Раскулачивание

Раскулачивание

Особо ожесточенное сопротивление сталинскому курсу, как и следовало ожидать, оказали кулаки. Либеральной литературой в наше время часто приводятся неизвестно где ею почерпнутые «высказывания крестьян» вроде, например, таких: «Никаких ни бедняков, ни кулаков у нас нет: все в обществе одинаковы, есть только труженики-хлеборобы да лодыри, которых советская власть считает бедняками».

Подобная позиция тщится поддержать миф, согласно которому советская власть, сделав ставку на этих «тружеников-хлеборобов», могла решить все вопросы с продовольствием в стране и без коллективизации.

Кулачество существовало и до революции, однако по эффективности и, соответственно, по товарности кулацкие хозяйства вдвое уступали помещичьим. Ничего удивительного здесь нет, поскольку кулак при всем желании, даже надорвав пупок, не мог сравниться с крупным хозяйством ни в агрокультуре, ни в механизации, ни в персональном культурном развитии. Для того чтобы кулак стал фермером, необходимо было сначала вытащить его из тьмы невежества, а затем льготным кредитованием за государственные (т. е. народные) деньги дать ему возможность разорить соседей и, скупив их земли, создать крупное хозяйство. Другое, не сталинское, государство так бы и поступило, причем половину денег дало бы кулаку, а половину украло бы. В результате кулак на народные же деньги превращался в паразита, а 95 % крестьян возвращались в состояние батраков. Еще дальше было бы то, что происходит во всех странах мира – сельскохозяйственное производство оказывалось монополизированным дюжиной компаний, следы акционерного капитала которых скрывались бы далеко за границей. Дали бы эти монополисты народу, их породившему из ничего, деньги на индустриализацию? А на войну? Естественно, что пойти на поддержку кулачества на таких условиях советское правительство не могло, не имело права.

Коллективизация и борьба с кулачеством – тяжелый и болезненный процесс, никто не спорит. Однако его необходимость для страны настолько очевидна, что даже самые решительные критики сталинских реформ не в силах ее оспаривать по существу, скатываясь зачастую на позиции откровенного злобствования. Собственно, ничего удивительного здесь нет, как говорится, а судьи кто?

Родился 17 апреля 1933 года в Москве, в семье художника, формировался в кругу творческой интеллигенции, часть этого круга исчезла в годы репрессий. Оканчивая среднюю школу, был лишен серебряной медали за «недооценку роли тов. Сталина в Гражданской войне» и не принят ни в один московский вуз (1951). Два года учился в Латвийском университете. Здесь увлекся сценой и некоторое время служил актером в Рижском русском драмтеатре. Осенью 1953 года вернулся в Москву. В студенческие годы подрабатывал на хлеб фотографией, журналистикой, стажировался в архиве, где в обязанности входило разыскивать документы о трудовом стаже для получения пенсий реабилитированным из лагерей. Окончил «историко-филологич. ф-т» «Московского гос. пединститута».

Это отрывок из автобиографии некого Юрия Альперовича (Дружникова), именовавшего себя русским писателем и издавшего в 1987 году в Лондоне книжку-пасквиль о Павлике Морозове. Это вполне типичный антисоветский и антирусский «правдоискатель», вскормленный нашим соленым хлебом. Сначала он был Дружниковым и славил, захлебываясь, пионерию. Уехав затем в Америку, Дружников вспомнил, что он таки Альперович, а пионеров принялся хаять и проклинать, сделавшись буквально из Савла Павлом. Враг это нашего народа или нет? Позор нам с вами, раз мы судим о своей истории по нашептываниям таких вот «русских писателей»!

Кто давно не читал рассказ А.П. Чехова «Мужики», честное слово, не поленитесь, перечитайте. Может быть, перечитав его, мы согласимся, что Павлик Морозов имел право стремиться к иной жизни и иной судьбе, возможно, как раз к той, какую ему могла дать советская власть. Следовало ли при этом мальчику давать в суде показания против своего отца – председателя сельсовета и по совместительству мародера, обиравшего раскулаченных? Не знаю! Знаю только, что возможная ошибка Павлика не оправдывала его деда Сергея, двоюродного брата Данилу, бабушку (!) Ксению и крестного Арсения Кулуканова, зарезавших Павлика и его брата Федора. Односельчане Морозовых вспоминали:

Однажды Данила ударил Павла оглоблей по руке так сильно, что она стала опухать. Мать Татьяна Семеновна встала между ними, Данила и ее ударил по лицу так, что изо рта у нее пошла кровь. Прибежавшая бабка кричала: – Зарежь этого сопливого коммуниста!

Мать Павла Татьяна в ходе суда против убийц ее детей показала:

Не могу не отметить и того, что 6 сентября, когда моих зарезанных детей привезли из леса, бабка Аксинья (Ксения) встретила меня на улице и с усмешкой сказала: «Татьяна, мы наделали тебе мяса, а ты теперь его ешь!»

Можно ли предположить, что эти «люди» были озабочены честью семьи, пострадавшей в результате суда или тяжело переживали потерю любимого сына – отца Павлика? Можно ли поверить в наличие у них подобных стремлений? Нет! Все дело в том, что Трофима Сергеевича Морозова оторвали от властной кормушки, лишили права грабить односельчан. Что же это за уроды, его «бабушка и дедушка», спросите вы? А это те самые «труженики-хлеборобы».

Почему мы говорим о деле Павлика Мороза так подробно? Да потому, что его убийцы отражают самую сущность врагов народа вообще. Когда от властной кормушки стали отрывать комкоров, наркомов и секретарей обкомов, они и их многочисленные кумовья были готовы действовать не менее жестоко. Разница лишь в том, что в руках бюрократии была власть не над захваченными врасплох мальчишками, а над сотнями тысяч советских людей, вверенных их попечению и заботе.

Я сознательно пишу о Павлике Морозове, не боясь «подставиться» – стоит ли переживать о том, что скажут лица, « сформировавшиеся в кругу творческой интеллигенции» и поливающие грязью страну, их вскормившую, и народ, грудью заслонивший их от газовых камер?

Отдавая дань справедливости, надо сказать, что применение термина «репрессия» к процессу раскулачивания является вполне обоснованным, ибо принудительные меры принимались зачастую не в индивидуальном порядке, не в зависимости от персональных нарушений закона конкретным гражданином, а по общему, заранее определенному признаку – кулаки. Было это оправданно? Судите сами.

Безусловно, важнейшим является вопрос о том, что же собственно происходило с раскулаченными крестьянами? Здесь, к сожалению, в общественном сознании утвердилась картина, весьма далекая от правды. Немалую долю путаницы внесла в этот вопрос литература, причем не только откровенно состряпанная по заказу иностранных разведок, но и вполне «наша», отечественная. В качестве примера можно привести творчество безусловно талантливого писателя Бориса Васильева. Начав литературную деятельность с повести «А зори здесь тихие», писатель, вероятно, сообразил, что наверняка пронять советского читателя можно, лишь как следует его «закошмарив». Из-под пера Васильева одна за другой пошли страшилки – «Не стреляйте в белых лебедей», «Неопалимая купина» и, наконец, «Вам привет от бабы Леры». Последнюю повесть, как раз посвященную раскулачиванию, просто невозможно читать. Ни одно литературное произведение в мире не изображает такой мрази, какой Васильев представил советскую власть. Чему учит эта повесть? Ненавидеть коммунистов? Да нет, если бы! Она учит ненавидеть Россию.

В то же время представлять коллективизацию и раскулачивание египетской казнью евреев просто несправедливо. Мой прадед Василий Игнатьевич Ошлаков также был раскулачен и даже более того – обвинен в контрреволюционной деятельности, после чего сгинул в тюрьме. После осуждения прадеда вся его многочисленная семья была выслана в административном порядке и превратилась в спецпереселенцев. Разумеется, по-человечески мне горько от того, что прадед, прошедший бойню под Ляояном и Мукденом, искалеченный во время Первой мировой войны, погиб в дни мира в 1931 году. Впрочем, его сын – мой дед, прожив без малого до ста лет, и при советской власти создал крепкое хозяйство, был богатым человеком, а его сыновья – мой отец и два его брата получили высшее образование и добились крупных успехов в карьере. О чем это говорит? Это однозначно свидетельствует только об одном – ни о какой мести крестьянам, ни о каком бичевании крестьян речи не шло; кто хотел включаться в жизнь обновленной России, тот включался.

В то же время проблема высвобождения рабочих рук решалась не менее сложно, чем проблема кулачества, ибо крестьяне отнюдь не рвались оставлять соху и зачастую предпочитали родную избу переселению в города и переходу в ряды рабочего класса.

Сейчас много говорится о том, что «сталинизм» лишил крестьян паспортов и свободы передвижения. Этот факт сам по себе вообще сильно преувеличен, поскольку запрет распространялся только на ничем не мотивированные переезды, однако речь не об этом. Получается противоречие – с одной стороны, в годы коллективизации советская власть не могла оторвать крестьян от деревни иначе как при помощи репрессии, а позднее крестьяне вдруг взвыли от отсутствия паспортов и права свободного переселения в города.

Конечно, тяга колхозников к городам усиливалась по мере их благоустройства – приятно жить в отапливаемом доме на освещенной улице, пользуясь дворцами культуры, домами пионеров, стадионами и парками, но ведь кому-то надо было это все и построить!

Позднее же государство вынуждено было регулировать поток мигрантов из деревни, чтобы крестьяне не превращались в городской криминальный люмпен-элемент и бомжей, ибо свободных рабочих мест в городах уже не было.

Само собой, труд многих крестьян в промышленности и строительстве был малопроизводительным и низкооплачиваемым, но стоит ли удивляться стремлению Сталина превратить бывших крестьян в армию рабочих, если и сегодня, почти сто лет спустя, ни одного бизнес-центра в мире не могут построить без эксплуатации рабского по существу труда гастарбайтеров?

Как раз сталинский-то СССР существенно отличался в этом вопросе от всех остальных стран, ибо основным двигателем крупных строительств были не согнанные с земли крестьяне, не спецпереселенцы и не зэки, а комсомольцы-энтузиасты, среди которых, кстати, немало было и выходцев из деревни. Ну, а как Сталин использовал их труд, показало время – показал май 1945-го и апрель 1961-го.

Было бы большой ошибкой думать, что на Западе ситуация складывалась по-другому, а скажем, в Америке рабочие приезжали на «ударные капиталистические стройки» на собственных «Бьюиках» и «Шевроле». Нельзя построить что-либо серьезное без применения массового низкооплачиваемого труда. Это факт. Все до единого крупные объекты в мировой истории, начиная с египетских пирамид, создавались подневольным или полуподневольным трудом. Также и в США большинство крупных строек в области энергетики и транспорта были выполнены в тот исторический период, когда труд из-за массовой безработицы практически ничего не стоил.

Не так давно по телевидению демонстрировался документальный фильм о строительстве плотины для гидроэлектростанции на реке Миссисипи. На этой стройке рабочие мерли, как мухи, отсутствовала элементарная охрана труда, об образовании и медицинском обслуживании даже речи не шло. Тем не менее авторы, показывая в конце фильма впечатляющий общий вид готовой плотины, заявляют, что для рабочих сознание большой трудовой победы, достигнутой на пользу своей стране, было, возможно, важнее личного комфорта и высокой зарплаты.

Мы вовсе не отказываем американцам в праве на подобные патриотические порывы, нам-то как раз они понятны. Однако отчего же в таком случае мы должны отказывать в искреннем энтузиазме строителям первых пятилеток, изображая их лишь жертвами зловещей коллективизации и индустриализации?

Как бы там ни было, а западные страны не могли предвидеть темпов развития Советского Союза, достигнутых в первой пятилетке, не в последнюю очередь благодаря «великому перелому» в деревне. Успехи СССР повергли иностранных капиталистов в шок. Это теперь они хихикают над сталинскими пятилетками, тогда им было не до смеху. Представляете, каких доходов лишились они только на рынках сельского хозяйства России в 1929–1932 годах? Даже из-за вдесятеро меньших прибылей правительства западных стран, не смущаясь, развязывали войны. Для стран Запада стало очевидным, что СССР не только ускользает из-под их экономического диктата, но и создает базу для обеспечения своей безопасности. Не требовалось особого ума, чтобы понять – еще лет десять-пятнадцать развития Советского Союза такими темпами, и уже Москва начнет диктовать экономические условия другим европейским столицам . Поняв это, иностранные капиталисты испугались всерьез.

Случайно ли в этой ситуации Европа «проглядела» приход к власти Гитлера, возрождение агрессивных устремлений Германии, извлечение ею из нафталина пресловутого «Дранг нах Остен»? Случайно ли скормила Гитлеру Испанию и Чехословакию?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.