Сделайте нам красиво

Сделайте нам красиво

Настоящий плохой вкус – это когда, как от огня, бегут от любых изменений в сторону «непреходящих ценностей классики», причем под классикой именуют не оригиналы, а современный фальшак.

Недавно в крупном издательском доме произошел забавный случай.

Кто-то принес свежий номер журнала «Яхты» (издающийся другим издательским домом) и начал листать. Среди подробно представленных плавсредств там была примечательная яхта, Tecnomar Velvet 120, сделанная по заказу петербургского клиента, – прекрасный, минималистского элегантного экстерьера тридцатисемиметровый скоростной снаряд, снабженный вертолетной площадкой. Как говорится, растет благосостояние народа.

Но когда любопытствующий журналист перевернул страницу, то застыл с открытым ртом на манер жены праведника Лота, глянувшей туда, куда не следовало. Дело в том, что далее шла съемка интерьера этой яхты. Ну, как это объяснить… Вот, скажем, пышное цветение Ренессанса нашло отражение в стиле барокко. Столетия спустя барокко вызвало эхо в виде еще более пышного, но пустоцветного (ибо было эхом) рококо. А затем рококо отразилось от себя самого, в эпоху эклектики породив наипышнейшее и наиглупейшее, идеально бессмысленное второе рококо.

Так вот, внутри лодка Velvet 120 была отделана в стиле примерно третьего рококо. Крендельки, завитушечки, кривые ножки.

Остолбенение коллеги заметили товарищи – и вскоре у журнала собралась толпа, изумленно таращившаяся на все эти портьеры с бомбошками, столешницы в технике маркетри и золотую (буквально) кожу диванов, на фоне которых меркли и Зимний дворец, и Версаль.

– Да он стебается, – предположил робко кто-то. – Проверяет на вшивость гостей. Кто похвалит – тот козел!

– Не-а, – тут не предусмотрено гостевых кают. Дайте-ка посмотреть: наверняка должны быть стразы от Swarovski, а называться все это добро должно типа «Велжая Росоя»!

И точно – обнаружились и стразы, и название «Штандартъ», и двуглавый орел на спинках стульев. И тут издательский дом не выдержал и грохнул. А поскольку планировка тамошних помещений открытого типа, то есть без дверей, через минуту к смеющимся присоединился журнал модных женщин, через две – журнал элегантных мужчин.

– Мамочка, сейчас умру! Он копии эрмитажных мраморных мавров на борт заказал! Четыреста тридцать кг каждый! Здесь написано, что если бы их при погрузке уронили, яхта пошла бы на дно!

– Да тут все ткани от Versace, и медуза посредине, чтобы сразу видели!

Через пять минут грохотали еще и газета бизнес-новостей, и журнал о гламуре, и журнал о здоровой жизни. Спасибо дяде – всех повеселил.

Я бы не стал упоминать этот случай, как не упоминаю имя яхтовладельца, если бы в те же дни нелегкая журналистская судьба не столкнула меня с художником Михаилом Сатаровым. Может быть, вам имя его неизвестно. Но многим богатым русским известно: мне, например, приходилось слышать, что Сатаров – самый подделываемый художник современности. Себя Сатаров называет гением, и я с ним практически согласен: он гений разводки клиента на деньги. Дело в том, что художник до деталей изучил вкус заказчика (внезапно разбогатевшего корпоративного клиента: он напоминает внезапно разбогатевшего частного клиента, как змей – змею). Вкус этот взыскует прекрасного, а прекрасное ему дано в трех ипостасях:

а) морской пейзаж а-ля Айвазовский;

б) сухопутный пейзаж а-ля Шишкин;

в) парадный портрет (в женском варианте: изображаемая слегка обнажена и окружена ангелами, цветами и пеной морской – в пленительном стиле повенчанного с Шиловым Боттичелли).

Собственно, именно это и поставляют в изобилии многие так называемые коммерческие галереи – но сила Сатарова в том, что он пишет свои марины и Марин тонкими кисточками в миллион мазков, играющих примерно ту роль, что золото и завитушечки на яхте «Штандартъ». Сразу видно, трудился мастер – и сразу видно, стоит дорого.

Опять же, я бы и про Сатарова не стал упоминать – в конце концов, пейзажик неземной красоты с несущейся на закате птицей-тройкой все-таки лучше висящего над столом портрета генсека (или не лучше? Нет, все же лучше, пусть разница и невелика). Но дело в том, что вкус в стиле «сделайте нам красиво» в современной России не то что даже обнаглел – он просто уверовал, что другие вкусы ему не чета. Но мы всем этим козлам, бэконам-мондрианам и «Синим носам» с их целующимися в березовой роще ментами (вот ведь похабень развели, одно слово – прав был Хрущев! – пидорасы!) нос утрем. Причем этот новый русский эстетический вкус – в духе пелевинского «солидный господь для солидных господ» – уверен, что и за границей все точно так же, просто они завидуют нам, а оттого и гадости говорят.

Вот, скажем, сидел я недавно в приятной компании в ресторанчике в марсельском порту, ел дивный буйабес. Хозяин, услышав русскую речь, подошел. Завязался разговор, и он спросил, правда ли, что богатые русские дико боятся покушений на себя – и всегда ли они требуют, чтобы ресторан очистили от других посетителей, и всегда ли приезжают с кучей охраны. У него такое этим летом было.

– Да ладно, – махнули мы рукой, – ну, какой-нибудь наворовавшийся идиот. А что, сильно смахивало на приезд мафии?

– Сильно, – сказал хозяин. – Только это была не мафия. Это был ваш мэр Лужков. Вот за тем столом сидел. В гавайской рубашке в цветах. Я столько охраны в жизни не видел!

И вот, признаться, в Марселе я не сдержался в комментариях, а сейчас прикусываю язык. Потому что Юрий Лужков – наисимпатичнейший мужчина, и марсельскому ресторатору следует радоваться, что такого клиента бог принес. Не все же кормить так и не обзаведшуюся бодигардами шантрапу. И вообще, еще раз гадости про великую Россию скажет – хлебнет полония вместо буйабеса.

Чо стесняться-то?

Я вот, вернувшись из Марселя, чуть не на следующий день прочел в «Ведомостях» интервью с Еленой Батуриной, цитирую: «Венеция, которой все восхищаются, выглядит ужасающе… Я, честно говоря, с ужасом гляжу на Венецию, на эти жуткие облупившиеся дома – страшное зрелище на самом деле».

Редкого вкуса женщина! И ведь все правильно. Итальяшки трясутся над своими старыми камнями от бедности. А на самом деле венецианское дерьмо нуждается в реставрации со сносом и заменой на монолит со съемной опалубкой. После чего новенький палаццо д’Оро можно будет покрыть, наконец, золотом от ступенек до крыши, чтобы соответствовать названию. (Думаю, чете Лужковых должен нравиться Лас-Вегас: все чистое, железобетонное, и та же Венеция там воспроизведена – в натуральную величину.) Вот, Иверскую часовню, храм Христа Спасителя, половину Китай-города, все Царицыно воспроизвели – разве плохо? Лепота: народ гуляет, деньги тратит, богу молится. И, самое главное: кто сказал, что ЭТОТ вкус (которого в России все меньше и меньше стесняются, – эвона, и в Питере уже на Невском реставрирован со сносом каждый десятый дом) – кто сказал, что он хуже?

И это очень важный вопрос.

Потому что ответ, почему вкус всех этих гнутоножечных яхтовладельцев, всех этих сановных чиновников кошмарен, – очевиден только тем, кто смеется над ними.

И лично мой ответ таков.

Эстетическое отношение искусства к действительности состоит в том, что искусство, как и жизнь, не может остановиться в развитии. Вещь, точь-в-точь повторяющая шедевр, будет не шедевром, а в лучшем случае копией, в худшем – подделкой. Я уж не знаю, почему так искусство устроено, – может, затем, чтобы человек мог реализовать шанс на бессмертие, который искусство, безусловно, дает. Но устроено оно именно так. Повесть с описаниями природы в стиле «солнце осветило мириады капель росы на просыпающихся травах и заиграло бриллиантом в каждом из них» сегодня может написать либо идиот, либо пошляк, – хотя именно так писал Тургенев, который ни первым, ни вторым не был. Нельзя писать «под Шишкина», «под Дали», нельзя строить «под Растрелли», нельзя шить «под Вивьен Вествуд» – именно потому, что это уже написано и построено Шишкиным, Дали, Растрелли, Вествуд. Самый дешевый стиль в искусстве – это историзм, эклектика, когда понадергано отовсюду, но, в отличие от постмодернизма, выдано за свое.

Пошлость – это всегда тираж, повтор. «Мона Лиза» в Лувре – шедевр. А когда она под стеклом каждой второй маршрутки – дурновкусие.

Собственно, здесь бы и плюнуть на тех, кто достоин плевка. Но одно не дает покоя.

Может, бесстыдство, с каким в современной России торжествует пошлый стиль, есть просто следствие той самой стабильности, о которой так грезила – и которой добилась – страна? В стабильности ведь самая главная идея – именно эта: чтобы ничего не менялось, а лишь тиражировалось.

А ну как ваша жажда социальной стабильности – это и есть пошлый стиль в его самом концентрированном выражении?

2007

Данный текст является ознакомительным фрагментом.