ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ ДОЧЕРИ КОБДЕНА

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ДОЧЕРИ КОБДЕНА

Зллен Мелисент Эшбернер Кобден родилась 18 августа 1848 года в Данфорде, в старинном семейном доме, расположенном поблизости от деревни Хейшотт в Западном Сассексе.

В конце мая 1860 года, когда в Мюнхене родился Уолтер, одиннадцатилетняя Эллен жила в Париже. Она спасла воробья, выпавшего из гнезда в саду. «Милое маленькое создание ест из моих рук и даже клюнуло меня в палец», — написала она своей подруге. Мать Эллен, Кейт, устроила замечательный детский праздник, на который собралось более пятидесяти детей, она брала дочку в цирк и на пикник на «удивительном дереве», где была лестница, ведущая на самый верх, где и был накрыт стол. Эллен узнала великолепный трюк с «помещением яйца в винную бутылку». Все это время отец писал ей теплые письма.

Жизнь в Англии была не настолько увлекательной. В большинстве писем Ричард Кобден пишет дочери об ужасной буре, которая чуть не разрушила семейный дом и повалила в парке тридцать шесть деревьев. Жестокие холодные ветры уничтожили в поместье большинство кустарников, в том числе и вечнозеленые. А уж цветы на следующее лето придется высаживать заново. Письмо проникнуто предчувствием ужасных событий, причина которых кроется в Германии. Будущий муж Эллен к этому времени уже подрос достаточно, чтобы пересечь Ла-Манш и поселиться в Лондоне, где ему предстоит оказать огромное влияние на жизни множества людей, в том числе и на жизнь Эллен Кобден.

О жизни отца Эллен, Ричарда Кобдена, написано множество книг. Он был одним из двенадцати детей в семье. Детство его было нелегким. В возрасте десяти лет его отослали из дома, после того как отец полностью разорился. Ричард стал работать на дядю, лондонского торговца, и посещал школу в Йоркшире. Этот период его жизни был мучительным и в физическом, и в эмоциональном смысле. Став взрослым, Ричард не любил говорить о нем.

Страдания не сделали его эгоистом. Он любил людей, и люди любили его. В нем не было горечи и озлобленности. Его политическая карьера складывалась непросто, но даже это не озлобило его. Ричард Кобден всегда думал о людях. Он глубоко сострадал фермерам, которые, как и его отец, всегда могли потерять все, что имели. Сострадание Кобдена к людям заставило его бороться за отмену несправедливых «Зерновых законов», из-за которых множество фермеров было обречено на нищету и голод.

«Зерновые законы» были приняты в 1815 году, когда после наполеоновских войн Англия находилась на грани голода. Хлеб был великой ценностью. Пекари не имели права продавать хлеб раньше чем через двадцать четыре часа после испечения. Черствый хлеб люди ели в меньших количествах. Наказание за нарушение этого закона было жестоким. Пекарей штрафовали не меньше чем на пять фунтов, к тому же им приходилось оплачивать судебные издержки. В детстве Ричард Кобден видел, как отчаявшиеся голодные бедняки приходили в Данфорд и просили милостыню или объедки с кухни. Но его собственная семья была настолько бедна, что не могла поделиться даже этим.

Процветали только крупные фермеры и землевладельцы. Они зорко следили за тем, чтобы цена на зерно в хорошие времена была не ниже, чем во времена плохие. Землевладельцы, желавшие удерживать цены на прежнем уровне, составляли в парламенте большинство, поэтому «Зерновые законы» продолжали сохраняться. Логика была простой: установить непомерно высокие пошлины на ввоз зерна из-за границы, тогда поставки в Англию сократятся, а цены искусственно поднимутся. Действие «Зерновых законов» было настоящей катастрофой для простых рабочих. В Лондоне и других частях страны то и дело вспыхивали бунты. Закон оставался в силе до 1846 года, когда Кобден начал бороться за его отмену.

Ричард Кобден пользовался огромным уважением и на родине, и за границей. Когда он впервые приехал в Америку, ему предложили остановиться в Белом доме. Его глубоко уважала знаменитая писательница Гарриет Бичер-Стоу. Она навестила его в Данфорде в 1853 году, и они обсуждали важность «выращивания хлопка свободными людьми». Спустя год Бичер-Стоу написала эссе, в котором описывала Кобдена как стройного невысокого мужчину, обладающего «великолепными манерами и открытой, очаровательной улыбкой». Кобден был знаком практически со всеми влиятельными политиками Англии, включая сэра Роберта Пила, отца английской полиции, который противостоял будущему зятю Кобдена, Джеку Потрошителю, и проиграл.

Ричард Кобден был предан собственной семье. Он обожал своих дочерей. Единственный сын Кобдена, Ричард Брукс, умер в возрасте пятнадцати лет в 1856 году. Он учился в пансионе возле Гейдельберга, был здоров, шаловлив и весел. Его все любили. Он стал лучшим другом матери и ее поддержкой во время частых отсутствий отца.

Эллен тоже обожала своего старшего брата. «Посылаю тебе свой локон, чтобы ты иногда думал о той, кто очень сильно тебя любит, — написала она ему в пансион. — Напиши мне побыстрее, чтобы я знала, когда смогу увидеть тебя снова». Любовь была взаимной и очень сильной. «Я привезу тебе подарки, — пишет Ричард младшей сестре. — И постараюсь раздобыть для тебя маленького котенка».

Письма Ричарда поражают своей зрелостью, остроумием и отточенностью фраз. Он мог вырасти выдающимся человеком. Он любил розыгрыши на первое апреля. Однажды он дал французскому мальчику записку на немецком и уверил, что это список покупок, которые необходимо сделать в соседнем магазине. На самом деле на листке было написано по-немецки: «Вышвырните меня из магазина». Но при этом Ричард Брукс обладал нежным сердцем. В своих письмах он беспокоится о собаке друзей семьи Кобденов и пишет, чтобы ее потеплее укрывали во время «холодных восточных ветров».

Письма мальчика увлекательны, полны жизни. Он мог стать надежной опорой и продолжателем дела своего знаменитого отца. 3 апреля Ричард Брукс написал последнее письмо отцу. 6 апреля он умер от скарлатины.

Это событие представляется еще более трагичным из-за непростительной оплошности. Директор школы, в которой учился Ричард, связался с другом семьи Кобденов. Каждый из мужчин был уверен, что о внезапной смерти мальчика сообщит другой. К тому моменту, когда Ричард Кобден узнал о смерти сына, Ричарда Брукса уже похоронили. Сообщили о трагическом событии Кобдену самым ужасным образом. Он находился в отеле на Гросвенор-стрит в Лондоне и собирался завтракать, когда ему подали почту. Он нашел письмо сына от 3 апреля и, конечно же, сразу стал его читать. Спустя минуту он вскрыл другой конверт, в котором ему соболезновали по поводу тяжелой утраты. Вне себя от горя Кобден бросился в Данфорд, чтобы сообщить об этом семье. Кейт уже потеряла двоих детей и испытывала к Ричарду болезненную привязанность.

Кобден прибыл в Данфорд и рассказал о том, что случилось. Кейт не смогла вынести такого горя. Потеря любимого сына напомнила ей миф об Икаре, взлетевшем к солнцу и рухнувшем на землю. Несколько дней она отказывалась верить, а затем впала в кататоническое состояние. Кейт «сидела, как статуя, ничего не говорила и, казалось, ничего не слышала», как писал Кобден друзьям. Час за часом он наблюдал, как седеют волосы его жены. Семилетняя Эллен потеряла брата, а теперь теряла мать. Кейт Кобден пережила мужа на двенадцать лет, но все это время она была эмоционально неустойчивой женщиной. Муж писал друзьям о том, что «она бродит из комнаты в комнату, ища труп [Ричарда]». Она так и не оправилась от своей потери и пристрастилась к опиатам. На Эллен свалился груз, непосильный для столь маленькой девочки. Точно так же, как Ричард Брукс был лучшим другом матери, она стала помощницей и опорой отца.

21 сентября 1864 года, когда Эллен исполнилось пятнадцать лет, отец написал ей письмо с просьбой присмотреть за младшими сестрами. «Очень многое зависит от твоего влияния. Еще больше — от твоего примера, — писал он. — Я бы хотел сказать тебе, как многого мы с твоей мамой ожидаем от твоего примера». Она должна, по словам отца, «воспитывать сестер в духе идеальной дисциплины». Вряд ли можно было ожидать подобного от пятнадцатилетней девочки, которой приходилось бороться с собственными потерями. Эллен не было позволено горевать. Груз и боль стали абсолютно непосильными, когда через год после этого умер ее отец.

Ядовитый смог, скрывший передвижения и чудовищные преступления будущего мужа Эллен, унес жизнь ее отца. На протяжении многих лет Кобден страдал от респираторных инфекций. Из-за этого ему часто приходилось выезжать за город или на побережье — в любое место, где воздух был чище, чем в пропитанном ядовитыми миазмами Лондоне. Последний раз он был в Лондоне в марте 1865 года. Эллен было шестнадцать лет. Она отправилась вместе с отцом. Они остановились в меблированных комнатах на Саффолк-стрит, поблизости от палаты общин. Едва вдохнув воздух, черный от дыма печных труб, Кобден слег с приступом астмы. Сильный восточный ветер задувал в щели окон, и укрыться от смога в комнате было невозможно.

Спустя неделю он лежал в постели и молился, чтобы ветер сменил направление. Его астма усиливалась, к тому же начался бронхит. Кобден чувствовал, что конец близок. Он составил завещание. Его жена и Эллен приняли его последний вздох 2 апреля 1865 года. Кобдену был шестьдесят один год. Эллен была «единственной, чья любовь к отцу была сродни страсти, редко встречающейся среди дочерей», — писал давний близкий друг Кобдена и его политический соратник Джон Брайт. Она была последней, кто видел лицо отца, прежде чем опустилась крышка гроба. Она никогда не забывала об отце и о том, чего он ожидал от нее.

Позже Брайт рассказывал официальному биографу Кобдена, Джону Морли о том, что жизнь Ричарда была «постоянным самопожертвованием… Я никогда не понимал, как сильно его люблю, пока не потерял его». В понедельник, на следующий день после смерти Кобдена Бенджамин Дизраэли сказал членам парламента в палате общин: «Единственное утешение в том… что такие великие люди не могут быть для нас полностью потерянными». Сегодня в деревенской церкви в Хейшотте есть мемориальная табличка, которая гласит: «На это место Ричард Кобден, который любил людей, приходил, чтобы поклониться Господу». Несмотря на самые лучшие намерения Кобдена, он оставил психически неуравновешенную жену заботиться о четырех дочерях. Какие бы обещания ни давали на похоронах его влиятельные друзья, «дочери Кобдена», как их окрестила пресса, остались предоставленными самим себе.

В 1989 году Джейни напомнила Эллен о том, как «все те, кто глубоко восхищался и любил нашего отца при жизни, немедленно забыли о существовании его маленьких дочерей, младшей из которых было всего три с половиной года. Помнишь, как Гладстон на похоронах говорил матери, что она и ее дети всегда могут положиться на его дружбу? После этого я увидела его и смогла с ним поговорить только через двадцать лет. Таков наш мир!»

Эллен старалась заботиться о семье в меру своих сил. Она же дала обещание отцу. Она управляла всеми финансами семьи, поскольку ее мать просто доживала последние годы своей несчастливой жизни. Если бы не трезвый ум и решительность Эллен, вряд ли семья смогла бы оплачивать счета, а маленькая Энни окончить школу. Дочери продали материнский дом и переехали в квартиру в доме 14 по Бейкер-стрит в Лондоне. Эллен ежегодно получала двести пятьдесят фунтов, по крайней мере так она говорила матери. По завещанию каждая из дочерей получала одинаковую сумму, обеспечивающую им комфортную жизнь, а также защищала от мужчин, чьи намерения могли оказаться не самыми честными.

Ричард Фишер был помолвлен с Кэти Кобден еще до смерти Кобдена. Он принудил ее выйти замуж еще до того, как семья перестала рассылать траурные письма. На протяжении многих лет непомерные притязания Фишера были источником страданий семьи Кобденов. В 1880 году, когда Уолтер Сикерт вошел в жизнь дочерей Кобдена, Кэти была замужем, Мэгги была слишком жизнерадостной и легкомысленной, чтобы послужить надежной опорой для амбициозного мужчины. А Джейни для Сикерта была слишком сообразительной. Он выбрал Эллен.

Ее родители умерли. У нее не было никого, кто мог бы дать ей совет или отговорить от брака. Сомневаюсь, чтобы Ричард Кобден одобрил кандидатуру Сикерта на роль жениха своей любимой дочери. Он был разумным и проницательным человеком. Актерство Сикерта вряд ли бы его обмануло. Кобден сразу бы почувствовал, что в очаровательном молодом человеке нет сострадания к людям.

«Миссис Сикерт и все ее сыновья — настоящие язычники, — писала Джейни своей сестре спустя двадцать лет. — Как печально, что судьба свела нас с ними».

Различие в характерах отца Эллен и мужчины, за которого она вышла замуж, было очевидно. Но в глазах Эллен, у обоих мужчин было много общего. Ричард Кобден не получил образования в Оксфорде или Кембридже. Он был самоучкой. Он любил Шекспира, Байрона, Ирвинга и Купера. Он свободно владел французским. В молодости он мечтал стать драматургом. Его любовь к изобразительным искусствам не прошла с возрастом, несмотря на то, что все попытки писать для сцены провалились. Кобден не слишком умел обращаться с деньгами. Он мог добиться заметных успехов в бизнесе, но деньги его не интересовали до тех пор, пока они у него не кончались.

В определенный момент его жизни друзья собрали деньги, чтобы он смог сохранить семейный дом. Финансовые промахи Ричарда Кобдена не были результатом безответственности, они связаны с его идеализмом. Кобден не был транжирой. Он просто думал о более высоком, и такой же выросла его дочь Эллен. По-моему, символично, что в 1880 году, когда Сикерт впервые познакомился с Эллен, была опубликована долгожданная двухтомная биография Ричарда Кобдена, написанная Джоном Морли.

Если Сикерт прочел книгу Морли, то он мог узнать о Кобдене достаточно, чтобы создать для себя убедительный сценарий и с легкостью убедить Эллен в том, что он сам и знаменитый политик обладали одинаковыми чертами: оба любили театр и литературу, оба увлекались всем французским, оба не думали о деньгах. Сикерт мог убедить Эллен даже в том, что он является сторонником борьбы за права женщин.

«Я вынужден упорно поддерживать билль о правах этих сук суфражисток, — жаловался Сикерт тридцать пять лет спустя. — Но вы должны понимать, что это не делает меня „феминистом“.

Ричард Кобден верил в равноправие полов. Он относился к дочерям с уважением и любовью. Он никогда не считал их бессмысленными племенными кобылами, не способными ни на что, кроме брака и деторождения. Он одобрял политическую активность своих дочерей по мере их взросления. 80-е годы XIX века были временем осознания женщинами своих прав. Они образовывали комитеты и политические лиги, боролись за право на контрацепцию, за помощь бедным, за право голоса и представительство в парламенте. Феминистки, подобные дочерям Кобдена, хотели обладать теми же человеческими правами, что и мужчины. Они выступали против порочных развлечений, унижающих достоинство женщин, требовали запрещения проституции и закрытия множества лондонских мюзик-холлов.

Сикерт должен был чувствовать, что жизнь Эллен принадлежит ее отцу. Ни один ее поступок не запятнал его имени. Когда они с Сикертом развелись, знаменитый муж Джейни, Фишер Анвин, связался с главными редакторами основных лондонских газет и потребовал, чтобы они не печатали никаких статей «личного характера» по этому поводу. Особенно он настаивал на том, чтобы нигде не упоминалась семейная фамилия. Все тайны, который могли бы бросить тень на славное имя Ричарда Кобдена, умерли вместе с Эллен. Мы никогда не узнаем, как много она унесла с собой в могилу. Для Ричарда Кобдена, великого защитника бедных и обездоленных, было бы невыносимо знать, что его зять безжалостно потрошит бедных. Вопрос заключается лишь в том, знала ли Эллен о темной стороне характера Уолтера, о том, что он получил «из ада», если вспомнить одно из писем Потрошителя.

Вполне возможно, что в определенный момент Эллен начала видеть истинное лицо своего мужа. Несмотря на ее либеральную позицию в отношении борьбы за права женщин, Эллен была слаба и телом, и духом. Ее слабое здоровье могло быть результатом генетической предрасположенности, унаследованной ею от матери, но лучшие намерения отца также могли послужить причиной ее страданий, поскольку тот хоть и в благих целях, но все же использовал дочь. Она не могла оправдать его ожиданий. Она считала себя неудачницей задолго до того, как встретилась с Уолтером Сикертом.

Эллен привыкла обвинять себя во всех несчастьях семьи Кобденов и собственного брака. Неважно, сколько раз Сикерт предавал ее, обманывал ее, заставлял ее почувствовать себя нелюбимой и ненужной, она всегда оставалась верна ему и делала для него все, что было в ее силах. Его счастье и здоровье зависели от нее, даже после развода и его женитьбы на другой женщине. Эмоционально и финансово Сикерт довел Эллен Кобден до смерти.

Незадолго до кончины Эллен написала Джейни: «Если бы ты только знала, как сильно мне хочется заснуть и забыть обо всем. Я была не самой лучшей сестрой во многих отношениях. В моем характере есть своенравие, портящее все остальные качества, которые должны были помогать мне в жизни».

Джейни ни в чем не винила Эллен. Она винила Сикерта. Она сразу же сформировала свое мнение об этом человеке. Джейни всячески поощряла Эллен, когда та собиралась отправиться в какую-нибудь поездку, или в семейное поместье в Сассекс, или на квартиру Анвинов в доме 10 на Херефорд-сквер в Лондоне. Джейни не высказывала своего мнения о Сикерте до тех пор, пока в сентябре 1896 года Эллен не решила с ним расстаться. Только тогда Джейни откровенно поговорила с сестрой. Ее приводила в ярость способность Сикерта дурачить людей, особенно своих друзей-художников. 24 июля 1899 года Джейни написала Эллен о том, что «они совершенно не представляют себе его подлинного характера. Они просто не знают, кто он такой на самом деле, не знают его так, как знаешь его ты». Письмо было написано за несколько дней до окончательного развода.

Чуткая Джейни пыталась открыть сестре глаза. «Я боюсь сказать, что С. никогда не изменит своего образа жизни. У него нет принципов, способных удержать его в рамках приличий. Он следует собственным прихотям. Ты много раз пыталась доверять ему, и он обманывал тебя бессчетно». Но ничто не могло заставить Эллен перестать любить Уолтера Сикерта и верить в то, что он когда-нибудь изменится.

Эллен была мягкой, зависимой женщиной. В своих детских письмах она предстает перед нами этакой «папенькиной дочкой». Единственный смысл своего существования она видела в том, чтобы быть его дочерью. Эллен занималась политикой, говорила и делала правильные вещи, всегда вела себя соответственно и изо всех сил старалась продолжить дело отца в меру своих ограниченных сил и смелости. Она не могла видеть больное или раненое животное без того, чтобы не попытаться спасти его. В раннем детстве она не могла выносить вида ягнят, отправляемых на бойню, и блеяния их матерей в далеких полях. У Эллен были кролики, собаки, кошки, щеглы, попугаи, пони, ослики — ее доброе и любящее сердце готово было пригреть любую живую тварь.

Она искренне заботилась о бедных, боролась за свободную торговлю и свободу Ирландии почти так же неустанно, как и Джейни. Со временем Эллен стала слишком слаба, чтобы сопровождать свои слова реальными делами. Джейни стала одной из самых выдающихся суфражисток Великобритании, Эллен же все глубже уходила в депрессию, болезнь, усталость. За свою относительно короткую жизнь Эллен написала сотни писем. Она никогда не жаловалась на тяжкое социальное положение «несчастных», которых ее муж приводил в свои студии, чтобы рисовать их. Она не сделала ничего для того, чтобы улучшить жизнь этих женщин и их обездоленных детей.

Сикерт всегда умел использовать страдания человечества в своих целях и ради собственного удовольствия. Возможно, его жена не хотела видеть звезд мюзик-холлов, которые позировали ему в студии на Бродхерст-гарденз или позже в Челси. Возможно, она не могла вынести вида детей или похожих на детей женщин, которыми ее муж интересовался больше, чем следовало бы. Сикерт смотрел, как маленькие девочки танцуют эротические танцы в мюзик-холлах. Он общался с ними за кулисами. Он рисовал их. Гораздо позже, когда Сикерт увлекся актрисой Гвер Франгон-Дэвис, в письме он просил ее прислать ему свою детскую фотографию.

У Эллен и Сикерта не было детей. Свидетельств того, что у Сикерта вообще были какие-то дети, не сохранилось. Хотя ходили слухи о том, что во Франции у него был незаконный сын от мадам Виллен, французской рыбачки, у которой он останавливался в Дьеппе после развода с Эллен. В письмах Сикерт всегда упоминает о мадам Виллен как о матери, заботившейся о нем в тяжелый период его жизни. Это не означает, что у них не было секса, конечно, если он был на него способен. Предполагаемого незаконного сына звали Морисом. Сикерт никогда не общался с ним. Мадам Виллен имела множество детей от самых разных мужчин.

20 июля 1902 года в письме к писателю Андре Жиду Жак-Эмиль Бланш писал, что «жизнь Сикерта становится все более и более сложной… Этот аморальный человек закончил жизнь в одиночестве в большом доме в рабочем пригороде, поскольку он не хочет ничего делать как нормальный человек и поступает только так, как ему нравится. Он без всякого зазрения совести имеет законную семью в Англии и живет с рыбачкой в Дьеппе в окружении прованских детей, которых невозможно сосчитать».

Медицинские последствия хирургической операции, проделанной над Сикертом в раннем детстве, не позволяли ему иметь детей. Но не имея доступа к медицинской информации, никто не догадывался об этом. Он мог не хотеть возиться с детьми, даже со своими собственными. Да и Эллен могла этого не хотеть. Ей было почти тридцать семь, а ему лишь двадцать пять. Они были знакомы четыре года, а затем поженились 10 июня 1885 года в мэрии Мэрилебона. Сикерт только начинал свою карьеру и не хотел детей. Так утверждает его племянник Джон Лессор. А Эллен была слишком стара, чтобы иметь их.

Эллен также могла являться сторонницей Лиги Чистоты. Эта организация всячески стимулировала женщин не заниматься сексом. Секс унижает женщину, делает ее жертвой. Эллен и Джейни были ярыми феминистками. У Джейни тоже не было детей, хотя причины этого неясны. Обе женщины разделяли убеждения Томаса Мальтуса относительно перенаселения. Они всячески пропагандировали контрацепцию, хотя сам преподобный Мальтус был ярым противником контроля над рождаемостью.

В своих дневниках и письмах Эллен представляется нам интеллигентной, образованной, достойной женщиной, идеалистически относящейся к любви. Она была очень осторожна. На протяжении тридцати четырех лет она знала и любила Уолтера Сикерта, но упоминает о нем в письмах всего несколько раз. Джейни пишет о нем гораздо чаще, но не так часто, как можно ожидать от разумной женщины, заботящейся о супруге своей сестры. Пробелы, существующие в сохранившейся переписке сестер, говорят о том, что многие письма исчезли. Я нашла только тридцать с небольшим писем, написанных в период с 1880 по 1889 год, что меня поразило. В это десятилетие Эллен обручилась с Сикертом, а потом они поженились.

Я не нашла ни единого упоминания о свадьбе Эллен, хотя тщательно изучила жизнь свидетелей, записанных в свидетельстве о браке. Никто из членов семей Эллен и Уолтера не присутствовал на церемонии в мэрии, что совершенно необычно для первого брака в те времена, особенно если принять во внимание, что невеста была дочерью Ричарда Кобдена. Не сохранилось ни одного письма из Европы, где Эллен проводила медовый месяц. Не осталось писем от Эллен к Сикерту и от него к ней. Нет писем от Эллен и Сикерта к своим новым родственникам.

Если такие письма и существовали, они были уничтожены или хранятся в семейных архивах, недоступных для посторонних. Мне было странно, что муж и жена не пишут и не шлют друг другу телеграмм, находясь в разлуке — а ведь в разлуке они провели большую часть своей совместной жизни. Мне кажется многозначительным, что предусмотрительная Эллен не сохранила письма Сикерта, хотя верила в его талант и считала, что ему суждено стать великим художником.

«Я знаю, как хороши его картины, — писала Эллен об искусстве Сикерта. — Я всегда это знала».

К 1881 году молодой красивый голубоглазый Уолтер связал свою жизнь с женщиной, чей ежегодный доход составлял 250 фунтов — больше, чем мог заработать в те годы молодой врач. Ничто не мешало Сикерту поступить в Школу изящных искусств Слейда в Лондоне. Курс обучения в этой школе был построен великолепно: ученики рисовали античные скульптуры и живых натурщиков, занимались гравюрой, скульптурой, археологией, изучали перспективу, химию материалов, используемых в живописи, и анатомию. По вторникам и четвергам читались лекции по «костям, суставам и мышцам».

Во время обучения в Слейде Сикерт сдружился с Уистлером, но мы не знаем, как они познакомились. По одной версии, Сикерт и Уистлер встретились в «Лицеуме», где выступала Эллен Терри. На вызовах Сикерт бросил букет роз со свинцовой вкладкой на сцену, и этот любовный дар чуть не сокрушил Генри Ирвинга. В толпе раздалось знаменитое уистлеровское «ха-ха». Когда публика разошлась, Уистлер захотел увидеть дерзкого молодого человека.

По другой версии, Сикерт просто «наткнулся» на Уистлера в магазине или на вечеринке у дочерей Кобдена. Сикерт никогда не был застенчив и всегда получал то, чего хотел. Уистлер убедил Сикерта не тратить время на обучение в художественной школе и предложил поработать вместе с ним в настоящей студии. Молодой человек бросил Слейд и стал учеником Уистлера. Он работал рядом с мастером, но как развивались его отношения с Эллен, остается для нас загадкой.

Единственные сведения о ранних годах брака Эллен и Уолтера не говорят о том, что между ними существовала романтическая привязанность друг к другу. В своих мемуарах Жак-Эмиль Бланш пишет о том, что Эллен была намного старше Сикерта и он мог относиться к ней, как к «старшей сестре». Бланш считал, что супруги отлично подходят друг другу «интеллектуально», и замечал, что они предоставили друг другу «полную свободу». Навещая Бланша в Дьеппе, Сикерт не обращал на Эллен никакого внимания. Он просто исчезал в узких улочках и темных дворах или уходил в своих «таинственные комнаты, снятые в районе порта, куда никого не приглашал».

При разводе суд пришел к выводу, что Сикерт виновен в «супружеской неверности, а также в том, что больше чем на два года оставил свою жену без каких-либо видимых причин». По-видимому, именно Эллен в конце концов отказалась жить вместе с Сикертом. Нет никаких доказательств того, что у Сикерта были какие-то сексуальные похождения. В заявлении о разводе Эллен утверждала, что Сикерт оставил ее 29 сентября 1896 года и что 21 апреля 1898 года он изменил ей с женщиной, чье имя осталось для Эллен «неизвестным». Предполагаемая измена имела место в «Мидленд Гранд Отеле» в Лондоне. Затем 4 мая 1899 года Сикерт снова изменил Эллен с неизвестной женщиной.

Различные биографы объясняют дату развода тем, что в этот день Сикерт признался Эллен в том, что он неверен ей и никогда не будет верен. Если это так, то его интрижки — предполагая, что у него было не только две, упомянутые в судебных материалах, — всегда были с «неизвестными» женщинами. Я не нашла никаких свидетельств его связи с женщинами, никаких упоминаний о том, что он позволял себе непристойные жесты или высказывания, несмотря на то, что Сикерт был очень несдержан на язык. Молодая художница Нина Хэмнетт, ведущая весьма свободный образ жизни и никогда не отказывавшаяся от выпивки и секса, пишет в своей автобиографии о том, что Сикерт отводил ее домой, когда она была слишком пьяна. Она ездила с ним и во Францию. Откровенная Нина не пишет ни единого слова о том, что Сикерт пытался хотя бы даже флиртовать с ней.

Эллен могла действительно верить в то, что Сикерт изменяет ей с женщинами, а может быть, ей просто хотелось скрыть унизительную правду о том, что ее брак никогда не был настоящим. В конце XIX века женщина не имела законного права оставить мужа, если он ей не изменял, не бил или не бросил ее сам. Эллен с Сикертом пошли на такие условия. Он не боролся с ней. Можно предположить, что Эллен знала о его изуродованном пенисе, но, скорее всего, братские отношения, существовавшие в этом браке, не позволяли супругам раздеваться в присутствии друг друга или заниматься сексом.

Во время бракоразводного процесса Эллен писала, что Сикерт просил ее дать ему еще один шанс. Он обещал стать другим человеком, говорил, что Эллен — единственный человек на свете, который ему по-настоящему дорог, что у него никогда не было отношений с другими женщинами. Адвокат Эллен считал, что Сикерт говорит искренне, но, принимая во внимание его прошлую жизнь, верить ему не следует. Он вряд ли способен выполнить обещания, которые он давал. Адвокат настоятельно рекомендовал Эллен требовать развода.

«Я ужасно страдаю и не могу ничем заниматься. Я постоянно плачу, — написала Эллен Джейни. — Я понимаю, что моя любовь к нему не умерла».