ИНГАС

ИНГАС

Конноспортивная команда Центрального клуба Армии находилась в Ростове, на Ростовском ипподроме. Слова Николая Совы подтвердились. Я встретился с сильнейшими всадниками: Борисом Лиловым, Андреем Фаворским, Владимиром Рас поповым, Александром Анисимовым, Николаем Ситько, Алексеем Алеутдиновым, Яковом Савченко-тем самым Савченко, который пленил мое мальчишеское воображение, когда я был курсантом Тамбовского училища. Наблюдая за Савченко, я учился у него мастерству езды на коне.

Да, в этой команде был собран весь цвет тогдашних конников-спортсменов.

На Ростовском ипподроме всегда происходили самые большие конноспортивные соревнования, и не только по классическим видам, но и по скачкам, по стипль-чезам и всем другим конным состязаниям.

Но мне показать свое искусство сразу не довелось:

у меня не было лошади, а своей лошади мне никто не доверял.

Конечно, роль зрителя меня не устраивала, и я с нетерпением ждал того дня, часа, когда смогу приступить к тренировкам. Я волновался порядочно. Смогу ли сам выбрать лошадь или придется брать ту, что дадут?

Нет, выбирать не пришлось. За мной были закреплены два молодых табунных жеребца: Ингас и Сакс.

Ингас мне очень понравился. Это был красавец буденновской породы бурой масти с белыми носками. Как не был он похож своим характером на Штемпеля или Тевтона. Они капризничали из озорства, а этот… Этот был злой, строптивый, как, впрочем, большинство табунных лошадей. Подчиниться человеку, как видно, он считал ниже своего достоинства. С большим трудом я приучил его к себе. Но сесть на себя он никак не хотел разрешить. Стоило ему только почувствовать на себе всадника, как он поднимался на дыбы, делал "свечку" и шел на задних ногах.

Маститые спортсмены подсмеивались надо мной: "Ты что, Филатов, цирковые номера отрабатываешь?"

Но я держал себя в руках. Надо было во что бы то ни стало переломить строптивость Ингаса.

Бывало, как только Ингас пытается подняться на дыбы, я слегка освобождал поводья и резким посылом шенкелей и шпорами, а иногда, - правда, в очень редких случаях - и хлыстом заставлял его идти вперед. Когда лошадь продвигаешь, не держишь ее на месте, она, естественно, становится на четыре ноги. А от неприятного ощущения шпор хочет убежать…

У Ингаса выработался условный рефлекс: встанет на дыбы - получит болевое ощущение. Больше "свечек" он не делал и стал ходить на четырех ногах. Это была моя первая над ним победа, но в такой борьбе прошло немало времени. Характерец у него, прямо сказать, был не золотой.

Примерно через месяц после того, как я начал работать с Ингасом, это было в мае 1953 года, в Ростов приехал маршал Семен Михайлович Буденный. Маршал захотел осмотреть молодняк, выращенный конными заводами, а также лошадей конноспортивной команды.

Веду и я Ингаса. Много неприятных минут доставил он мне за один месяц работы. При всей моей неудержимой любви к лошадям я начал его недолюбливать… И здесь, на выводке, он показал свой отвратительный характер. Увидел лошадей, табунный дух в нем вспыхнул, и я еле-еле, чуть не повиснув на поводьях, сдерживал его. Надо было стать на определенном месте, где для показа комиссии останавливаются все кони, а он волоком тащит меня, и нечего думать об остановке. Неужели вот так и проволочит он меня мимо маршала и членов комиссии?.. Осталось каких-нибудь два-три метра! Оскандалюсь на всю жизнь… В это время фотокорреспондент приготовился сфотографировать комиссию во главе с Семеном Михайловичем. И вдруг Ингас совершенно неожиданно успокоился и принял такую красивую позу, что маршал сказал корреспонденту:

- Нас вы успеете фотографировать. Снимите Ингаса, посмотрите, какая прекрасная лошадь, и ведь это сын Истукана! (маршал отлично знал лошадей и помнил все родословные). - Не ожидал! Поздравляю, товарищ старший лейтенант, с таким прекрасным конем, желаю успеха в работе.

Я гордо повел Ингаса с выводки.

"Нет! - подумал я. - Уж коли маршал так лестно отозвался о тебе, то я выезжу тебя, несмотря на всю твою строптивость, чего бы это мне ни стоило…"

В этот же день у меня произошел несчастный случай. Не с Ингасом. Кроме него и Сакса, у меня была еще одна чистокровная лошадь-Гонг. Мне не терпелось посоревноваться в прыжках с лучшими конкуристами. Гонг по своим статьям был изумительный прыгун. Прыгать разрешалось только в присутствии тренера, а я, считая себя хорошим прыгуном, решил, что могу прыгать самостоятельно, и, не спросив разрешения тренера, в неположенное время решил потренировать Гонга на прыжке через препятствие, выложенное из тюков сена.

Так как мой поступок был нарушением дисциплины, то я очень спешил и препятствия с обратной стороны не осмотрел. Сделал прыжок и уже в воздухе увидел, что на земле валяется тюк сена. Гонг передними ногами врезался в этот тюк, а он был обмотан проволокой, и лошадь порезала связки путового сустава. Кровь из ноги так и хлестала. Кое-как довел ее до конюшни… Врач обработал рану, а я всю ночь просидел около покалеченного коня в деннике. Как я себя проклинал, какие зароки не давал на будущее!.. Под утро пришел тренер и сухо сказал мне:

- Идите, Филатов, отдыхайте. Теперь вы ей уже не нужны.

За нарушение дисциплины я заплатил слишком дорогой ценой. Гонг выздоровел, но как спортивный конь он из строя вышел.

Я продолжал заниматься с Ингасом. А он выкидывал все новые фокусы: поворачиваю его направо, а он идет налево, поворачиваю налево-норовит идти направо. Никакого сладу. И не знаешь, что еще у него на уме, какой он выкинет сюрприз.

Я набрался терпения - переборю! В ход пустил и ласку, и принуждение, и наказание. Постепенно, очень медленно, но упорно, добивался своего.

Ласка и наказание играют большую роль при работе с лошадью. Ласкал я Ингаса голосом, рукой, подкармливал его морковкой, сухарем, сахаром. Если он совершал грубую ошибку и его надо было наказать, то я наказывал немедленно, чтобы он понял, за что ему попало. Наказывал шенкелем, ударом шпоры и реже хлыстом. Но никогда не дергал поводьев - не "цукал", как говорят конники, ибо цуканье-слишком жестокое наказание. Это очень болезненно для рта лошади.

В дальнейшей своей спортивной жизни я убедился, как опасно наказывать лошадь во время отработки схемы езды, а тем более накануне соревнований.

Как-то один из товарищей, стремясь, чтобы лошадь правильно меняла ноги, особенно в один темп, очень часто повторял упражнение, а когда лошадь сбивалась, он её резко останавливал, наказывал шпорами. Он повторил упражнение семь раз, и только один раз лошадь делала правильно, он ее за это приласкал. Но что запомнила лошадь? Шесть наказаний или одно поощрение? Безусловно наказание… И лошадь испорчена. На соревнованиях, как только доходило до смены ног в один темп, она делала сбои, так как не была уверена, что ее опять не накажут. Всадник должен был сделать иначе:

ошиблась лошадь - не наказывать ее, а прекратить движение и повторить его потом.

Мне приходилось видеть, как некоторые всадники перед манежной ездой, особенно на соревнованиях, боятся, то лошадь в том или ином месте сделает ошибку:

неправильно отпиаффирует или сменит ноги, - и лошадь обязательно ошибалась. Я убедился: если всадник выкупает смело, уверенно, доверяет лошади, то она не подведет его.

Я твердо решил никогда не изменять правилу: работать с лошадью спокойно, настойчиво, своевременно ее поощрять, а если и наказывать, то разумно.

Как ни старался Ингас вывести меня из терпения, ему это не удавалось. - Брось, Филатов, этого коня. Тебе с ним не справиться! - говорили мне товарищи.

Для меня вопрос выездки Ингаса стал вопросом чести. Неужели отступлюсь? Окажусь беспомощным? И так на меня смотрят, как на молодого и неопытного спортсмена, да еще несчастный случай с Гонгом…

Отступить от Ингаса, когда я уже приучил его к себе? Отдать более опытному, с их точки зрения, всаднику? Нет, никогда! Я должен проверить сам себя, справлюсь ли я с этим норовистым жеребцом или нет. Если не справлюсь, то грош мне цена, перестану уважать себя.

И я еще упорнее работал с Ингасом. Отрабатывал его и в руках по вольту. Не беда, что он пытался кусать меня за руки. Часто вечерами я приходил в денник, надевал на Ингаса оголовье и часами отрабатывал у него мягкость рта. Ингас озоровал, протестовал из всех своих лошадиных сил, но, в конце концов, сдавался. А я, не обращая внимания на его капризы, держал в левой руке оба трензельных повода и как бы отзывал его на себя, а правой рукой с мундштучными поводьями отзывал от себя и немного вверх. Ингас упрямился, но все же открывал и закрывал рот и сдавал в затылке. Хорошее и полезное упражнение для отработки мягкости рта!

Занимался я с ним отдельно от общей группы. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь видел мои мучения. И потаскал же он меня по всем кустам и заборам Ростовского ипподрома! Но я был тоже упрям, сбросить меня ему ни разу не удалось…

Каждое занятие я начинал с "работы в руках", тратя на нее минут 15-20, а потом садился в седло и заставлял Ингаса повторять все уже под седлом. Как правило, каждый урок начинал с повторения пройденного, а затем переходил к отработке нового. Как только Ингас начинал хорошо исполнять новое упражнение, я занятия прекращал. Спешивался, давал ему лакомство, расседлывал, ждал, пока он полностью успокоится, а потом вел в конюшню и приводил в порядок.

Около трех месяцев я потратил на Ингаса, чтобы заставить его подчиниться. Ингас был очень способным, и я был уверен, что, если сумею отработать его, мы сможем войти с ним в большой спорт.

Ингас понял, вернее почувствовал, наконец, что воля человека сильнее его. Он уже перестал пытаться сбрасывать меня, видел, что бесполезны эти номера: я остаюсь в седле, а он получает наказание. Зато когда он шел хорошо, то получал поощрение и ласку. Между нами установился полный контакт. Мне уже не надо было все время быть на чеку, "держать ухо востро", чтобы малейшее мое невнимание не закончилось для меня плачевно. Ингас выполнял все, что я от него хотел. Подготавливал я его на троеборье, отрабатывал манежную езду-все то, чему я обучал Штемпеля и Тевтона. Он хорошо шел прибавленной рысью, делал боковые движения, принимания, пируэты и все остальные приемы.

В нашу команду приехал тренер по троеборью - замечательный, почти не знавший поражений троеборец Валериан Никанорович Куйбышев.

Валериан Никанорович пристально наблюдал за тренировкой Ингаса.

Однажды, когда я спешился, он подошел ко мне.

- Хорошо, Филатов, что у вас хватило смелости и терпения работать с таким жеребцом, как Ингас. Манежная езда идет неплохо. К какому виду соревнований вы его готовите?

Я ответил, что готовлю его для троеборья, ибо прыжки считаю своей специальностью.

В троеборье - три различных вида соревнований, на которых всадник участвует на одной и той же лошади. Обычно они проходят в течение трех дней. В первый день - соревнования по манежной езде. Во второй день проводятся полевые испытания, на них выявляется подготовленность спортсмена и лошади к пробегу по местности с преодолением препятствий. Эти испытания требуют и от всадника и от лошади большого физического напряжения и высокой технической подготовки, потому что пробег может быть свыше 10 километров по дорогам и тропинкам: стипль-чез километра на полтора или два, тут же будут стоять препятствия, иногда очень сложные;

потом кросс протяженностью километров до десяти; затем опять преодоление препятствий, и заканчиваются эти испытания скачкой километра на два. На третий день - соревнования в преодолении препятствий на конкурном поле. Вот тут и выявляется, насколько лошадь сохранила после полевых испытаний силу, работоспособность.

На конкурном поле в обязательном порядке будет наполненная водой канава, шириной до двух с половиной-трех метров. В большинстве случаев перед канавой стоит забор. Лошадь должна перепрыгнуть и не коснуться ногой ленты или рейки, ограничивающей канаву, а тем более не должна попасть ногой в воду.

Несложное, но очень каверзное препятствие для прыжков - так называемые "клавиши". Эти низкие, часто расставленные жерди опасны для всадника тем, что их надо преодолевать дробными, частыми прыжками. Конь не успевает опустить передние копыта, как перед ним вырастает новый клавиш. И часто лошади, берущие самые высокие барьеры, клавиши сбивали. (Пилот брал эти клавиши безукоризненно).

Затем всякие шлагбаумы, заборы, барьеры, чуть укрепленные в пассах. Штрафной балл давался в том случае, если препятствие падало.

На Пилоте мне приходилось брать и более сложные препятствия, ибо я на нем выступал как на лошади старшего класса. Он отлично прыгал через бричку с сеном, через огневое кольцо, через поставленных в ряд лошадей.

Ингасу предстояло прыгать через более легкие препятствия, предусмотренные программой для молодых лошадей.

Валериан Никанорович, конечно, лучше меня знал условия троеборья. Ему приходилось не один раз быть свидетелем, как хорошие спортсмены и падали во время соревнований, и сходили с дистанции. Он еще раз посмотрел на Ингаса, потом на меня и с сомнением покачал головой. Его недоверие было явным.

Самолюбие мое было ущемлено. Ведь он видит меня на манеже чуть ли не первый раз - и уже делает выводы…

Валериан Никанорович улыбнулся и проговорил:

- Не сомневаюсь, Сергей, что вы как всадник отлично проскачете, отлично попрыгаете, но… - он сделал паузу - на каком коне?

Я опешил. Что за вопрос? Я готовлю Ингаса!

- Вот здесь, Сергей, вы и ошибаетесь. Ингас прекрасный жеребец, очень эффективный, но для троеборья он не годен!

- Почему?..- начал я, но Куйбышев, не слушая моих возражений, спокойно доказывал, что Ингас по своим врожденным качествам для троеборья не подойдет. - Он буденновской породы, а для троеборья лошадь должна быть чистокровной, сухой и резвой. Ингас не сможет угнаться за чистокровными лошадьми, и в поле вы будете проигрывать…

Не согласиться с правильными доводами Валериана Никаноровича я не мог. И, сказать по правде, приуныл. К чему были все мои труды? Отказаться теперь от Ингаса было не стыдно. Он хорошо выезжен, мое самолюбие не пострадало бы. Но… я полюбил злого упрямца. Как он был красив под всадником!

Однажды неоднократный чемпион страны мастер спорта Борис Лилов попросил:

- Дай, Сергей, попробовать твоего Ингаса.

Борис - отличный всадник, и его мнение мне было интересно узнать. Он вскочил на жеребца и поехал сперва шагом, потом рысью, а затем поскакал.

До чего же хорош был Ингас! Сколько в нем грации и гордости! Вместе со мной, я это отлично видел, любовались и товарищи.

Борис подъехал к нам, соскочил с коня и погладил его по шее.

- Н-да, ребята,- обратился он к офицерам,- а ведь Филатов своего добился. Молодец! Это была большая похвала… И что же? Теперь отдать Ингаса? Нет, ни за что!

- Почему, Валериан Никанорович, его прикрепили ко мне? Ведь старший тренер знал, что я, в основном, прыгун и мне нужна лошадь, на которой я могу прыгать и участвовать в троеборье? - с горечью сказал я Куйбышеву.

- За старшего тренера я отвечать не могу. Но думаю, прикрепили его к вам, - ответил Валериан Никанорович,- не очень задумываясь, для какого вида конного спорта лошадь подходит. А во-вторых, я лично не уверен, что вы должны остаться только конкуристом или троеборцем.

Еще новость! Мне стало очень обидно от такого неверия в мои силы.

- Нет, нет, Сергей, - рассмеялся Валериан Никанорович, как видно, он понял мои мысли. - Я не считаю вас неспособным - наоборот, вы сильный спортсмен, но мне кажется…

Во время нашего разговора подошел тренер по высшей школе верховой езды мастер спорта Николай Алексеевич Ситько. Он молча слушал, а потом неожиданно сказал:

- Вот что, Сергей, переходи в мою группу. Будешь готовиться на Ингасе. Мы об этом уже говорили с Валерианом Никаноровичем.

Такое предложение ошеломило. Меня на выездку? Сразу вспомнились фигурная смена в полку на Украине и окрики майора Рязаева: "Филатов, шенкель, повод!". Признаться, о выездке я совсем и не мечтал.

- О чем задумался, Сергей? - прервал мои мысли Ситько. - По крайней мере, не расстанешься с Ингасом, да и всадник из тебя получится любо-дорого посмотреть! - Он улыбнулся и с подкупающей простотой добавил: - Можешь мне поверить, у меня глаз наметанный.

- Учтите, Филатов, - переходя на официальный тон, проговорил Куйбышев,- я Ингаса в свою группу не возьму.- Повернулся и пошел.

Я со злостью посмотрел ему вслед.

- Ну как, Сережа? И что вас всех так тянет к себе троеборье и конкур? Выездка более сложна и интереснее.

Я очень уважал Николая Алексеевича. Неоднократно видел его выступления на Ледке и не мог не отдать должного прекрасной работе лошади, но что может сравниться с необыкновенным чувством полета, когда лошадь, послушная твоему посылу, птицей взвивается над препятствием!

- Я сейчас ничего сказать не могу, Николай Алексеевич. Наш разговор слишком неожиданно…

- Ну, ну, насиловать твою волю не хочу. Подумай…

Меня одолевали сомнения… Что делать? Надо выбирать: или Ингас, или прыжки. А может быть, Куйбышев ошибается?

Интересно, какое мнение на этот счет у начальства. Его я узнал довольно скоро.

После проверки работы вашей команды начальник штаба кавалерии заявил членам комиссии:

- В команде очень мало лошадей для высшей школы верховой езды. Я считаю, что одним из лучших экземпляров для этого вида конного спорта является жеребец Ингас.