IV

IV

Мы, люди, — что мы еще, как не эрзац наших идеалов, паруса, стонущие от избытка ветра!

О, Колумб, мы разорвемся от избытка познаний.

Бу Сеттерлинд, который тоже «переписывался» с Колумбом

Сеньор Альмиранте,

Деревья папайя — будто каравеллы, устремленные в море; листва, наполненная ветром, — раздувающиеся паруса.

Лимонно-желтый рассвет занимается за Голубыми горами. Вокруг меня тропическая растительность, омытая ночным дождем и клокочущая, как необузданная стихия. Разные представители флоры обвивают друг друга в зеленом упоении. Над пышными цветками жужжат колибри, махая крылышками так быстро, что кажутся прозрачными цветовыми бликами на фоне зеленой гаммы.

Когда я только что проходил между деревьями, тяжелые капли, падая с листьев, окропили мое лицо. И я почувствовал себя таким же свежевымытым, как зелень кругом.

Внизу, у кромки воды, утренний бриз наполняет паруса папайи. Море шелестит вдоль берега, неустанно перелистывая страницы с причудливо сплетенными между собой таинственными письменами. Чайки чертят воздушные узоры, прерывая это занятие, чтобы спикировать на собственное отражение в воде. Море мягко окрашено пастельными тонами: ближе к берегу — изумрудные переливы, дальше сгущается синева.

Прислонясь к мачте — стволу папайи, — я плыву сквозь все это, остро ощущая счастье, какого не способны даровать никакие грани цивилизации. Переживаю скоротечные минуты редкостного подъема, чьи корни, наверно, заложены в нашей душе, однако дают ростки лишь тогда, когда что-то в окружении сходится с нашей внутренней географией. Такой миг нетленной гармонии дарован мне сейчас.

Очень скоро меня рывком возвращают в настоящее. В карибских водах передо мной назначили свидание пять столетий. На расстоянии выстрела из лука, на баре, угадываю «Капитану». Дальше в бухте вышедшие на утренний лов чернокожие рыбаки в низких челнах, то взмывая на гребне пологой волны, то пропадая в ложбине, общаются через свои лески с рыбой, как некогда общались их предки у африканских берегов. Вдоль окоёма скользят два грузовых судна, я только сейчас приметил их расплывчатые контуры; клубы дыма из труб сливаются с облаками над горизонтом.

Это они, суда, что в самой дали, вернули меня в близь.

И внезапно я с мучительной ясностью осознаю, что от красоты лесов и морского берега, которую человек еще в начале нашего столетия воспринимал как нечто само собой разумеющееся, остались жалкие крохи. Да и те сейчас под угрозой, исчезают с бешеной скоростью. Знаю: то, что минуту назад наполняло мою душу, становится все большей редкостью.

Конечно, я могу последовать за пассатом — вечным током воздуха вокруг нашего вращающегося шарика, могу подсмотреть, как он насыщается атлантической влагой и как прольет ее обильными дождями, столкнувшись с андским высокогорьем на континенте, там, на западе. Знаю, что эта влага возвращается в Атлантику по могучей водной артерии Амазонки, этого Средиземного моря Южной Америки, и что в пути она дарует дождевым лесам пышность и видимое богатство, которое в этот утренний час явилось мне в миниатюре в виде клочка зелени на карибском острове. Но мне сдается, что я также слышу алчный вой моторных пил, повергающих наземь огромные леса, и я знаю: там, где это происходит, тропическая почва в несколько лет может уподобиться твердостью брусчатке.

Знаю, что люди, пытающиеся прозреть грядущее Земли, вычислили: где-то в 1980-х годах будет занята и использована человеком вся земная суша, исключая самые суровые области, которые даже наш приспособляющийся вид не может эксплуатировать. А это означает, что завоевание материков, начавшееся миллион-другой лет назад (на что указывают наши странствия во времени), когда прямоходящее создание вышло в путь из центральноафриканских саванн, будет докончено в ближайшие полтора десятка лет. Означает также, что серия открытий и территориальных захватов, одним из самых видных зачинателей которой были Вы, завершится в столь близком времени, что и я, возможно, окажусь свидетелем этого.

Там, где проходит человек, природе все труднее дышать и обновляться. Зелень, что молодит нашу душу, — быть может, вскоре она навсегда исчезнет из жизни человека.

Карибы — закаленные, воинственные, обвиненные в каннибализме, — верили в загробную жизнь. Верили, что храбрые воины попадут в потусторонний мир дивных, щедрых, благодатных островов. Где их будут обслуживать рабы-араваки. А трусам уготовано прозябание в бесплодных странах за высокими горами, где они сами будут рабами аравакских господ.

Как показательно это воззрение для бытия и чаяний человека! В разных культурах заветной мечтой был зеленеющий рай, где безгранично возросла бы доброта добрых сил, коим люди при жизни были обязаны за питавшие их плоды и дичь. Но не менее древние корни у стремления человека облегчить себе земную жизнь трудом других.

Большинство культур не обходилось без невольников. Военнопленные отлично знали, что их мышцы составляют часть добычи победителя. Когда Вы и другие колонизаторы вторглись в страны темнокожих людей, рабовладение достигло высшей степени, как по масштабам, так и по жестокости. Древнейшее установление довели до предела, после чего оно изжило само себя.

Человек рано начал присматривать себе рабов не из числа собственных собратьев. Придумав одомашнивать животных, он получил не только подручный источник желанной пищи, но и подсобную силу для обработки земли и перевозок. Это новшество позволяло человеку использовать солнечную энергию, усвоенную животными через растения. В Евразии лошадь приобрела такую ценность в роли перевозчика самого человека и его товаров, что уже не человеческие, а лошадиные силы стали единицей измерения.

Люди придумали также использовать часть той воды, которую Солнце поднимало из океанов, а ветры опускали на сушу: там, где вода, возвращаясь в моря, образовала каскады и водопады, ее заставили приводить в движение колеса, преобразуя энергию воды так, что она молола для человека зерно, пилила бревна, ковала металл. Выходя на морские просторы, человек научился также заменять свою мышечную силу и мышцы гребцов-невольников силой ветра, пойманного в полотнища парусов; на судах прибавилось места, стали возможными более дальние плавания.

Именно эта сила привела Вас сюда. Она и Ваша великая догадка (секрет, который Вы хранили не менее ревниво, чем нынешние великие державы стремятся сохранить в тайне другие открытые ими силы природы), что возможно плыть на запад с северо-восточным пассатом, а обратно пройти севернее, в полосе западных ветров. Ветер был дюжим рабом — но и капризным: сколько раз приходилось Вам сталкиваться с тем, что он отказывался служить, а то и сам становился жестоким господином.

Создавая все более хитроумные машины, умножающие его мышечную силу, человек в то же время должен был изыскивать новые источники энергии. Где-то на полпути между Вашим временем и моим было открыто, что, подогревая воду, можно заставить расширяющийся пар приводить в движение поршни и колеса. Начинается новая эра. Целые леса вырубают, добираясь до солнечной энергии, аккумулированной в древесине, однако и этого мало.

В давние времена энергия Солнца, усвоенная тогдашней растительностью, отложилась кое-где в земной коре в виде угля или нефти. Пробудив эту энергию от сна, длившегося сотни миллионов лет, человек обзаводится полчищами новых рабов. Ископаемая солнечная энергия годится, чтобы приводить в движение паровые машины. В преобразованном виде она передается на большие расстояния по металлическим проводам. Нефть заставляет работать двигатели внутреннего сгорания, действуя так же, как порох, когда он выталкивает пулю из мушкета.

И наконец человек, проникнув в сокровенные недра материи, создает собственные солнца.

Индустриальная империя, которую белая раса первоначально строила руками невольников, бурно развивается с помощью новых энергетических рабов. Если мерить мышечной силой человека, сегодня в наиболее индустриализованной части мира, на обоих берегах Северной Атлантики, на каждого жителя приходится четыре сотни энергетических рабов; в конце столетия при таком же темпе развития их будет тысяча. Мечта о блаженной жизни перешла в погоню за приростом, расширением, приумножением.

С самого детства нашего вида манит человека то, чем он не располагает сам. Немалую часть своей энергии положил он на добычу материальных благ грабежом, войнами, меновой торговлей. Используя мышечную силу собственных ног и плеч, нагружая ослов и лошадей, верблюдов и лам, деятельные люди перемещали плоды и изделия через леса и пустыни, степи и горы. Они были матросы, вечные странники — матросы лесов, матросы степей, матросы пустынь.

Когда странники стали еще и матросами морей, их горизонт и жизненное пространство намного расширились.

Товарный голод привел Вас сюда. Этот голод неуклонно растет.

Через воды, что были неизведанны, когда Вы ловили пассатный ветер своими парусами, ныне пролегает множество маршрутов. Все большие водоемы пересекаются ими. Карта торговых путей планеты напоминает сеть, в которую пойман наш шарик.

День и ночь идут через океаны суда, переправляя товары с одного конца Земли на другой. Через материки с таким же заданием мчатся железные кони и самоходные повозки. Воздушный океан бороздят матросы нового времени, которые перемещают товары и людей со скоростью, порой превосходящей скорость звука.

Повсеместно и ежеминутно — волны, рои, рокот движения, люди встречаются, товары обмениваются, и все это в неуклонно растущих масштабах. Каждая часть планеты прочно сопряжена с другими частями в новой глобальной экономике.

Гляжу на суда, что ползут вдоль горизонта. Одни из многих скитальцев морей — куда идут, что везут, кому служат?

В океанских местах встреч всем флагам привольно. Вот и здесь, в карибских водах, роятся суда не только приморских стран Европы и Американского материка. В последние годы флот государства московитов чуть ли не чаще американцев навещает Ваше бывшее океанское королевство. Частенько гостят в этих водах рыболовные суда с солнечным флагом, и на одном из Малых Антильских островов построена база — рыбный комбинат; частица Сипанго все же есть теперь там, где Вы искали это государство. А на южном берегу острова, с которого я обращаюсь к Вам, где некогда базировались буканьеры и работорговцы, ныне сипангиты-японцы помогают правнукам африканского крааля строить транзитный порт.

Новые водные пути проложены через материки, чтобы соединить океаны. На перешейке, где Вы тщетно искали проход в материковой преграде, чернокожие люди, привезенные также и с этого острова, потели, корпели, копали, пробиваясь сквозь дождевые леса и малярийные болота, и своей мышечной силой создали канал, который теперь служит мировой торговле, безразличной к тому, каких человеческих жертв потребовало строительство. По иронии судьбы, города у входа в водный путь, так и не найденный Вами, потому что тогда его не было, получили Ваши имена: Кристобаль и Колон.

Немалая часть перевозок через океаны и континенты приходится на доставку аккумулированной солнечной энергии из тех мест, где ее добывают шахтеры или нефтяники, потребителям в других частях земного шара.

В индустриальных странах две пятых энергии расходуется на отопление жилищ и работу электрической аппаратуры, применяемой в современном домашнем хозяйстве. Еще две пятых потребляют заводы и фабрики, перерабатывающие сырье и полуфабрикаты. Остающаяся пятая часть поглощается самими средствами транспорта. Энергия идет на транспортировку энергии — в определенной мере энергия сама себя пожирает.

Нефть вполне заслуживает названия крови, питающей весь этот гигантский хозяйственный организм. Многие теперешние исследовательские экспедиции преследуют единственную цель: отыскать новые месторождения нефти — этакая современная охота на рабов. В большинстве стран с высокоразвитой индустрией девятнадцать из двадцати энергетических рабов поставляют нефтяные промыслы и угольные пласты. Моя собственная страна, Швеция, у которой нет ни одной нефтяной вышки, превосходит другие государства в потреблении нефти на душу населения. Океанские пути танкеров подобны артериям в разветвленной сети сосудов, доставляющих нефть во все части глобального общественного организма.

У всех перевозок, у всякого производства одна-единственная цель: сделать жизнь материально более комфортабельной. Для измерения благосостояния нами придумано мерило, которое мы назвали валовым национальным продуктом. Как и всякий измерительный прибор, этот меритель вызывает стремление бить рекорды — собственные и других участников состязания. Структура ВНП (это прозвище — плод нынешней страсти к аббревиатурам) такова, что рождает приятное чувство прогресса. Если все молочные лавки Лондона, или все парикмахерские Нью-Йорка, или все чайные дома Токио собрать в одно большое предприятие в городском ядре, ВНП и с ним видимость благосостояния возрастут, ибо умножатся перевозки. Чем больше аварий на дорогах, тем выше ВНП, потому что увеличивается занятость тех, кто ремонтирует машины и людей. Чем больше случаев рака, вызванных загрязнением воздуха, чем больше неврозов из-за городских стрессов, тем больше приходится строить больниц — опять-таки растет ВНП. Зеленые леса, которые срубают, чтобы обеспечить бумагой порнографические издания, приумножают ВНП. Отбросы увеличивают ВНП, меры по их очистке — тоже. ВНП не спрашивает: что и как производится.

ВНП принимает в расчет лишь стоимость конечных товаров и услуг. Такие вещи, как чистый воздух, чистая вода, наслаждение красотами природы, лежат за пределами его шкалы ценностей. Он служит мерилом наших хлопот и нашей суеты.

Взятые вместе, перевозки и производство ярко отображают стремление людей к более комфортному существованию.

Однако эта система чрезвычайно уязвима.

Дни лишений на «Капитане» — Вам ли не помнить их, сеньор Альмиранте! Сухари с таким обилием червей, что вот-вот поползут по столу; гнилая от зноя вода… Скудные пайки, томительно влачащиеся дни, то дряблый штиль, то ревущий шторм. Дни, когда члены команды обдирали с рей кожаные накладки и жевали, размочив в воде. Свирепствующая цинга. Облегчение многих, когда кто-то умрет: меньше ртов на убывающий провиант. Каравелла была замкнутым мирком, всецело зависящим от собственных ресурсов.

Покуда корабль находился в море. Были и дни обновления, когда, пристав к чужому берегу, запасались свежим провиантом и пресной водой, кренговали источенное червем судно.

Все мы образуем команду каравеллы, имя которой — Земля. Мы плывем в океане космоса.

В космическом океане нет берегов, куда мы могли бы причалить, чтобы отремонтировать потрепанный корабль Земля, запастись провиантом и при нужде высадить излишек людей. Конечно, с помощью Солнца можно еще пополнить запас воды и провианта, но нельзя приумножить его в нужном нам количестве. Многие расходуемые нами ресурсы не поддаются пополнению.

В основе наших проблем лежит непомерное размножение команды.

В природе, как и в лабораториях, какой-то вид порой достигает стадии роения. И после того, как численность роящегося вида — будь то бактерии или саранча, пеструшки или кролики — решительно превзойдет объем наличного корма, следует массовый мор. Обычно такие стадии роения локально ограничены. С человеческим родом уникальный случай: роение грозит вот-вот стать глобальным.

Когда рождающиеся сегодня дети достигнут моего возраста, при нынешних темпах на Земле будет вчетверо больше людей, чем теперь.

И все это прибавление семейства будет участвовать в дележе ограниченных ресурсов планеты. К тому же бедные[4] ныне страны с их бурно растущим населением достигнут сегодняшнего уровня промышленных стран, а богатые многократно повысят свой уровень. Непрестанное размножение и неуклонно растущая надобность в мировых ресурсах — неразрешимое уравнение.

Возьмем хотя бы продовольствие: к концу столетия в бедных странах его потребуется втрое больше, чем теперь. Только патологические оптимисты способны убедить себя и пытаться внушать другим, что задачу можно решить технологическими трюками. Сейчас проходит испытание затея с заманчивым ярлыком «зеленая революция». Обещают добывать больше белка из истощенных почв, применяя новые высокоурожайные культуры. Эксперимент основан на двух предпосылках, и обе представляются одинаково сомнительными.

Земля не обогатится питательными веществами лишь оттого, что ее засеют более высокоурожайными гибридами риса и пшеницы. Так что первая предпосылка — внесение огромного количества искусственных удобрений в истощенные почвы голодающих стран, в двадцать пять раз больше того, чем эти страны теперь располагают. Производство искусственных удобрений требует немалых энергетических затрат; наличных запасов ископаемого топлива не хватит, чтобы в полной мере развернуть «революцию». К тому же почва — сложный живой организм, ее нельзя превращать в сильно упрощенную химическую фабрику, она от этого разрушится. В перспективе земле не прибавляют плодородия, а как раз наоборот. И ведь новые уязвимые гибриды — возможные жертвы различных болезней. Отсюда вторая предпосылка «революции» — опрыскивание полей огромным количеством биоцидов, с риском для здоровья самих людей.

Резко упрощая, можно сказать, что голодающим странам предлагают краткосрочный способ прокормить свое население, в это же время разрушая их почвы и отравляя людей. Непродолжительная, в десяток-другой лет, отсрочка всемирного голода покупается ценой неминуемой катастрофы. Пытаться временными средствами решить долгосрочную проблему — значит прибавить еще один просчет в ряд ошибок нашего воображения.

Все говорит за то, что мы приближаемся к эпохе жестокого голода.

Сухари на исходе, на горизонте не видно земли… Как Вы поступили бы в таком положении, сеньор Альмиранте? Предоставили бы всем медленно угасать на голодном пайке или принесли бы кого-то в жертву, чтобы спасти других?

Американские исследователи, заключив, что нет никакой возможности прокормить всех жителей Азии, Африки и Латинской Америки, где большинство появляющихся на свет уже теперь обречены на голод, рекомендуют такую стратегию: излишек продовольствия в богатых странах направлять в государства, которые еще способны добиться самообеспечения, а вот оказывать помощь, скажем, золотой стране Вашей мечты Индии, где каждые тринадцать лет прибавляется двести миллионов жителей, пустое дело, все равно ее не спасешь. Ход мысли логичный, вывод чудовищный: зажиточным странам белых предоставляется решать, каким темнокожим народам дать шанс продолжать борьбу за существование, а каким отказать.

И ведь продовольствие относится к числу возобновляемых природных ресурсов, тогда как многое из того, что мы перевозим туда-сюда через океаны и материки для повседневного потребления, извлекается из невосполнимых кладовых. Отмыкая замок Океана, Вы не могли предвидеть, что растущая мировая торговля станет орудием для опустошения кладовых, обеспечивающих основу нашего материального быта.

Если говорить о меди, необходимой для наших машин и электрических проводов, то дно сундука уже прощупывается. То же можно сказать о золоте и серебре, олове, свинце, платине. Потребление железа с середины века выросло в четыре раза; при таком уровне добычи руды и запросов современной техники рентабельных запасов достанет от силы на два столетия. Потребление заменителя стали — алюминия, используемого всего около ста лет, возросло в пять раз за три десятилетия. Основное сырье для получения этого металла — бокситы, запасы которых отнюдь не беспредельны; к тому же на извлечение алюминия из руды уходит в три раза больше энергии, чем на выплавку стали.

Подсчитано, что при нынешних темпах и технике известные запасы восьми из шестнадцати металлов, составляющих костяк глобального общественного организма, будут исчерпаны к концу столетия; остальных восьми хватит лет на сто. Использование бедных руд может отодвинуть сроки, дать передышку — ценой огромных энергетических затрат.

Всегда и всюду мы упираемся в энергетику. Главные доступные сейчас ресурсы расходуются очень быстро. Полмиллиарда лет природа откладывала запасы ископаемого горючего; мы опустошаем ее хранилища в какие-то сотни лет. За последние двести лет население земного шара возросло в четыре раза, потребление продовольствия — в пять раз, а потребление энергии — в двадцать раз. Промышленные страны с их неутолимой жаждой нефти удваивают ее потребление за десять-пятнадцать лет. По некоторым расчетам, разведанных запасов нефти хватит только до 1990 года. Даже если будут открыты новые месторождения, равные известным, это даст отсрочку всего на полтора десятка лет.

Где-то на рубеже следующего столетия нами будут выжаты последние капли из огромных нефтяных резервуаров планеты. Через две сотни лет из подземных сундуков выскребут последние крохи угля.

А ведь уголь и нефть нужны не только как горючее. Они служат исходным материалом для пластмасс, призванных заменить недостающие металлы и текстильное сырье. Во все большей степени они позволяют заменять стоивший таких потоков крови природный каучук; сегодня две трети автопокрышек производят из ископаемого сырья. И если мы пока воздерживаемся от производства продуктов питания из нефти для покрытия острой мировой потребности в белке, то ведь это говорит лишь о том, чему сегодня отдается предпочтение.

Вооружившись техникой, перемещая во все концы различные природные вещества, человек стал геологической силой, радикально изменяющей облик планеты.

Мы силком заставляем природу все быстрее отдавать свои дары. Стараемся побольше добыть сегодня, не помышляя о завтрашнем дне. Ныне все доступные нам факты говорят, что долгая пора человеческой экспансии, которую так мощно подтолкнули Ваши плавания, подходит к концу. Налицо явное совпадение: стоило человеку проникнуть в самые отдаленные уголки планеты, как начали убывать запасы продовольствия, металлов, энергии.

Возможно, шестидесятые годы XX века были вершиной в нашей погоне за комфортом. И как удар следует открытие, что от достатка до скудости рукой подать.

Протирая глаза, обнаруживаем, что энергетический кризис уже наступил. Об этом пишутся тревожные доклады. Политики толкуют об этом с высоких трибун. С присущей нам неспособностью учиться на своих и чужих ошибках, мы не идем дальше слов. Продолжаем расточать энергию на всяческие пустяки. Продолжаем ежегодно вкладывать миллион миллионов крон и десятую часть всей расходуемой энергии в вооружения и войны.

Нашего воображения недостает, чтобы представить себе существование, когда обессилят те рабы, что теперь обогревают наши дома, служат нашим фабрикам и кораблям, приводят в движение главных расточителей энергии — наши самоходные повозки.

Искать на западе Восток Вас побудило то обстоятельство, что арабы подчинили себе всю торговлю пряностями и перекрыли поставки Европе. Сегодня те же арабы сидят у нефтяных скважин; три пятых разведанных месторождений находятся в их странах. Быть может, нефть станет средством давления, как это некогда было с пряностями.

Первым осязаемым проявлением дефицита могут оказаться резко возрастающие цены — на нефть, медь и железо, на антрекоты, вина и пищевые жиры, на хлопок и шерсть, на различные предметы первой необходимости. Широкий спрос при все более сужающихся поставках может многие потребительские товары перевести в разряд предметов роскоши; да и качество производимого, наверно, будет ухудшаться. Первыми пострадают бедные страны и бедные жители богатых стран. На следующем этапе борьба из-за скудеющих ресурсов может привести к острым осложнениям, перед которыми даже колониальная эпоха покажется относительной идиллией.

Погоня за ростом, расширением, приумножением изменила саму шкалу времени, ведь время выражается не только в годах и веках, но и в темпах. Скорость всего происходящего возрастает непрестанно. Словно наше земное судно все быстрее мчится вперед, гонимое все более жестоким штормом.

И никто не удосужится взять рифы на парусах.

Карта океанских торговых путей показывает лишь маршруты судов. Она ничего не говорит о том, что перевозится, о действии экономических сил, при котором богатства копятся в одних местах за счет истощения ресурсов в других.

По сути дела, мало что изменилось в порядках, навязанных заморским странам при Вашем участии. Отношения между промышленными государствами и их бывшими владениями в основном те же, какие были в колониальную эпоху. Официальный политический колониализм перешел в экономический. Он повсеместно присутствует в странах, которые белый человек называет слаборазвитыми, не задумываясь над тем, что нередко сам помешал их развитию. Экономический колониализм проявляется во многих формах, как грубо зримых, так и тактично замаскированных.

Через море карибов к этому острову идут корабли. Недалеко от того места, где Вы посадили на бар Ваши каравеллы, грузовые суда забирают красные, как кровь, бокситы, важнейшую статью вывоза Ямайки, исходное сырье для металла современности — алюминия. Несколько дальше другие суда наполняют свое тучное чрево классическим экспортным товаром — сахаром и бананами. Но бокситы добывают и увозят на свои плавильные заводы компании из двух промышленных стран Северной Америки. И когда пишутся эти строки, местное правительство вынуждено субсидировать каждую партию сахара и бананов, покидающую Ямайку.

Вновь этот остров может служить миниатюрной иллюстрацией того, что происходит в бывших колониальных странах — чаще всего в куда более острой форме, чем здесь. В двух десятках бывших колоний свыше половины экспортных доходов дает один продукт: в Эквадоре это бананы, в Хуане, то бишь Кубе, — сахар, в бывшей стране золота Гане около двух третей дохода приносит какао, в Египте три четверти — хлопок, в Бирме столько же — рис. Уже эта однобокость, во многих случаях — наследие колониальных времен, делает такие страны чрезвычайно уязвимыми.

Утоляя голод промышленных стран, бывшие колонии должны в первую очередь выкачивать из своих подземных кладовых медь и хром, уголь и уран, бокситы и платину. Эти государства можно называть богатыми в том смысле, что природа заложила в их недра большие ресурсы; однако они бедны, потому что не могут использовать природные богатства для развития собственной экономики. Они вынуждены менять невозобновляемое сырье на готовые продукты промышленных стран, подчас такой же сомнительной ценности, как Ваши стеклянные бусы. На рудниках и немногочисленных промышленных предприятиях, в торговле и транспорте полное засилье иностранных монополий. Когда придет конец запасам меди и бокситов, эти компании исчезнут так же быстро, как явились. И останется после них лишь израненный ландшафт.

На страны, которые мы называем развитыми, приходится одна четверть населения земного шара. Сегодня они дают четыре пятых мировой промышленной продукции. На их счету четыре пятых экономического прироста. Зато и потребляют они две трети сырьевых ресурсов мира и четыре пятых энергии, главным образом в виде ископаемого топлива. Только Соединенные Штаты, с их шестью процентами населения планеты, поглощают одну треть мировых ресурсов.

Поскольку промышленные страны должны ввозить большую часть используемого ими сырья и топлива, это означает интенсивное выкачивание ресурсов из областей, где живут остальные три четверти мирового населения.

Тот же путь совершают белки — главный пищевой продукт планеты. Голодающие страны помогают перекармливать других. Мясной скот Англии получает протеиновый концентрат, девяносто процентов которого ввозится извне. Страна древних инков Перу стремительно выдвинулась на первое место в мире по рыболовному промыслу, сосредоточившись на одном-единственном виде — десятисантиметровой анчовете, обеспечивающей стране одну пятую всего мирового улова рыбы. Вместо того чтобы обеспечить белком собственное недоедающее население, из анчоветы делают рыбную муку и вывозят в Европу и Америку на корм свиньям, курам и норкам.

При нынешнем распределении каждый новый уроженец Северной Америки и Северной Европы за свою жизнь потребит в двадцать раз больше сырья, продовольствия и энергии, чем уроженец Индии или Африки. Грубо говоря, каждый новорожденный в наиболее богатых промышленных странах представляет в двадцать раз большую угрозу для мировых ресурсов и для выживания рода человеческого, чем новорожденный в беднейших государствах.

Таким образом, вряд ли стоит удивляться, когда призывы к ограничению рождаемости, обращенные только к кишащим людьми бедным странам, кое-кем воспринимаются как трюк промышленных стран, призванный сохранить их гегемонию.

Быстрое сообщение и многосторонняя зависимость сплотили нас в едином мире, и, однако, мы живем как бы в обособленных мирах. С одной стороны — бедные рыбаки в течении Гумбольдта или добытчики алмазов в кратерах Южной Африки, с другой стороны — клиенты роскошных магазинов Пятой авеню на бывшем индейском острове Манхатте или Елисейских Полей, где анчовета превратилась в норковые шубы и брильянты сверкают в кольцах и диадемах. Контрасты астрономические, а зависимость-то железная.

И все говорит за то, что брешь между богатым и бедным мирами ширится, что для развивающихся стран условия товарообмена в международной торговле будут неуклонно ухудшаться.

Не расовая принадлежность, а природная среда, разные случайности и сила — вот факторы, определяющие прогресс и отсталость. Многое в нынешней ситуации можно привязать к событиям, что начинались с Вашим участием. Однако сегодня в мире неимущих повсеместно растет недовольство, готовое кое-где вылиться в бунт против экономического колониализма.

В Латинской Америке белые угнетатели индейцев испытывают всестороннюю зависимость от великой державы на севере; они видят, как североамериканский капитал эксплуатирует их природные богатства, как североамериканские туристы устремляются в их города, чтобы жить в североамериканских отелях и покупать североамериканские товары в североамериканских универсамах. Некоторые страны артачатся и пытаются национализировать свои природные богатства. В Юго-Восточной Азии быстро развивающаяся Сипанго-Япония — пожалуй, ведущая промышленная держава завтрашнего дня — заполняет пробел, оставленный бывшими колониальными державами, и своими действиями рождает оппозицию, участники которой сжигают солнечный флаг и оскверняют портреты императора. У сынов Африки удивление и сопротивление вызывает тот факт, что Катай-Китай готов стать в один ряд с наиболее беззастенчивыми белыми эксплуататорами.

Когда Вы в первом плавании при слабом ветре ползли через Саргассово море, команда подумывала о том, чтобы, выбросив Вас за борт, повернуть обратно, домой, и Вы «рыдали в душе». После того Вам довелось пережить не один бунт, последний — здесь, на Ямайке. Возможно, у тех, кто почитает себя призванными командовать судном «Земля», тоже есть повод «рыдать в душе». И как бы дело не дошло до бунта в тот день, когда команде станет ясно, что руководители вот-вот израсходуют последние запасы.

Запасы истощаются, но ничто не исчезает. Просто в промышленном процессе меняется расстановка исходных составных частей.

На входе в производственном процессе — небольшое число простейших природных веществ, а на выходе — свыше миллиона более или менее сложных комбинаций. Некоторые из них с самого начала составляют отходы, экскременты индустрии. И все готовые продукты становятся отбросами после того, как мы их потребим. Все, что мы с таким старанием и прилежанием перевозим по земному шару, рано или поздно превращается в отбросы. Отбросы — неизбежный результат образа жизни, избранного человеком.

Большие города — гигантские производители отбросов. На первых порах окружающую среду обременяла своими экскрементами индустрия. Теперь главную проблему создают огромные скопления потребителей.

В ряду множества наших иллюзий долго стояло убеждение, будто мы можем избавляться от отбросов. Нет, не можем. Мы только сваливаем их где-то — как правило, там, где им совсем не место.

Осквернить природу дело нехитрое. Всюду на планете, где люди сбились в кучу, хрустально чистые потоки превращены в мутные помои. Воду почитают удобным местом для «избавления» от отбросов.

Так же и с воздухом. С каждым десятилетием чувствительная прослойка между нашей планетой и космическим излучением принимает все больше газообразных отходов; только одна автомашина ежеминутно загрязняет три тысячи литров воздуха. Добавим частицы золы из заводских труб. Кое-кто старательно измельчает их и называет это очисткой воздуха; на самом деле загрязнение лишь переносится чуть дальше от источника. Воздушный коктейль приправляется прахом загубленных полей Латинской Америки, Африки, Азии — почвой, которая сносится ветром и становится атмосферной пылью.

Воздушный океан мутнеет. С борта крылатого корабля видно, как загрязнение распространяется от очагов — городов и промышленных комплексов; на земле, где мы купаемся в дряни, ее так хорошо не различишь. Мы научились делать снимки воздуха и увеличивать их в полмиллиона раз, так что можно увидеть, как в воздушном океане плавают миллиарды крохотных частиц, продукты все более интенсивной деятельности человека. Определить состав этих частиц исследователям редко удается.

Во всяком случае, они не безобидны. В конце прошлого века американцев осенило, что игла Клеопатры — один из двух огромных обелисков, некогда воздвигнутых в честь египетского владыки Тутмоса II, — доставит человечеству больше радости, если ее установить на Манхатте в виде некоего тотемного столба. После девяноста лет на нью-йоркском воздухе иероглифы на обелиске, три тысячи лет противостоявшие лучам египетского солнца, почти стерлись. На венецианских фресках Вашей поры святая дева и младенец Иисус скоро станут безликими.

Едкий воздух, которого не переносят иероглифы Египта и мадонны Ренессанса, наполняет наши легкие. Выхлопные трубы автомашин мы расположили так, что они извергают отработанные газы на уровне лиц наших детишек.

Облака газа, тучи частиц, которыми мы насыщаем воздух, создают завесу между нами и Солнцем. За короткое время по обе стороны Северной Атлантики прибавилось облачности; подчас она образует сплошную пелену. В стране на крайнем востоке, что поместила Солнце на свой флаг в знак древнего солнцепоклонничества, светило все чаще скрывается от взора. Климат, который считался локальным для больших городов, распространяется все шире над сушей и над морем. Высоко-высоко, в сухом разреженном воздухе стратосферы конденсационные следы от сверхзвуковых самолетов могут держаться годами.

Завеса вокруг нас сгущается. Кое-кто считает, что яркость солнечного света на нашей планете уже понизилась. Кое-кто предсказывает, что к концу столетия, если уже не в восьмидесятых годах, мы в последний раз увидим ясное солнце.

Метеорологи и исследователи атмосферы убеждены, что мы нарушаем зыбкое равновесие воздушного океана. Они опасаются, что мы по невежеству и неосторожности вызовем необратимые изменения климата. Нет лишь единого мнения, какими будут последствия. Одни полагают, что все более плотный слой частиц на пути солнечного света способен скоро, может быть через несколько десятков лет, привести к новому ледниковому периоду. Большинство же склоняется к выводу, что возросшее производство тепла повысит температуру воздуха настолько, что растает нынешний ледниковый покров.

Всякое проявление энергии сопровождается теплоотдачей. Тепло — тоже вид загрязнения, притом особенно настойчивого и оттого, возможно, особенно опасного.

Когда мы сожжем запасы ископаемого топлива, в короткий срок в атмосферу будут выпущены миллионы лет солнечного света и тем самым огромное количество тепла, поглощаемого водными парами и пеленой частиц. Подсчитано, что к концу столетия отдача тепла с поверхности планеты достигнет одной пятой поступающей солнечной энергии. Видимо, некоторые индустриальные районы смогут конкурировать с Солнцем как источником энергии.

Если от ископаемого топлива перейти к энергии, которую мы освобождаем, расщепляя атомы, теплоотдача будет еще больше, причем контроль за складами ядовитых отходов ложится на плечи наших потомков до двадцатого, тридцатого колена. Многие уповают на пришествие спасителя, чье имя — бридер (реактор-размножитель). Ему надлежит десятикратно продлить долговечность наших запасов урана; при обычной методике они были бы истощены лет за сто. Другими словами, этот реактор обеспечит нам тысячелетнее царство атомной энергии. Однако непорочного зачатия в этом случае не будет. Атомные отходы не перестанут быть ядовитыми. К тому же, как подсчитал один исследователь, чтобы все страны возвысить до западного уровня жизни, понадобится 24 тысячи гигантских ядерных реакторов, для охлаждения которых не хватит всей воды наших рек и озер, и в окрестности выбрасывалось бы колоссальное количество тепла.

Предел райской мечты современной техники — укрощение термоядерной энергии с использованием почти неисчерпаемых запасов водорода в океанах. Чтобы из атомов водорода получить гелий, необходимо воспроизвести мощные реакции, происходящие в ядре Солнца. Для этого потребна рабочая температура в миллионы градусов, при которой всякая твердая материя превращается в газ. И если удастся технически решить эту задачу, все равно будет выделяться огромное количество тепла.

В этом заключается конечная проблема, от которой никуда не денешься. Все виды нашей деятельности требуют энергии, всякая энергия высвобождает тепло. Возможно, мы сумеем очищать отходы, возвращать в обиход использованные металлы, отдавать полям часть того, что отняли у них. Но и на очистку нужна энергия. И может статься, что именно тепловой порог обозначит рубеж нашей активности на планете.

Про нас, жителей промышленных стран, неустанно повышавших свой жизненный уровень ценой все более разрушаемой среды, можно сказать, что никогда нам не жилось так хорошо и никогда мы не жили так скверно. Про мир темнокожих людей, где до прихода белых колонизаторов почти не знали, что такое голод, перенаселение и нехватка земли, можно сказать, что редко им жилось так плохо и они тоже никогда не жили так скверно.

Проблемы среды неодинаковы. Если промышленные страны задыхаются в своих отходах, то развивающиеся тонут в людском океане. В одном случае нагрузкой на среду ложится рост материального производства, в другом — рост населения.

Вот почему запоздалая тревога богатых стран за среду часто вызывает недоверие в бедных государствах. Мечта развивающихся стран о прогрессе — это мечта о дымящих заводских трубах. Они не видят причин помогать расхлебывать ситуацию, созданную индустриальными странами, тормозя развитие своей, нередко слабой промышленности. Индустриальные государства, которые столь открыто и безудержно насиловали среду, должны смириться с тем, что развивающиеся страны немного увеличат уже нанесенный ущерб, — рассуждают некоторые. Рассуждение горькое, логичное, но близорукое. Пропаганда экологии, подобно пропаганде ограничения рождаемости, часто воспринимается как новый заговор обеспеченных стран, чтобы держать в руках остальной мир.

И ведь мы своими действиями сами подчас даем повод усомниться в нашей искренности. Иностранные монополии, «помогающие другим странам развивать местные ресурсы», редко задаются вопросом, насколько их деятельность вредит природе. Последнее время можно также наблюдать, что предприятия, загрязнив среду в одном месте, так что дальнейшая деятельность там невозможна, перебираются в другие области, подобно тому как некогда колонисты в Америке бросали истощенные земли и двигались дальше. Так, Сипанго-Япония, которая превзошла остальные страны в разрушении среды обитания собственного народа, переносит часть своих самых вредных в этом смысле предприятий в другие страны Юго-Восточной Азии.

Ко всем иным видам миграции на нашей планете теперь добавляется кочевье дряни, в страны темнокожих вторгаются колонисты нового рода.

Карибы… Вы с отвращением называли карибов людоедами.

А мы-то сами что творим? Пожираем собственную планету. Опустошая ее запасы, губя среду и истощая поля, в конечном счете поедаем свое потомство.

И виной тут не столько цинизм, сколько невежество. Нам бесконечно мало известно о точных последствиях наших деяний. Ослепленные техническими достижениями, мы не заметили, что плывем в океане неведения среди разбросанных островков знания.

Мудрость, коей следовало бы шепнуть нам об ограниченности наших познаний и призвать к осмотрительности?

Увы, сеньор Альмиранте, мудрость всегда была дефицитным товаром. Так было в Ваше время. Ее не прибавилось с той поры.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.