.
В 2014 году Владимир Путин сказал: «Отстаньте от бизнеса». И у чиновников возникает вопрос: ну хорошо, отстанем. А жить-то на что? То есть все чиновники, которые отстали, вдруг должны признаться, что их зарплата, вежливо говоря, не совсем соответствует запросам? Если они и не брали впрямую, значит, есть аффилированные с ними компании, которые выигрывают тендеры и которым живется чуть проще. Все же в стране это знают. Все понимают, что формальная зарплата не имеет ничего общего с уровнем жизни этих людей.
Кто-то может сказать: «Ну зачем вы, нельзя же так говорить обо всех». А и не надо всех! Чтобы задушить экономику, не нужны все – достаточно держать на ключевых позициях людей, которые создают невыносимые условия. Особенно это удивительно при том, что внутри того же самого чиновничьего аппарата существуют подразделения, поражающие своей эффективностью. Например, то, чего добилась Федеральная налоговая служба под управлением Михаила Мишустина, совершенно потрясающе. Все эффективно, четко, прозрачно и понятно. Но налоги-то устанавливают не они. Они только считают цифры. И хитрые бесконечные проверки, которые приходят в компании, зачастую тоже не имеют отношения к налоговой службе. Но распространить подход, который ввел у себя в ведомстве господин Мишустин, на всю нашу бюрократию означает резкое ее сокращение и абсолютное нивелирование человеческого фактора. А тогда жить на что? «Что же мы будем делать? – спрашивают чиновники. – Мы не готовы!»
Но теперь это уже становится вопросом выживания. Необходимо принципиальное изменение всей системы управления страной. Может быть, вплоть до того, чтобы присмотреться – а так ли эффективна гигантская администрация Белого дома и гигантская администрация президента, которые зачастую выполняют параллельные функции. Оправдано ли наличие министров и помощников президента, тоже нередко дублирующих друг друга. И вообще – в экономике, когда идет кризис, решения надо принимать моментально, иначе возникают такие проблемы, как ситуация на валютном рынке в конце 2014 года, которая во многом была спровоцирована абсолютно не своевременными, пусть и теоретически верными, движениями Центробанка и тем, что правительство собралось на экстренное совещание и наконец-то все решили друг друга услышать лишь тогда, когда истерика в обществе достигла уже крайне опасных значений.
Почему это происходит? Да потому, что нет прямого и четкого, эффективного кризис-менеджмета. Но если мы говорим о том, что экономику необходимо перестраивать, значит, надо перестраивать и государственный аппарат. Необходимо максимально сократить время от принятия решения до его воплощения в жизнь. Необходимо наличие обратной связи. Когда нам говорят, что только 20 % указов президента можно снимать с контроля, потому что они выполнены, возникает вопрос: а где вертикаль власти? И сильные стороны Путина становятся его слабыми сторонами. Сильная сторона – «Путин не сдает своих» – превращается в слабую: «Свои могут себе позволить делать все что угодно, и все равно Путин их оставит в команде, считая, что если он их уберет, то это как-то не совсем правильно и вызовет нервическую реакцию в обществе». Да нервическая реакция в обществе скорее связана с тем, что люди замечательные, но профессионально не готовые к вызовам, занимаются именно этими вызовами. Здесь иногда необходимо сказать: «Стоп, хватит». Близкий друг, хороший человек – совсем не профессия. Настолько не профессия, что это уже становится опасным для государства.
Официально произнесенная Владимиром Владимировичем в беседе с журналистами фраза, что Центробанк сделал все правильно, пусть и несвоевременно, звучит однозначно – Центробанк сделал неправильно. Потому что несвоевременные действия – это и есть неправильные. Это примерно как сказать хозяйке: «Дорогая, ты все сделала правильно, когда пекла торт, но несвоевременно». Это значит, что торт или сгорел, или сырой, то есть в любом случае несъедобный!
И в этой ситуации личные чувства и эмоции замечательного экономиста, вечной отличницы госпожи Набиуллиной гораздо менее важны, чем истеричная реакция рынка. Если для этого бесконечно милые и трогательные госпожа Юдаева и госпожа Набиуллина должны даже лишиться своих должностей – я не вижу в этом проблемы. Потому что важно спасать экономику и финансовый рынок, совершая те действия, которые необходимо совершать.
Интересно, что из кризиса ситуацию зачастую выводят не отличники, а троечники. Комплекс отличника ужасен – он подсказывает человеку, что тот знает все ответы. Отличнику как-то неловко спросить чужое мнение. Он боится показать, что чего-то не знает. Троечник об этом не думает. Троечник решает задачу выживания. Он, если надо, спишет правильный ответ. Всех опросит, со всеми потусуется, со всеми договорится. Он не будет охранять «свою территорию», продолжая делать вид, что все нормально.
Вот для спасения страны иной раз нужны люди, которые умеют друг с другом общаться. А для этого еще полезно, чтобы у них был реальный опыт. Но когда мы ставим замечательных абстрактных управленцев на конкретные направления, получаются дичайшие сбои. Потому что – это, наверное, прозвучит странно – на руководство Центральным банком желательно все-таки ставить человека, который хоть что-то понимает в банковской системе и там работал. Ставить банкира. Конечно, это не всегда спасает, и был «черный вторник» даже у великого Геращенко. Но одно не отменяет другого.
То, через что прошел валютный рынок во времена Набиуллиной, при сохранении Набиуллиной своей должности – уже само по себе исторический факт. Я не думаю, что в мире есть аналоги – когда после такой ситуации глава Центрального банка не уходит в отставку добровольно или по распоряжению руководства страны.
Из идеального шторма выходит только сильный корабль, который потерял все лишнее, но сохранил основу. Сейчас из ситуации нашего идеального шторма мы можем выйти только так. Это значит, что на долгие годы перед нами встает один простейший выбор: мы либо сохранимся как страна, либо погибнем как неэффективные собственники.
Всегда есть пессимистический сценарий, и очевидно, что его будут пытаться разыгрывать против России. Американцы будут все так же последовательно отрывать от нас Кубу, пытаться устраивать цветные революции в Белоруссии, Казахстане. Сейчас для них также очень важно разрушить Таможенный Союз – сама идея Таможенного Союза для них страшна. Поэтому страны, собирающиеся вступать в союз, испытывают давление – и Армения, и Киргизия.
Повторю: делать все это американцы будут последовательно и методично, тут сомнений быть не может. Потому что это соответствует их пониманию своих национальных интересов. В этих условиях, конечно, самое мудрое решение американцев – раскачав экономическую ситуацию в России, попытаться спровоцировать (либо самим, либо используя традиционные методы массового психоза) некие проявления народного недовольства. А это народное недовольство дальше уже по сценарию любого майдана разыгрывается совершенно очевидным образом.
Возможно ли это сделать в России? Ну, на Украине оказалось возможным. В любом случае попытка будет. Особенно удобно это делать на фоне, например, военной провокации на границе с Украиной – чтобы все шло в одном направлении. Или, скажем, угроза резкого обнищания и выход недовольных людей на улицы.
К чему это приведет Россию?
Конечно, к разрушению.
То есть никакие демократы к власти не придут, это надо понимать. Будет развал по религиозному, национальному, географическому и прочим принципам.
Вот такой апокалиптический сценарий.
Для реализации такого сценария необходимо использовать самые разнообразные технологии. Очень любопытным, в частности, оказался сценарий конца 2014 года, когда была предпринята попытка обрушения главного, системообразующего банка в России – Сбербанка. В день выступления президента вдруг началась массовая спам-рассылка с абсолютно лживыми сообщениями наподобие «Ваша карта будет заблокирована, пожалуйста, перезвоните по такому-то номеру». При этом единственное, что могло связать эту рассылку со Сбером, – фирменные зеленые тона. Телефоны не имели никакого отношения ни к одной службе Сбербанка.
Также были запущены в диком количестве примерно одни и те же слухи: «Звонила знакомая, сказала, что сегодня ночью резко обрушится рубль», либо «Позвонила знакомая, у нее подруга работает в Сбербанке, она сказала, что Visa прекращает работу в России, беги скорее, снимай все деньги с карты», либо «Позвонила подруга, у нее соседка работает в Центробанке, ночью…» – и дальше все, что подскажет ваша фантазия.
Эти слухи были растиражированы в СМИ – началось это с восточных территорий России – и очень активно поддерживались. В конечном итоге паника достигла такого уровня, что люди, массово снимая деньги с карточек, вынесли из Сбербанка за один день примерно столько же, сколько за месяц в 2008 году. Нагрузка на Сбербанк выросла в три раза выше пиковой. Но банк устоял – за счет эффективной работы менеджмента и четкого понимания необходимых действий.
Но ясно, что эта истерия была не случайной. Она носила абсолютно системный, организованный характер. Многие не в курсе, что все банкоматы снабжены системой удаленного контроля и доступа. Так вот, на записях со скрытых камер было видно, как люди с возгласами «Смотрите, в банкомате нет денег!» засовывали в приемную щель карты, с которых при всем желании невозможно было бы снять какие-то деньги, – ну, к примеру, карты спортивного клуба или просто карты к уже обнуленным счетам. Либо делали так: выбирали дневной лимит с карты, а потом начинали возмущаться и кричать: «Видите, он не выдает наличные!»
Как известно, ряд банковских контрактов предусматривает установление лимита на снятие наличных с карты – вы не можете снять больше определенной суммы за сутки, чтобы в случае кражи карты была возможность сохранить часть денег. Но это не мешало раздувать панику.
Приходило дикое количество сообщений по типу «Мой знакомый из Химок сказал, что все банкоматы не работают». Когда начинали выяснять, что за знакомый и какие банкоматы, оказывалось, что и знакомых таких нет, и сам человек далеко не в Химках.
Словом, использовались технологии нагнетания массового психоза. И можно себе представить, что случилось бы, если бы вдруг Сбербанк, говоря профессиональным языком, «лег».
Такого рода провокации будут предприниматься постоянно. Задача их – вывести людей из душевного равновесия. Важно и то, что эта атака началась во время общения президента с журналистами. Заметьте, газеты тут же начали реагировать: «Ага, обратите внимание, что президент говорит, а на этом растет доллар». И было много статей, которые комментировали происходящее в духе: «Ах, значит, все плохо».
Иными словами, идет абсолютно осознанная работа по подрыву доверия как к руководству страны, так и к финансовой системе. Технология известная и понятная. Эффективная ли? Когда как. Иногда да, иногда нет.
Параллельно возникает самый важный и самый страшный вопрос: «А возможно ли осуществление принципиальных экономических реформ в условиях демократии?» Ведь если посмотреть, Китай осуществил перестройку как раз в условиях, которые особо демократичными назвать нельзя. Мало того, даже Америка, перестраивая свою экономику в начале 30-х годов XX века, вынуждена была делать так, что несогласные и неугодные оказывались с ногами в тазике с цементом на дне Гудзонского залива. С олигархами и с теми, кто не хотел играть по правилам, боролись крайне жестко.
Хорошо ли это? Конечно, нет. Но вспомните, что кроме спам-атаки произошла и атака на Грозный – попытка повторения захвата школы в Беслане. Необходимо совершенно четко осознавать, что эти комбинированные атаки на Россию будут идти постоянно. Мы не находимся в окружении людей, которые нам аплодируют и восклицают: «Вау, как здорово, какие вы молодцы, постройте-ка эффективное государство!»
И здесь мы опять оказываемся перед очень тяжелым выбором. Когда в России начинают давить демократию, очень легко скатиться к сталинским методам управления. Кому-то они могут показаться эффективными, но эта эффективность связана с наличием большой армии бесплатной рабочей силы – то есть заключенных. Ну и кого из нас мы будем определять во враги народа и отправлять по этапу? Можем мы себе это позволить?
Такое балансирование крайне сложно и требует от элиты нешуточного интеллектуального напряжения. И здесь возникает другая проблема – «голландская болезнь» проявляется в том числе и в развращении элит. Ведь элита совершенно отучилась думать. Посмотрите – если в советское время у нас были потрясающие академические институты, в том числе по общественным наукам, которые выдавали разнообразные наработки, то в последнее время это все исчезло. Теперь количество институтов примерно равно количеству людей, считающих себя учеными, и сложно найти хоть одного политолога, у которого не было бы своего института, который он возглавляет. Ощущение, что все эти «институты» находятся в одной и той же маленькой комнатушке, где делят углы, но каждый громко называется институтом, центром, фондом. Особо наглые считают себя целой ассоциацией, при этом при ближайшем рассмотрении выясняется, что из сотрудников там один человек плюс, может быть, секретарша и водитель.
Как результат, в интеллектуальном продукте мы все время питаемся какой-то второсортной, непонятной идеей. Нет того системного подхода, который был во времена первой избирательной кампании Путина, когда Центр стратегических инициатив, обработав колоссальное количество информации и собрав специалистов со всего мира, а не только из России, выдал некие рекомендации, которые осуществляли во время первого президентского срока Путина. Что придало, по большому счету, реформаторский настрой остаткам экономики, сохраненным Примаковым и Маслюковым (не до конца удалось добить российскую экономику Ельцину во всех его ипостасях). Тогда был создан и финансовый рынок, и фондовый рынок, и было осуществлено многое из того, о чем команда Гайдара могла только мечтать и что она на самом деле никогда даже не пыталась реализовать. Кстати, именно в этом Центре под руководством Грефа работала в том числе и Набиуллина.
А потом мы вдруг отказались от глубинного, серьезного изучения проблем и стратегического планирования. Опять же во многом – из-за «голландской болезни». Ну зачем дергаться, когда столько денег? Зачем? Какой смысл? Все же и так хорошо.
Поэтому очень пугает надежда на то, что может взять и произойти резкий отскок нефтяных цен. Ведь рано или поздно сама нефть как источник благополучия закончится, как заканчивалось до этого любое другое сырье. Просто наступает момент, когда появляются иные технологии, человечество уходит вперед. И что, продолжать кричать: «Нет, нет, вернитесь!»? Ну вспомните, еще не так давно казалось, что уголь будет вечен и он будет дорогим. И вдруг – глубочайший кризис угольной промышленности. Да и если углубиться в человеческую историю дальше, станет видно, что технологические скачки всегда были связаны с энергетической основой экономики.
Конечно, в каком-то виде потребность в нефти наверняка сохранится – но в каком и для чего? Вдобавок мы из-за этой «голландской болезни» настолько обленились, что даже фактически не перерабатывали нефть – просто гнали за границу сырец. Понять, почему мы это делали, невозможно. Неужели было лень? Ощущение такое, что и правда лень.
И в этом основная проблема русской национальной идеи. Если основная американская идея нам понятна и о ней мы долго говорили, то русская национальная идея – это Емеля. Наш национальный транспорт мечты – это печь. Но у печи есть проблема – она ездит только в сказках! Так что от нас сейчас требуется переход в том числе и на другую национальную идею.
Новая национальная идея должна быть в первую очередь созидательной. Это развращение нефтью, нравилось оно нам или нет, в условиях идеального шторма довело нас до опасного состояния. Сможем ли мы принять этот исторический вызов?
Тяжело писать книги, обращенные в будущее. Мне гораздо больше нравится опыт Павла Павловича Глобы – он как-то рассказывал об одном из великих астрологов, который предсказывал минимум на 500 лет вперед. Я считаю, что вот это – абсолютно безопасная дистанция. Все, что меньше, может привести к неприятным последствиям. А пытаться предсказать на год, на два, на три – просто неблагодарное занятие.
Мир проживал любую манию величия. И человека, и государства. Если посмотреть, какие великие империи поднимались и падали, какие диктаторы, мудрецы, гении, философы приходили и уходили, то становится понятно, что любое самовосхищение с точки зрения истории смехотворно. Оно совершенно не помогает. И поэтому важно не превращаться в кружок взаимного обожания, когда мы замечательные, а все вокруг плохие. «Посмотрите, сколько мы живем, – мы все переживем!» Но так же думали все исчезнувшие империи до нас. Они тоже считали: «Мы здесь так давно, мы точно это все переживем».
Это, увы, не гарантия. Гарантией является сохранение задора и молодости. Осознание необходимости подтверждать свою высокую духовность высочайшим уровнем жизни сограждан, добытым не в результате благоприятной конъюнктуры или высокой цены на нефть, а благодаря иному типу воспроизводства. Умной, динамичной экономике, в которой высокие зарплаты являются функцией от высокой производительности, а не назначаются просто потому, что людям очень хочется и очень надо.
Я проводил как-то раз опрос на радио, где спросил людей: «Скажите, а вы понимаете, что мы все несем ответственность за нашу страну? Да, в разных долях, но все несем ответственность». И выяснилось, что эта идея далеко не для всех очевидна. Все-таки в массе большинство из нас склонны считать: «А мы-то тут при чем?» Вот есть некие абстрактные «они», которые все время мешают жить замечательным «нам». Мы все время говорим: «Ну ладно, ну нас-то это не заденет, ну правда, а мы-то чего?» Вот так продолжать уже нельзя.
Это очень опасная концепция.
В семье так нельзя.
Помню, когда я был маленьким, мама стала меня приучать к какой-то домашней работе. Я совершенно не понимал, зачем, например, в воскресенье после семейного обеда надо мыть посуду. Мне эта идея не казалась очаровательной – я бы лучше погулял во дворе. Но мама объяснила, что это часть моих семейных обязанностей. Просто проживание в семье накладывает на каждого определенные обязанности. В меру его сил, способностей, возможностей, возраста, но обязанности должны быть у всех. И попробуй объяснить родственникам, что, мол, я-то оладушек, а вы все плохие. Семья этого не поймет и не воспримет.
Вот такой подход необходимо восстанавливать в нашем государстве, к нему необходимо двигаться. Может быть, это и есть именно та общинность, о которой говорили в XIX веке. Не знаю. Я тогда не жил, но заметил, что всему, что говорят об истории, доверять надо очень аккуратно и все проверять. Мы сейчас вообще живем в мифическую эпоху. В последнее время история в том или ином виде является удобным доказательством тех или иных нынешних политических воззрений. Хотя приводимые аргументы не всегда соответствуют исторической правде и зачастую заводят в тупик.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.