2. Суровые годы.

2. Суровые годы.

Год 1941-й… Я работаю на машиностроительном заводе "Комсомолец" и оканчиваю ремесленное училище. Мне уже 15 лет! Был у меня друг Ванька - поверенный всех моих тайн. Их не очень много: одна из них - моя неостывшая с годами страсть к лошадям, а вторая - любовь к поэзии. Я писал стихи, и Ване часами приходилось слушать их, не мог я только приохотить Ваню к спорту. Он был ярым болельщиком, но никогда не пробовал свои силы ни в одном соревновании. А мог неплохо и на турнике работать, и на брусьях, и на кольцах. В воскресенье 22 июня мы договорились с ним пойти на стадион посмотреть футбольный матч.

- Ох, и заядлый ты спортсмен, Сережка, - смеялся он надо мной. - Все тебя интересует: и лыжи и коньки, и турник, и футбол…

Рано утром я проснулся. В комнате было много народа. И мать и отец были уже совсем одеты. Рядом с ними стоял мой дядя. У отца и у дяди были необычайно суровые лица. Я понял: что-то случилось.

- Война! - Коротко бросил отец. - Ну, я пошел, - и взял свою кепку. Мать смотрела на него и слезы полились по ее щекам. Он подошел к ней, поцеловал и вышел. Следом за ним вышел и дядя.

- В военкомат пошли, - сквозь слезы проговорила мать и бессильно опустилась на стул.

Страшное слово - война! Я вскочил и начал быстро одеваться.

- Ты-то куда? - остановила меня мать.

- На завод, в ремесленное… - И я бегом кинулся к заводу. На завод пришли все рабочие, свободные в этот день от работы.

Начался митинг.

Рядом со мной стоял Ваня. Мы невольно крепко сжали друг другу руки, понимая один другого: наше место - на фронте, вместе с отцами. Все время подходили рабочие. У всех был сурово подобранный вид. На митинге приняли решение: просить военкомат сформировать из рабочих добровольную часть и немедленно отправить на фронт. Мы с Ваней уже чувствовали себя бойцами.

Но этого заводу не разрешили. У страны была армия, на фронт пошли те рабочие, которые подлежали мобилизации, а завод должен был работать. Работать для той же армии, для страны, перейдя на новую напряженную работу фронтовых заказов. Создали отряд народного ополчения. Мы с Ваней были в числе ополченцев.

Первые дни войны… Толпы на улицах… По ночам - гулкая тишина улиц, недремлющие шаги патрулей.

Я вступил в дружину МПВО. Домой забегал очень редко. Не было времени. Работали, учились и проходили военную подготовку в отряде. Мы с Ваней окончили ремесленное училище и стали в этом же училище мастерами. Правда, мы были молоды, но все взрослые рабочие уже ушли воевать, и наиболее способную молодежь ставили мастерами. Вместе читали скупые письма наших фронтовиков: моего дяди - кавалериста и Ваниного отца - пехотинца.

Отца моего из-за болезни на фронт не взяли.

Одно письмо из госпиталя я долго носил в кармане. Дядя описывал подвиг своего командира майора Вовченко, который с саблей наголо ворвался на своем коне в занятый фашистами населенный пункт. Майор пронесся между вражескими танками, за ним на полном карьере - солдаты, воспользовавшись оторопелостью врага, наши выбили немцев и удерживали этот пункт до прихода других наших частей. В этом бою дядя был ранен.

Наконец мне исполнилось 16 лет, и я получил паспорт. Теперь я считал себя вправе обратиться к военкому и просить меня отправить добровольцем на фронт. Конечно, в военкомат мы пошли вдвоем с Ваней. Уверенности в том, что нашу просьбу удовлетворят, не было никакой. Но и убежать самим на фронт тоже нельзя. Комсомольцы, работаем мастерами… Вот если военком направит на фронт, тогда другое дело, дадут нам замену на производстве…

- Ты будешь, в какую часть проситься? - спрашивает Ваня.

- Ясно,- отвечаю, - в кавалерийскую!

- И я с тобой!

- Правильно! - ответил я, а сам подумал: « ты же никогда в жизни на лошади не сидел". - Но вслух сказал: - Ты лошадей не бойся, они умные. Будешь лошадь любить - она тебя не подведет… Я научу тебя верхом ездить.

Пришли в военкомат. К военкому целая очередь, и много таких же мальчишек, как мы. Одни выбегают из кабинета сияющими, сразу видно, что удовлетворена их просьба, а другие выходят мрачнее тучи. Ванюшка меня то и дело в бок толкает.

- Смотри, такие же, как и мы… Видишь, взял их военком, факт и нас возьмет! - И сейчас же: - Эх, видно, отказал. И нам, значит, откажет…

Надежда сменялась отчаянием, отчаяние - надеждой. Измучились вконец.

- Может, в другой раз придем? Народу будет меньше… А? - неуверенно предложил Ваня. Но тут подошла наша очередь. В кабинет мы вошли вместе. Военком смотрит на нас и улыбается.

- На фронт проситься? И оба?

Я вытянулся по всем правилам физкультурного искусства, стараясь, чтобы не дрогнул голос, ответил по-военному:

- Так точно! Сергей Филатов, 1926 года рождения. Прошу отправить добровольцем на фронт. Мы ополченцы, знаем винтовку, умеем стрелять, метать гранаты и бутылки с горючим…

Глаза военкома потеплели. Он встал со своего места, обошел стол и подошел ко мне.

- Спортсмен?

- Так точно!

- Каким видом спорта занимаешься?

- Лыжник. Очень люблю лошадей. Прошу отправить в кавалерийскую часть. У меня и отец кавалерист, - поспешно добавил я.

- Ишь ты! - сказал военком. - Я еще и согласия не дал, а ты уже и часть назначаешь… Нет, на фронт я вас не пошлю…- У меня так все и похолодело внутри, горячий комок подкатился к горлу. Прав был Ванюшка, лучше бы в другой раз прийти… А военком помолчал немного и промолвил: - Молоды для фронта, но в кавалерийское училище, оно недавно открыто в Тамбове, пожалуй, направить можно… Как, согласны?

Кавалерийское училище! Об этом даже не мечтал. Значит, буду настоящим конником…

Ваня Панин тоже согласился идти в училище. Получив направление в военкомате, ни теряя ни одной минуты, отправились в училище. Начальник училища придирчиво осмотрел нас с головы до ног.

- Ну, товарищи будущие курсанты, - улыбаясь проговорил начальник, как видно он остался доволен нашим видом, - подойдите ко мне по одному.

Ваня сделал шаг вперед. Начальник долго молча смотрел на него и неожиданно сказал:

- Придется тебе, братец, подождать с годик. Может, подрастешь, а то у меня и лошади подходящей для тебя нет. Пони не держим. - И что-то написал на выданных нам бумагах из военкомата. - Передашь, Панин, в военкомат.

Я стоял ни жив, ни мертв. Ведь Ваня был старше меня на полгода, правда, пониже немножко. Значит, и меня не примет начальник.

- Ты что стоишь, Филатов? Подойди. Ишь ты, крепыш какой, не то, что твой друг, - быть тебе кавалеристом…

Из училища мы с Ваней вышли вместе. Мне было как-то неловко перед ним. Но он держался стойко и даже сказал:

- Ничего, Сережка, жаль, что придется расстаться, но, сказать по правде, кавалерист бы из меня не вышел. Зайдём вместе в военкомат, а?

Оставить друга в такой момент я, конечно, не мог, хотя мне и очень хотелось поскорее рассказать матери о своей удаче.

В военкомате Ваня сдал направление и получил другое - в пехотное училище, куда ему надлежало явиться через три дня.

Пехотинцем Ваня стал отличным и по окончании войны остался в кадровых войсках. Детская наша дружба, несмотря на длительные расставания, крепка и по сегодняшний день.

…С первого сентября 1943 года я - курсант Второго Тамбовского Кавалерийского училища.

В училище только что прибыло новое пополнение молодых лошадей, так как прежних отправили на фронт. Лошади были с Дубовского завода, буденновской породы. Для меня, конечно, это не играло никакой роли. Что я тогда понимал! Какой породы лошадь, с какого завода? Не все ли равно! И вот я гордо веду под уздцы своего коня Букета…

- Курсант Филатов! - вдруг услышал я. - Как ведете коня?

Оказывается, даже водить коня надо было уметь.

Со всем пылом я отдался изучению конного дела. Теперь моя любовь к лошадям была не только личным моим делом, но и воинской обязанностью.

Я учился правильно сидеть в седле, менять аллюры, брать препятствия, рубить лозу. Никогда не уставал повторять движения, которые не получались и старался довести их до полного совершенства.

Командир взвода разрешал мне брать в свободное от занятий время коня и самостоятельно заниматься на манеже. Но Букет не разделял моего стремления отделывать все приемы. Это был флегматичный, неповоротливый, с большой ленцой конь. А мне хотелось иметь коня горячего.

Одно время я был уборщиком Бланкета, лошади командира эскадрона. Эта лошадь была пределом моих мечтаний. Мне разрешалось ездить на Бланкете - пылком, энергичном и очень красивом коне. По сравнению с ним недостатки Бланкета были еще виднее.

Но и Букета я сумел полностью подчинить себе, и, несмотря на природную флегматичность, он стал неплохой учебной лошадью. Я и брал препятствия на нем, и рубил лозу, но он так и остался на всю жизнь простым армейским конягой. А Бланкет впоследствии вошел в большой спорт.

Командир во время занятий давал Бланкета и другим курсантам, чтобы проверить, как прыгает курсант. Бланкет брал препятствия безукоризненно, и все ошибки всадника сразу были видны не только командиру, но и самому курсанту.

Так командир, с помощью Бланкета, поправлял будущих офицеров.

Командир взвода старший лейтенант Мартюшов заметил мою любовь к лошадям и мое желание овладеть всеми тонкостями конного дела. Однажды, наблюдая за мной во время прыжков на Бланкете, он сказал:

- Курсант Филатов, я вижу, вы не только хотите стать хорошим кавалеристом, но и пытаетесь овладеть азами конного спорта? Мечтаете небось стать спортсменом-конником?

- Так точно, товарищ старший лейтенант! Это моя давнишняя мечта. Но ведь сейчас война…

- Да, мы подготавливаем вас для больших боев. Несмотря на сложную технику в нынешней войне, кавалерия тоже сказала свое слово. Это не отмирающий род оружия, - задумчиво проговорил старший лейтенант. - А мечту о спорте не оставляйте! Кончится война, и станете, Филатов, спортсменом. По вас вижу: своего добьетесь. А вы когда-нибудь видели конно-спортивные соревнования?

- Никак нет.

- А знаете о том, что у нас в училище есть хорошие спортсмены?

- Никак нет.

- Как же! Командир нашего эскадрона капитан Смыченко, старший преподаватель техники конного дела майор Яков Савельевич Савченко - его рекорда по широтно-высоким прыжкам никто еще не побил. Любит он и высшую школу верховой езды. Есть и еще один всадник-прыгун - капитан Байдин.

- Разрешите, товарищ старший лейтенант, просить вас дать мне возможность увидеть конные соревнования? - почти умоляюще попросил я.

Старший лейтенант улыбнулся.

- Конечно, товарищ курсант. Не только увидите, но и примете участие вместе с другими курсантами… как обслуживающий персонал.

Дня соревнований я ждал, как ждут свидания с любимой девушкой. Соревновались между собой офицеры подразделений, штаба, учебного отдела. И, хотя соревнование было внутреннего порядка, на ипподроме было очень много зрителей. Тамбовцы любят этот вид спорта, и все, кто был свободен от работы, собрались, чтобы полюбоваться мастерством наших спортсменов.

Все офицеры-спортсмены были уже люди немолодые, "довоенной закалки", как определили их мы - курсанты.

А мы выносили и красили препятствия на конкурном поле, выводили лошадей и, наконец, спрятавшись в кустах, стреляли холостыми патронами из пулеметов, а также подрывали толовые шашки - создавая видимость боя.

Во время прыжков, если какой-нибудь всадник сваливал препятствие, мы ставили его на место.

Дан старт… На поле выехали участники. Я, не спуская глаз, смотрел на них и дал себе клятву, что по окончании войны стану только спортсменом-конником. Но понял я и другое: мне далеко еще до этих спортсменов. Как завороженный наблюдал я за майором Савченко, когда он показывал приемы высшей школы верховой езды. Казалось, он и лошадь - одно целое, настолько были согласованы все их движения. Конь проделывал все упражнения как будто без всякого усилия со стороны всадника.

- Ну, это ни к чему,- услышал я голос товарища. - Тоже мне, подумаешь, цирковые номера какие-то!

- Ничего ты не понимаешь, - возмущенно сказал я. - Ведь это надо так отработать лошадь! Это настоящее искусство.

- А к чему? - вновь прозвучал равнодушный голос.

Я резко повернулся: - Ты…- и не договорил. На поле выехал командир эскадрона капитан Смыченко на серой в яблоках красавице Торпеде.

Капитан Смыченко рубил лозу… Торпеда, очень резвая лошадь, ровно и быстро ходила по станкам, а шашка капитана так и мелькала над головой, и только свист воздуха говорил о силе удара. Лозы одна за другой падали на землю, и не было ни одного неудачного сруба.

Затаив дыхание, следил я за прыжками майора Савченко на Бланкете и капитана Байдина на его изумительном скакуне Ампере. Они произвели на меня неизгладимое впечатление.

Сидя в засаде, я думал: каким надо быть смелым человеком и искусным всадником, чтобы так решительно преодолевать препятствия.

Какое наслаждения вот так лететь над, казалось бы непреодолимыми препятствием, чувствовать себя в полете одним целым с конем и ощущать, как конь плавно встает после прыжка на ноги. Во время занятий мы тоже прыгали. Но какой может быть сравнение…

Я невольно приподнимался, когда всадник давал коню посыл. У меня было ощущение, что я сам на коне делаю прыжок. Я так увлекся, что забыл поставить поваленное лошадью препятствие, за что по окончании соревнований вынужден был выслушать внушение от своего командира взвода.

- Солдат, - сказал он мне,- ни при каких обстоятельствах не должен забывать о своих обязанностях. А вы, вместо того, чтобы вскочить и немедленно установить барьер, неизвестно о чем думали… Что с вами произошло?

Я честно признался, что был так потрясен блестящим выступлением конкуристов, что не мог глаз от них оторвать, стараясь уловить малейшие детали их работы.

- Что, самому захотелось участвовать в конкуре? Этому, друг, еще надо учиться.

Старший лейтенант внимательно посмотрел на меня и неожиданно предложил дополнительно со мной заниматься и тренировать меня в прыжках.

…От Балтики до Черного моря гудела земля. Никакие неудачи на фронте не могли поколебать нашу уверенность в победе. Но почему кто-то должен для меня добывать победу? А я в это время изучаю военные науки, которые, кроме конного дела давались мне с большим трудом. Нет, драться самому - и немедленно! Решил: уйду из училища.

Были у меня два друга, два Миши - наш парторг эскадрона Миша Ковалевский, двадцатичетырехлетний высокий, стройный юноша, и редактор боевого листка Миша Седов, на два года старше меня.

Написав рапорт об отчислении меня из училища на фронт, я показал его своим друзьям.

- Ты что, - удивился Миша Ковалевский. - Всему уже научился?

- Я уже достаточно хорошо освоил военную технику, хорошо рублю, стреляю. Хочу воевать. Я кавалерист, и мое место в бою - там, где все!

- Неверно ты рассуждаешь, - спокойно, но строго сказал Миша Седов. - Твое место там, где ты находишься. Из тебя готовят офицера, чтобы ты потом мог больше принести пользы. Для этого нас учат… Мы тоже хотим на фронт. Миша просил самого маршала направить его воевать, а маршал приказал ему учиться… Тебя тоже направили учиться - вот и учись!

Они встали. Слова друзей ошеломили меня. Я понял, как глубоко они переживают мой поступок.

Седов взял у меня из рук рапорт и порвал на мелкие кусочки…

В ноябре 1944 года, после окончания училища, получив звания младших лейтенантов, мы с Мишей Седовым попали на Украину в одну из кавалерийских бригад.

Миша стал работать в штабе, а я нес службу тыловика. Занимался с солдатами перед отправкой на фронт. Надо было научить людей правильно сидеть на лошади, заботиться об этом боевом друге: ведь от ухода за лошадью зависит ее поведение в бою. Были солдаты, которые до армии никогда не сидели на лошади, - с ними пришлось заниматься особенно много. Необходимо и людей и лошадей приучить к настоящей боевой обстановке.

Во время полевых занятий артиллерия, минометы, пулеметы говорили по-настоящему. Бухали орудия, завывали, свистели снаряды, мины, разрываясь там, где условно находился противник. А мы неслись на всем скаку, рубя на пути мишени - фигуры противника.

Я внимательно следил за правильной посадкой солдат на коне, за точностью удара, нанесенного "противнику", на ходу исправляя ошибки.

Занятия проходили в условиях напряженной боевой подготовки, в любое время дня и ночи.

Когда мой взвод был уже подготовлен, мы получили приказ выступить для выполнения одной операции. Шли последние месяцы войны. Наши войска упорно продвигались к Берлину. И вот, наконец, наступила долгожданная победа! Радостные и счастливые, возвращались мы в свою бригаду, удачно завершив порученную нам операцию.