ПРОБЛЕМА ЧЕЧНИ

ПРОБЛЕМА ЧЕЧНИ

О ФАКТОРЕ ЧЕЧНИ

Среди факторов, которые способствовали быстрому росту популярности, а затем и возвышению Владимира Путина, фактор Чечни или, по официальной формуле, «антитеррористической операции в Чечне», занимал, по мнению всех политических наблюдателей, главное место. Только разные авторы писали об этом, используя разные слова и выражения, — в зависимости от их отношения к Путину, к современной России и военным действиям в Чечне.

«Назначение Путина на пост премьера,— отмечал, например, Александр Головков, — происходило на фоне только что начавшейся агрессии в Дагестане, и Путин исходил из того, что если сейчас немедленно это не остановить, России как государства в его сегодняшнем виде не будет. Именно начальный период боев в Дагестане следует считать “звездным часом” Владимира Путина — он после долгих лет ожидания оказался во главе настоящего большого и “героического” дела. А затем неожиданно сработал мощный эффект резонанса в массовом сознании. Новый премьер-министр одномоментно стал фигурой исторической значимости, знаменем консолидации возрождающегося общероссийского патриотизма».¹ «Как политик, — писал по этому же поводу Александр Гольц, — второй президент России поднялся из крови и грязи чеченской войны. Именно использование кавказской войны в качестве универсальной избирательной технологии избавило Владимира Путина от необходимости применять грязные приемы ведения борьбы, которыми изобиловали выборы парламентские. Молодежь должна была просто тащиться от крутизны исполняющего обязанности, напоминающего разом и Бэтмена, и Джеймса Бонда».²

Но дело не только в самой войне, ибо она могла происходить по разным сценариям и иметь разный результат для судьбы и нового премьера, и России. Дело было не просто в применении силы, а в ее эффективном применении, с одной стороны, и в том, что Путин взял на себя прямую и главную ответственность за применение силы (чего не делали в 1994—1996 годах ни Борис Ельцин, ни Виктор Черномырдин), — с другой. Даже силовые министры действовали в Чечне тогда как бы обособленно друг от друга. Путин принял на себя решение всех главных проблем новой войны, и потому успехи армии стали успехом и Путина. Для людей, которые поддержали Путина, и для него самого Чечня становилась рычагом, с помощью которого можно было начать поворачивать и всю Россию.

Противники В. Путина не скрывали своей надежды на то, что российская армия и все российские патриоты потерпят в Чечне новое и на этот раз окончательное поражение. Так, например, любимое детище Гусинского — газета «Сегодня» — утверждала: «В холе зимней кампании рейтинг Путина может утонуть в крови, а ведь кроме войны Путин ничего другого не умеет. Да и доверит ли ему Кремль экономику? Тут и без него есть кому пору-лить».³ Еще более резко и откровенно писал об этом же главный редактор журнала «Итоги» Сергей Пархоменко: «Чудо и триумф Путина построены не только на крови невинных людей, гибнущих в Чечне под бомбежками и обстрелами, пока бандиты спокойно обустраивают свои лагеря в горах. Не только на издевательствах над беженцами, голодающими в ингушских лагерях, пока террористы поротно и побатальонно отправляются в увольнительную по дорогим ресторанам и отелям Баку, Тбилиси и Стамбула. В основе успеха Путина — еще и хладнокровная политика, рассчитанная на эксплуатацию мрачных теней, обитающих где-то в потаенных углах общественного сознания, “бытового” национализма, стадной жестокости, мстительности, замешенной на чувстве безнаказанности, свойственном всякой толпе. Этот карнавал ненависти могут остановить только самолеты с армейскими гробами, ибо серьезных потерь в федеральных войсках новейшему политическому триумфатору не пережить».⁴

Странно, что в этой полной злобы статье С. Пархоменко все же называл чеченских боевиков террористами и бандитами.

Сходные ожидания высказывались и многими западными наблюдателями. Так, еще в сентябре 1999 года в американской газете «Лос-Анджелес тайме» появилась статья под выразительным заголовком «Шум разваливающейся империи». Ее автор сравнивал ситуацию в России в конце века с положением Оттоманской империи в начале XX века, когда даже Николай II называл ее «больным человеком Европы». По утверждению М. Рейндольса, не только Чечня, но и весь Северный Кавказ уже восемь лет находятся в состоянии восстания, которому Россия не может противостоять, что и ведет к ее саморазрушению. Окончательный диагноз был следующим: «Западу следует приготовиться к похоронам России, а не к ее выздоровлению после операции».⁵

К счастью для нас, эти ожидания не оправдались, хотя опасность развития событий по худшему сценарию была велика.

НАЧАЛО ВТОРОЙ ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ

Нет необходимости излагать здесь подробно и последовательно ход событий на Северном Кавказе летом и осенью 1999 года. Ситуация на границе с Чечней давно уже была крайне напряженной, а с весны 1999-го стала ухудшаться. Однако правительство С. Степашина продолжало проводить примиренческую политику по отношению к ваххабитским формированиям в Чечне и в Дагестане.

Первые отряды чеченских боевиков проникли в Цумадинский район в горах Дагестана еще 1 августа, но это был отвлекающий маневр. Основные силы боевиков вторглись в соседний Ботлихский район в ночь на воскресенье 8 августа, и сам характер этой агрессии свидетельствовал о тщательной ее штабной проработке. Конечно, нападение ваххабитов на Дагестан было авантюрой, как и расчет на добрый прием и помощь местного населения в горных селах Дагестана. Но это была крайне опасная и дерзкая авантюра, и поэтому ответные действия должны были последовать незамедлительно.

Новый премьер В. Путин, которому Ельцин доверил решение всех проблем, связанных с агрессией против России, быстро вошел в руководство операцией. Не решая чисто военных проблем, Путин умело и эффективно решал все возникавшие здесь проблемы политические, экономические, кадровые и финансовые. По его личному указанию было существенно увеличено денежное довольствие солдатам и офицерам, находящимся в реальной боевой обстановке. Уже к концу августа боевики Хаттаба и Басаева, понеся большие потери, отступили в Чечню, но российские войска, группировка которых возросла до 10 тысяч человек, не стали преследовать противника на его территории. Важнейшим решением, которое в числе других принял в это время Путин, было решение об уничтожении созданного ваххабитами-дагестанцами укрепленного района в Кадарской зоне, который должен был стать плацдармом для продвижения фанатиков ислама к Каспийскому морю.

Еще в конце августа Владимир Путин собрал в Белом доме совещание по чеченской проблеме, на которое пригласил всех бывших премьеров — Черномырдина, Кириенко, Примакова и Степашина.

В Дагестане уже шли жестокие бои, однако экс-премьеры не считали возможным переносить военные действия на территорию Чечни. Они настаивали на ограниченном характере проводимой военной операции, выражая беспокойство за судьбы мирных граждан и призывая свести к минимуму потери среди российских солдат. Мнение военного руководства страны было иным, хотя и среди генералов сохранялись разногласия.

Окончательное решение предстояло принимать Владимиру Путину. Мы знаем сегодня, каким было это решение.

Бои в Дагестане еще не завершились, когда в Москве и Волгодонске были взорваны три жилых дома и сотни мирных жителей погибли ночью во сне. Уже через несколько дней после первого взрыва стало ясно, что нити от этих злодейских акций тянулись к лагерям ваххабитов в Чечне. И хотя следствие могло быть долгим, негодование и страх населения требовали ответных действий. Они не заставили себя ждать. Не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и во всех крупных городах России органы внутренних дел, ФСБ, гражданской обороны, а также сформированные на добровольных началах группы граждан провели тщательную проверку всех видов транспорта, подсобных и пустующих помещений, подвалов и чердаков. Это позволило предотвратить уже подготовленные новые взрывы нескольких жилых домов и найти многие новые нити, ведущие к организаторам этих страшных террористических акций.

Более поздние обвинения недоброжелателей Путина в том, что власти не провели серьезного расследования сентябрьских взрывов, абсолютно беспочвенны; расследование велось энергично и было достаточно результативным.

Однако следственная деятельность идет по одной логике, а политическая и военная — по другой. Неудивительно поэтому, что еще до окончания следствия В, Путин отдал распоряжение о прекращении железнодорожного и воздушного сообщения с Чечней. Вслед за этим командование федеральных войск с согласия правительства отключило на территории Чечни электроснабжение и связь и перекрыло нефте-и газопроводы. Бомбардировке подвергся главный аэропорт Чечни «Северный» близ Города Грозного. Еще через два дня российская военная авиация стала наносить массированные бомбовые и ракетные удары по военным базам, по лагерям и скоплениям боевиков, по узлам связи, по складам с горючим, по мостам и дорогам. На границах Чечни началось формирование крупной объединенной военной группировки, создавались ее тылы и вся необходимая инфраструктура. Спешки не было, но росла решимость применить силу и покончить с властью исламских террористов в России.

Известно, что в 1994 году среди военного руководства России, возглавлявшегося генералом Павлом Грачевым, господствовало убеждение о крайней легкости наведения с помощью армии российского конституционного порядка в Чечне. Грачев всерьез полагал, что для этого достаточно нескольких дней и нескольких воздушно-десантных полков. Вся военная операция в Чечне, планы которой Грачев докладывал Совету безопасности России, была рассчитана на месяц, из которого три или четыре дня отводились на разгром дудаевцев в Грозном.

Но после поражений и тяжелых потерь российской армии в 1995—1996 годах в политических кругах и среди части военных лидеров России возобладало убеждение, что любая операция широкого масштаба в Чечне обречена на неудачу. Чеченские террористы и боевики казались некоторым московским политикам непобедимыми. И хотя число похищенных бандитами российских граждан приближалось к двум тысячам, их продолжали выкупать или обменивать, порождая у работорговцев чувство безнаказанности и всесилия. Как признавал позднее Сергей Степашин, у него, как у главы правительства, не было планов проведения какой-либо крупномасштабной военной операции на территории Чечни, и он во многом не был согласен с распоряжениями и приказами нового премьера Путина. Решительно против массированной военной операции выступал и Григорий Явлинский, с которым Степашин вступил в политический союз. К «взвешенности» и осторожности призывали Юрий Лужков и Евгений Примаков, предлагая ограничиться спецоперациями и созданием вокруг

Чечни «санитарной зоны». Председатель Совета Федерации Егор Строев публично заявил, что России не следует торопиться с проведением наземной военной операции. «Военная операция возможна, — заявил в середине сентября председатель комитета Государственной Думы по обороне Роман Попкович, — но сейчас она нецелесообразна». На вопрос о возможности наземной операции в Чечне губернатор Самарской области Константин Титов ответил, что это было бы даже не ошибкой, а катастрофой для России.

Даже наиболее радикальные предложения о защите российской территории от нападений чеченских боевиков не шли дальше проектов о продвижении российской армии на левый берег Терека — это позволило бы существенно сократить протяженность «санитарной зоны». В начале сентября даже такой радикально настроенный генерал, как Владимир Шаманов, отличившийся в первой чеченской войне и в боях на территории Дагестана, заявил при назначении его командующим 58-й армией, рассоложенной у границы Чечни: «Войска на территорию Чечни вводиться не будут». Шаманов был уверен в своих силах, но сомневался в надежности российских политиков.

Явно боялись вступления российских войск на территорию Чечни и все чеченские лидеры, включая Масхадова, Басаева и Хаттаба. Именно в сентябре были задействованы все прочеченские и прозападные газеты, радио, телевидение в Москве. Однако порядок работы журналистов в Чечне и в зонах размещения войск был решительно изменен, и только отдельным западным корреспондентам удалось нелегально проникнуть на территорию мятежной республики. Не были допущены в Чечню и представительницы уже почти распавшейся организации «Солдатские матери».

0 приближении войны свидетельствовал и поток лжи и дезинформации, который захлестнул не только многие западные газеты и журналы, но и значительную часть российских СМИ.

По страницам печати стала гулять запущенная сюда с интернет-сайта Мовлади Удугова клеветническая информация о причастности российских спецслужб к нападению отрядов Басаева и Хаттаба на Дагестан и даже к взрывам домов в Москве. В «Ноной газете», в газете «Версия», в британской газете «Индепендент» публиковались фантастические детективные истории о том, как руководитель кремлевской администрации Александр

Волошин и олигарх Борис Березовский на частных самолетах и турецких яхтах тайно приезжали на Лазурный берег Франции еще летом 1999 года и здесь, в обстановке строгой секретности, на вилле арабского миллиардера Адиана Кашогги несколько раз встречались с Шамилем Басаевым, которого доставлял и сюда же турецкие спецслужбы. Позднее место Волошина в этих фантазиях занял сам Путин, который еще как директор ФСБ тайно приезжал якобы для встреч с Шамилем Басаевым, но не во Францию, а в Испанию. Вместе с Басаевым Путин якобы должен был разработать планы «маленькой победоносной войны» и прихода к власти в России...

Много позднее, когда повторять все эти выдумки стало уже неудобно, некоторые из западных журналистов стали попрекать того же Путина — почему он не стал преследовать в судебном порядке авторов и распространителей клеветы, а ограничился не слишком внятными опровержениями. Однако судиться с газетами и журналами можно годами, а в данном случае нужно было не нанимать адвокатов, а действовать, что Путин и предпочел: он принял решение и определил масштабы и задачи массированной военной операции на территории Чечни. Он также убедил президента Ельцина в необходимости такой операции для уничтожения очагов исламского терроризма и ваххабизма в России. Борис Ельцин полностью поддержал в сентябре и в октябре 1999 года премьера, и последний докладывал президенту не для получения санкций, а по факту проделанных мероприятий. Главным инициатором и проводником этих мероприятий со стороны силовых структур был начальник Генерального штаба Вооруженных Сил РФ генерал Анатолий Квашнин. Да, завязавшийся на Северном Кавказе узел было решено не развязывать, а рубить — со всеми тяжелыми последствиями такой силовой акции. Но другого выхода просто не оставалось, хотя не все последствия можно было заранее определить — по их характеру и масштабу. Все, что предлагали на этот счет оппоненты Путина, могло лишь еще туже затянуть весь узел чеченских, кавказских, а стало быть, и российских проблем.

Цена решения, которое принял Путин, высказавшись за полную и решительную ликвидацию бандитского и террористического анклава в Чечне, была высока. Второе поражение федеральных войск в Чечне могло окончательно подорвать престиж армии и российского государства. Поэтому в действиях В. Путина и генералов решительность и бескомпромиссность сочетались с осторожностью, а это определило тактику военных действий в октябре и ноябре. Не было назначено никаких сроков завершения как всей операции, так и ее отдельных этапов. Детали операции разрабатывались в штабах, но главные вопросы стратегии и тактики решались на оперативных совещаниях, которые Путин проводил с силовыми министрами и приглашенными лицами. Военным было наказано «снарядов не жалеть», но проводить операцию с минимальными потерями.

Вопреки слухам о недовольстве Ельцина усилением авторитета Путина, президент не ограничивал, а расширял в ряде своих указов и распоряжений полномочия премьера. Именно Путин принимал доклады начальника Генерального штаба Анатолия Квашнина и министра обороны Игоря Сергеева. Путин вылетал в Дагестан, а позднее в Моздок, где расположился штаб объединенной военной группировки, включавшей все виды и рода войск. Эта напряженная работа премьера и всех подчиненных ему структур обеспечила успех начавшейся в октябре широкомасштабной военной операции в Чечне.

ОСЕННЕЕ НАСТУПЛЕНИЕ РОССИЙСКИХ ВОЙСК

Уже во время боев в Дагестане в августе и в начале сентября

1999 года армия и внутренние войска России показали себя много лучше, чем это можно было наблюдать в 1994—1996 годах. Однако и здесь были примеры несогласованности и торопливости. Авиация наносила порой удары по своим, а войска несли лишние потери при штурме горных высот и селений. Были примеры растерянности отдельных генералов из внутренних войск; не всегда адекватно оценивалась ситуация в районе боевых действий и в московских штабах.

Иную картину мы наблюдали в октябре и ноябре в Чечне. К. удивлению западных военных обозревателей, к удивлению российских политиков и прессы, даже части генералитета, российская армия, которая вела военные действия на территории Чечни, предстала совсем в другом облике, чем это было за несколько лет перед тем. Откуда появились, — спрашивали некоторые газеты, — эти уверенные в себе, умелые и хорошо вооруженные солдаты и офицеры? Где была раньше эта стотысячная армия, которую даже скептически настроенные в августе журналисты называли теперь хорошо отлаженной «военной машиной»? Откуда взялись эти грубоватые, но отлично знающие свое дело генералы: Виктор Казанцев, Геннадий Трошев, Владимир Шаманов, которые, продвигаясь с севера, с запада и с востока, при минимальных потерях в живой силе и технике сумели взять под свой контроль к концу осени около 60% территории Чечни?

«Владимир Путин ведет войну не спеша», — писала одна из западных газет, И действительно, российская армия двигалась вперед медленно и осмотрительно, без атак и прорывов, наращивая свои удары по противнику, выполняя новые и все более сложные задачи и проводя даже учебно-показательные стрельбы и тренировки.

Она разумно использовала свое преимущество в огневой мощи, применяя тактику огневого катка, против которой отряды боевиков оказались бессильны. При этом войска не давали им никакой передышки. Не вступая с отрядами боевиков в непосредственное соприкосновение и не пытаясь взламывать созданные на разных чеченских территориях укрепленные позиции, российская армия обходила их, вынуждая противника, боящегося боев на открытом пространстве и окружения, к поспешному отступлению. Армия не штурмовала ни сел, ни городов, но одним движением вперед вынуждала их население или к подчинению, или к бегству. Было немало случаев, когда не только русское, но и чеченское население небольших городов и поселков начинало оказывать российской армии поддержку и помощь в наведении порядка — чтобы спасти свои дома и имущество. Десятки тысяч беженцев шли, главным образом, в Ингушетию — под защиту не только ингушских властей, но и российской армии.

Хотя война развертывалась явно не по заранее составленному плану, и новые подразделения, а также отдельные офицеры и генералы прибывали на театр военных действий со всей России, они как-то быстро и органично включались в работу общего военного механизма. Не было заметных противоречий между родами войск и между армейскими подразделениями и частями внутренних войск. Потери в живой силе и технике в октябре и ноябре были не просто минимальными, но несопоставимыми с потерями прошлой войны. В отдельные дни армия продвигалась вперед практически без потерь.

Российские войска не остановились на рубеже Терека, а, подтянув тылы, быстро форсировали эту водную преграду, начав освобождение густонаселенных районов Чечни между горами и рекой. От оборонительных боев в Дагестане до освобождения Гудермеса, Аргуна и окружения Грозного войну можно было разделить на несколько этапов. При этом переход от одного этапа к другому происходил лишь после тщательного анализа итогов и уроков завершенной операции, после закрепления и «зачистки» освобожденной территории. Внимательно оценивались собственные силы, силы противника, поведение населения Чечни и изменения в общественном мнении России.

Нет нужды говорить здесь о чисто военных факторах успеха российской армии, которая сосредоточила в Чечне крупнейшую группировку: на 1 декабря 1999 года численный состав федеральных сил с учетом внутренних войск и милиции приближался к 150 тысячам против 20 тысяч боевиков. О превосходстве в бронетехнике, артиллерии и авиации тоже говорить не приходится. Но не менее важны были и другие факторы, например, неожиданная для многих поддержка российских бойцов мусульманским населением Дагестана. В прошлой войне население пограничных районов Дагестана относилось к российским войскам безо всякой симпатии, а то и с явной враждебностью. Перебрасывая сюда морских десантников и части ВДВ, генералы ждали в лучшем случае нейтралитета. Но получили одобрение и помощь, включая боевую поддержку от быстро созданного здесь народного ополчения.

Очень важной для армии стала и поддержка почти всего общественного мнения России, которое было потрясено наглостью напавших на Дагестан ваххабитов и взрывами жилых домов в Москве и Волгодонске. Привычно начатая «демократической» печатью кампания против «бездарных генералов» захлебнулась, так и не развернувшись. Недоброжелатели Путина осенью

1999 года оказались в растерянности: они не ожидали подобного развития событий. Сообщения ангажированных газет были полны противоречий. Одни газеты писали об огромных, но тщательно скрываемых потерях российской армии. Другие — о том, что танки и бронетранспортеры внутренних войск и ВДВ продвигаются по дорогам Чечни, обвешанные дорогими персидскими коврами из ограбленных чеченских домов, а пьяные солдаты и офицеры расстреливают всех чеченцев по сторонам.

Особенно отличались в таких выдумках газеты «Коммерсантъ», «Новая газета», «Общая газета», журналы «Итоги» и «Власть». Там можно было прочесть, что «настоящая война в Чечне еще не начиналась», что «главные бои и потери впереди», что «армии придется штурмовать Грозный» и идти воевать в горы, что силы боевиков не просто отступают, а «заманивают» российскую армию вглубь Чечни, создавая эффект «сжатой пружины», что чеченцы еще покажут себя ударами с тыла; что «боевой дух российских бойцов падает», а сопротивление чеченских боевиков, напротив, растет и т. п.

Но разведка сообщала о растерянности и раздорах среди чеченских лидеров и полевых командиров на юге Чечни и в Грозном, о нехватке боеприпасов и продовольствия. Некоторые из газет выражали надежду на вмешательство Запада, который должен заставить Ельцина сместить премьера Путина и остановить наступающую в Чечне армию. И российские и западные обозреватели писали в октябре, что российская армия не сможет без огромных потерь форсировать Терек, и что Гудермес превращен в неприступную крепость. Но Терек был форсирован почти без потерь, а чеченские лидеры и большая часть боевиков, контролировавшие Гудермес и прилегающий район, перешли на сторону России, позволив превратить этот второй по величине город Чечни во временную столицу республики.

В Гудермесе и других предгорных районах Чечни вокруг муфтия Ахмада Кадырова и бывшего мэра Грозного Бислана Гантемирова начали объединяться сотни, а потом и тысячи чеченцев, готовых жить в составе России и вести войну против ваххабитов и иноземных наемников, против террористов и экстремистов, фактически захвативших власть в Чечне. Еще осенью 1999 года премьер В. Путин встретился в Белом доме и со многими авторитетными деятелями из чеченской диаспоры, и с Ахмадом Кадыровым, положив начало сочетанию военных и политических методов в решении проблем Чечни. В уже освобожденных районах республики стала формироваться местная администрация в основном из местных жителей. Во главе временной администрации всей Чечни Путин назначил генерала железнодорожных войск Николая Кошмана, уже работавшего в 1995—1996 годах вице-премьером в правительстве Д. Завгаева.

Невозможно было просто отвергнуть всю ту политику, которую проводила Россия в Чечне до 1999 года, а также людей, которые участвовали в проведении этой политики. Напротив, умелое использование опыта предыдущей войны, особенно на ее завершающих этапах, стало важным фактором успеха новой военной кампании. Именно отличившиеся в 1994—1996 годах офицеры в первую очередь привлекались к руководству частями и подразделениями в 1999 году.

Фактическую капитуляцию России в Чечне в августе 1996 года наиболее тяжело переживали в вооруженных силах, которые понесли здесь большие потери, но были, как считали многие генералы и офицеры, близки к успеху. Были даже случаи самоубийств среди офицеров. Но неудача в Чечне дала также сильный импульс к некоторым реформам в армии и обновлению ее командного состава.

Особенно важным элементом этих перемен стало создание во всех округах и родах войск частей и подразделений постоянной боевой готовности. Раз у страны еще нет возможности обеспечить необходимыми ресурсами всю армию, значит надо полностью обеспечить всем необходимым хотя бы ее часть. Именно эти подразделения постоянной боеготовности и хорошо подготовленные контрактники, а не неумелые новобранцы составили костяк армии, наступавшей в Чечне. Был учтен и опыт войны НАТО против Югославии. Позитивно влияло на настроение армии существенное увеличение денежного довольствия, на которое мог рассчитывать каждый участник военных действий. Но главная причина успеха российской армии состояла в том, что и генералы, и солдаты понимали, чувствовали или догадывались, что от итогов именно этой войны зависит судьба России.

Большая заслуга Владимира Путина состояла как раз в том, что он уделял очень большое внимание разъяснению причин и необходимости применения силы в Чечне и на Северном Кавказе, не ограничиваясь общими словами о «восстановлении в Чечне российского конституционного порядка».

Конечно, у Путина имелось на этот счет немало оппонентов.

О ПРИЧИНАХ ВОЙНЫ

Было немало обозревателей и аналитиков, которые утверждали, что война в Чечне — это война за каспийскую нефть. Многие из недоброжелателей России, ее нового премьера и ее старого президента называли войну в Чечне войной премьера Путина, ибо, по утверждению этих людей, только небольшая победоносная война может помочь потерявшему авторитет режиму выйти из политического тупика. Только успех на Северном Кавказе может помочь Ельцину спокойно уйти из Кремля, существенно повысив при этом шансы Путина занять пост президента...

Другие уверяли, что новая война развивается по собственной логике реванша, а ее характер продиктован интересами нового российского генералитета. Официальная версия состояла, как известно, в том, что Россия подавляет базы и отражает агрессию международных террористических организаций и банд ваххабитов, которые поставили своей целью создать на юге России новое мусульманское государство, простирающееся от Каспийского до Черного моря и основанное на учении «чистого ислама».

Все эти причины и мотивы несомненно существовали и оказывали влияние на ход военной кампании. Но имелись и более глубокие причины и мотивы конфликта, корни которого уходили в историю всей России, всего Кавказа, всего Северного Кавказа и Чечни на многие десятилетия, а то и на столетия.

В первом приближении к истине можно сказать, что российская армия защищала в данном случае единство и целостность Российской Федерации, ибо как государство наша Федерация объединяет не только русский народ, но и все другие народы, которые проживают на ее территории. И как общество, и как государство Россия исторически сложилась не только как русское, славянское и православное образование, но и как многонациональное, полиэтническое и многоконфессиональное государство и общество. Распад Советского Союза и образование Российской Федерации как нового суверенного государства не изменили этой главной особенности России, создающей для ее лидеров как многие преимущества, так и многие трудности.

Когда говорят, что Россия — это европейская страна с христианскими ценностями, а это не раз говорил и Владимир Путин, то это лишь одна сторона природы и сущности России как государства и общества. Такой взгляд на Россию наиболее важен для ее западных, северных и центральных регионов, но он непригоден для Северного Кавказа, Поволжья, Урала и Сибири. На юге и на востоке Российская Федерация включает в свой состав обширные территории, населенные издавна другими народами, которые исповедуют другие религии и имеют другие традиции и культуру, хотя и активно воспринимают русский язык и русскую культуру. Объективно Россия выступает и сегодня как собиратель и объединитель-многих земель и многих народов, которые не могли бы обеспечить свое благополучие и свое национальное существование без Российского государства. «Нас присоединили к России с помощью силы, — говорили осенью 1999 года жители Дагестана, — но теперь только силой нас можно оторвать от России».

Строить Россию только как православное государство, даже отказавшись от территорий, населенных по преимуществу не православными, а мусульманскими народами, — и в первую очередь отказавшись от Чечни (а именно такое «самоограничение» не раз предлагал Александр Солженицын), — означало бы разрушение исторически сложившегося облика и сущности России как многонационального и многоконфессионального образования. Те поиски главной для страны национально-государственной идеи, которыми в 90-е годы были заняты многие идеологи, публицисты и политики, вряд ли могли быть успешными при такой постановке проблемы. Ибо «русская национальная идея» И «идея Российского государства» — это два разных понятия и проекта, и у них нет одного решения.

Россия перестала быть социалистическим Советским Союзом и перестала быть империей, но она не стала государством русской нации, подобно тому как Франция — это государство французов, ФРГ — государство немцев, а Япония — японцев. Как государство Российская Федерация в ее нынешнем виде оберегает национальную жизнь многих народов и наций, она помогает обмену культурными ценностями и экономическому сотрудничеству внутри федерации, усвоению достижений мировой экономики и мировой цивилизации. Достижения русской культуры не могут давать никаких преимуществ русским как нации. Ни многонациональный Дагестан, ни Осетия, ни Кабардино-Балкария, ни Башкирия и Татария, ни Калмыкия и Бурятия не мыслят сегодня своей национально-государственной и хозяйственной жизни вне России.

Однако многие идеологи чеченского сепаратизма думали иначе. Они развивали миф о чеченцах как об особом народе, который не знал государственных установлений, который не знал и не хочет знать достижений современной цивилизации, который должен даже разрушить свои города, как гнезда разврата и растления, смешения родов и ассимиляции, и жить в соответствии с древними установлениями и заповедями пророков. Один из наиболее радикальных идеологов чеченского сепаратизма и национализма Хож-Ахмет Нухаев утверждал: «...настоящим чеченцем может быть только верующий мусульманин, не признающий ни государственных идолов, ни божеств международного права, ни золотых тельцов научно-технического прогресса и рыночной экономики. Это ханиф, который придерживается фундаментальных, естественных, заповеданных всеми пророками единого Бога основ бытия; уз кровного и брачного родства, извечных принципов возмездия, родоплеменных институтов общинной жизни и других заповедей Единобожия Чтобы быть ханифом, надо быть националистом и анархистом, надо быть варваром в первозданном сакральном смысле этого слова».⁶

Нет смысла опровергать эти фантазии, которые некоторые фанатики пытались и пытаются навязать всему чеченскому народу. История народов горного Кавказа очень сложна, и многие проблемы и события, связанные с ней, не могут быть решены или оценены однозначно. И тем не менее мы имеем все основания утверждать, что независимая, мирная, процветающая, общинная Чечня, живущая только по законам Корана и по законам природы, — это миф. Даже полная войн и трагедий история отношений между чеченским народом и соседними народами Северного Кавказа и Закавказья показывает, что вне всего сообщества этих народов и вне России нормальное развитие чеченской нации и чеченского общества невозможно. Показательно, что чеченские беженцы, оказавшиеся в Грузии, начали создавать школы и обучать своих детей на русском языке и по российским учебникам, запоминая стихи Пушкина и Лермонтова.

Исключенная или вышедшая из состава Российской Федерации, Чечня не будет располагать ни силами, ни геополитическими условиями, ни экономическими и культурными возможностями, ни тем историческим опытом и традициями, которые необходимы для независимого государственного (а тем более «безгосударственного») существования, особенно в таком необычном регионе, как Кавказ — на переплетении нескольких древних культур и религий. Оказавшись не просто в одиночестве, но в полувраждебном окружении, Чечня, и об этом ясно свидетельствовал опыт 1996—1999 годов, не только начинала превращаться в радикальное исламское государство (даже псевдогосударство), но становилась игрушкой в руках международных террористических и фундаменталистских организаций, агрессивным образованием, опасным для своих соседей, за счет которых оно только и могло существовать, и не в последнюю очередь благодаря захвату заложников, грабежам, контрабанде и наркоторговле. Это почувствовали в 90-е годы не только Дагестан и Ставрополье, но и другие регионы, включая Осетию и Грузию.

Такой путь развития Чечни не отвечал интересам не только соседних ей областей и республик, но и самого чеченского народа, подпавшего под власть лишенных единого центра, единого руководства и единой политики вооруженных группировок, немалую часть которых составляли фанатики и наемники из разных стран мусульманского мира — от Пакистана и Афганистана до Египта и Косово, а также Западной Украины, Польши и Прибалтики. Это не отвечало также интересам чеченской диаспоры и России, численность которой сегодня сопоставима с численностью чеченского населения в самой Ичкерии. При всем различии имеющихся течений, групп и отдельных авторитетных деятелей — от Руслана Хасбулатова до Сажи Умалатовой — диаспора всегда выступала против власти в Чечне фанатиков-ваххабитов и боевиков-сепаратистов.

Экономические интересы чеченской диаспоры достаточно серьезны, чтобы чеченцы относились с уважением к своему российскому подданству. Исключение составляли лишь те преступные группы, которые занимались наркоторговлей, торговлей оружием и похищениями людей.

Все сказанное не означает, что война России с одной из ее мятежных провинций была неизбежна. Даже при учете всех прежних трудностей и конфликтов, включая и сталинский геноцид, проблемы, возникшие в отношениях Москвы и Чечни, можно было решить без войны. Но эти возможности были упущены — и по вине российских политиков, и по вине чеченских лидеров. В результате новая военная операция в Чечне стала неизбежной, и нападение отрядов Басаева и Хаттаба, опьяненных безнаказанностью и уверенных в легкой победе, просто ускорило ее начало.

НОВАЯ РАССТАНОВКА ПОЛИТИЧЕСКИХ СИЛ В РОССИИ

Никто из политиков России, вышедших на старт избирательной и политической борьбы в августе 1999 года, не мог предвидеть столь радикального изменения общественных настроений в стране, которое произошло в конце августа и в сентябре под влиянием боев в Дагестане, и особенно после взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске.

Значительная часть граждан России была охвачена не только негодованием, но и страхом. Социологи хорошо знают об огромном социальном и политическом значении массовых страхов населения. Опросы ВЦИОМ показывали, что в 90-е годы в структуре массовых страхов на первое место выдвинулись такие факторы, как болезни близких, преступники, собственные болезни, бедность и произвол властей.⁷

Но в сентябре 1999 года все эти факторы отступили на время перед новым фактором — чеченским терроризмом. Этот страх мог иметь как деморализующее, так и мобилизующее значение. Решительность и жесткость премьера, даже его знаменитая фраза о том, что государство будет «мочить» террористов везде, если будет нужно, то и «в сортире замочит», способствовали мобилизации населения и силовых структур России. К стремительному увеличению популярности В. Путина, так поразившему его оппонентов, привели и несомненные успехи военных операций в Чечне в октябре—ноябре 1999 года. Общественное мнение страны не без оснований связывало эти успехи и сам новый облик воюющей армии не столько с деятельностью генералов, которым также отдавалось должное, сколько с энергичной, четкой и эффективной работой премьера Путина. «Россия начинает любить человека, которого совсем не знает» — эту фразу в разных вариантах можно было прочесть во многих газетах и журналах.

Не думаю, что Путин имел возможность внимательно изучить все уроки первой войны в Чечне, все сложные и противоречивые аспекты отношений между Россией и Чечней в XIX и XX веках, а также многочисленные аналитические материалы и рекомендации на этот счет. Поэтому риск неудачи был велик, но он был также и оправдан. И, как оказалось, решение премьера было не просто правильным, но его можно назвать судьбоносным. Еще Альберт Эйнштейн на вопрос о том, как происходят великие открытия, ответил: «Очень просто. Все знают, что данная проблема неразрешима. Но вот приходит человек, который этого не знает...»

Среди экспертов и политологов еще продолжался спор — была ли военная операция федеральных войск в Чечне импульсивным и эмоциональным решением Владимира Путина и сплотившихся вокруг него генералов, или власть действительно грамотно предвидела возможность извлечения из новой войны внутриполитических дивидендов.

Это был странный спор политических циников, которые главные мотивы столь важного решения, как военная операция, способны видеть или в простых эмоциях, или в эгоистическом расчете самой власти.

Эмоции, конечно, имели немалое значение в августе и сентябре 1999 года. Были и расчеты, связанные с образом власти. Посещая станицу Знаменскую Надтеречного района Чечни после ее освобождения и «зачистки», поднимаясь в кабину штурмовика СУ-24 в качестве второго пилота, посещая солдатскую столовую или раненых солдат в госпиталях, Путин делал все то, что делают в условиях войны главы любых правительств, если они хотят поддержать боевой дух армии и умножить свою популярность. Но, думаю, что главным мотивом деятельности Путина осенью 1999 года была забота об интересах российского государства и многонационального народа России, включая и чеченский народ.

К концу ноября военная операция в Чечне приобрела уже собственную динамику, и созданная здесь военная машина работала почти без сбоев. Хотя впереди были еще бои за Грозный и за контроль в горах, Владимир Путин мог теперь уделять больше внимания другим проблемам экономического и государственного строительства в России. Подводя итоги трем месяцам его пребывания на посту премьера, политолог Николай Ульянов писал: "Причина быстрого роста популярности председателя правительства уже не в том, что Путин говорит и действует жестко, а это приходится по душе населению, уставшему от криминального беспредела, бесхозяйственности и воровства чиновников, а в ощущении, что этот премьер, в отличие от предыдущих, знает. что нужно делать для исправления кризисной ситуации и стране, и имеет осмысленный план действий. И не боится проявить самостоятельность, не оглядываясь на президента и его окружение. Поэтому даже полная поддержка Путина со стороны

Ельцина, демонстрируемая президентом на каждой встрече с премьером, не снижает рейтинг доверия к последнему со стороны российских граждан. Если судить о качествах премьер-министра на примере его действий на Северном Кавказе, то первое, что бросается в глаза, — Путин дает обещание и его выполняет. Так было в Дагестане и так происходит в Чечне, где за последние месяцы не отмечено ни одного серьезного случая несогласованных действий военных и подразделений МВД, которые повлекли бы за собой неоправданные человеческие жертвы» 8

Война в Чечне привлекла осенью 1999 года основное внимание российского общества, отодвинув на второй план все другие проблемы. Разумеется, это решительно изменило весь ход избирательной кампании по выборам в Государственную Думу, ибо всем блокам и партиям приходилось теперь по-новому определять свое отношение к этой войне, к армии, а также к общей ситуации в Чечне и вокруг нее.

Для российских избирателей отношение разных партий и кандидатов к войне в Чечне оказалось важнее других обещаний и программ, и это обстоятельство изменило общие рейтинги и шансы как отдельных политиков, так и партий. Генерал Александр Лебедь и его Народно-республиканская партия России просто отказались от участия в выборах в Государственную Думу. «Я не собираюсь участвовать в этих тараканьих бегах», — заявил А. Лебедь. А ведь еще совсем недавно генерал и губернатор Красноярского края публично заявлял: «Я буду президентом России, — и добавлял: — Не исключено, что очень скоро». Еще летом 1999 года он говорил в одном из интервью: «Я чувствую, что буду скоро востребован». Однако теперь генералу Лебедю припоминали все пункты соглашения в Хасавюрте и полный вывод российской армии из Чечни в августе-сентябре 1996 года.

Да, конечно, перемирие было тогда необходимо, но соглашение в Хасавюрте напоминало больше капитуляцию, чем перемирие. Да, конечно, Лебедь был обманут Масхадовым, Удуговым и другими чеченскими лидерами. Но секретарь Совета безопасности России очень хотел быть тогда обманутым, и его заявления осенью 1996 года были крайне путаными и содержали обвинений в адрес правительства и российского командования больше, чем в адрес Басаева и Масхадова.Крайне осложнилось и сильно пошатнулось положение партии «Наш дом — Россия», которую возглавлял бывший премьер

Виктор Черномырдин. Теперь многие вспоминали о том, что именно Черномырдин взял на себя главную ответственность за позорную капитуляцию перед бандой Шамиля Басаева, захватившей больницу и родильный дом в Буденновске в июне 1995 года. И именно он позволил Басаеву уже после массовых убийств мирных российских граждан вернуться в Чечню национальным героем. Тогда общественное мнение России в основном было на стороне Черномырдина, но в 1999 году оно же осуждало его за слабость и неуверенность. Ему напоминали и тот мораторий на военные действия российской армии, который был объявлен в Чечне летом 1995 года и который позволил сепаратистам оправиться от понесенных поражений и потерь. Черномырдин выполнял свои обещания террористам, но не выполнял своих прямых обязанностей по защите безопасности российских граждан.

Новая война в Чечне значительно обесценила политический капитал Сергея Степашина, который немного увеличился летом 1999 года после короткого премьерства и ничем не мотивированной отставки. Еще в конце августа Степашин казался для правых партий выгодным политическим «женихом». Но теперь ему припоминали вербовку российских танковых экипажей для «армии» У. Автурханова в ноябре 1994 года. После бесславной гибели российских офицеров в нелепой танковой атаке на Грозный дирек-юр ФСБ С. Степашин фактически открестился от этих убитых по его вине военнослужащих, а затем вместе с министром обороны Российской Федерации П. Грачевым стал одним из зачинщиков первой чеченской войны.

Неудивительно, что поспешный союз Степашина с Григорием Явлинским не увеличивал, а уменьшал шансы партии «Яблоко» на политический успех. К тому же и позиция самого Явлинского по проблемам Чечни оказалась осенью 1999 года крайне непопулярной не только среди людей в погонах, но и среди большинства политически активных избирателей из гражданского населения.

Осенью 1999-го неожиданно и существенно изменилось отношение российских граждан к избирательному объединению "Отечество — вся Россия", возглавлявшемуся Е. Примаковым и Ю. Лужковым, которое еще в августе считалось фаворитом всей избирательной кампании. Однако лидеры этого блока выступали против начавшейся в октябре решительной военной операции российских войск в Чечне. Только перед самыми выборами Примаков и Лужков перешли от осторожной критики политики Путина в Чечне к столь же осторожной и связанной многими условиями поддержке этой политики. Напротив, именно в октябре—ноябре 1999 года необычно быстро возросли симпатии избирателей к только что созданному избирательному объединению «Единство», или «Медведь», которое возглавили министр по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу и знаменитый спортсмен Александр Карелин.

Главным фактором этого политического успеха было то, что «Единство» безоговорочно поддержало Владимира Путина и его политику в Чечне и получило, соответственно, публичные заверения В. Путина в поддержке «Единства».

ПАДЕНИЕ ГРОЗНОГО

Еще с первой чеченской войны столица Чечни город Грозный стал символом и для федеральных войск, и для сепаратистов. С тяжелых и кровопролитных боев за Грозный фактически началась эта война. Здесь же она и закончилась, ибо неожиданный захват Грозного в августе 1996-го отрядами боевиков вызвал растерянность в российских верхах и вынудил руководство страны одобрить унизительное Хасавюртское соглашение. Мало кто ждал поэтому, что в Грозном может повториться то, что случилось в Гудермесе.