Игра сменяется серьезностью

Игра сменяется серьезностью

Продолжая сеансы психотерапии с Челем Перссоном, Томас Квик вспоминает, что он ездил в Сундсвалль и убил Юхана Асплунда. Исчезновение Юхана Асплунда являлось самым сенсационным событием 80-х, поэтому Квик не уверен, что воспоминания истинные. Перссон решает, что они вместе отправятся в Сундсвалль 26 октября 1992 года, чтобы посмотреть, не прояснится ли память на месте.

Чель Перссон проверяет адрес, однако при первой попытке они сбиваются с пути. Много лет спустя на суде по поводу убийства Юхана Перссон выступил в качестве свидетеля и сообщил, что, «возможно», по его инициативе «они свернули в сторону жилого массива Бусведьян».

И это более чем возможно — судя по рапорту самого Перссона и тем сведениям, которые он позднее сообщает на полицейском допросе. Когда они подъезжают к дороге, ведущей вправо и помеченной «Бусведьян», именно Перссон предлагает свернуть туда. Квик не возражает, однако не может сказать, верно это или неверно.

В одной из точек жилого массива у Квика случается такой мощный приступ страха, что Перссону приходится прервать свою частную попытку выезда на место преступления. Реакция интерпретируется как признак того, что Квик убил Юхана.

После краткого пребывания в Бусведьяне они наобум катаются по окрестностям Сундсвалля, пока не добираются до горы Норра Стадсбергет, где на Квика снова накатывает приступ страха и он утверждает, что именно тут произошло убийство.

После возвращения в Сэтер Перссон ни единым словом не фиксирует происшедшее. Вместо этого разговоры об убийстве Юхана продолжаются скрытно, ни полиция, ни руководство клиники не ставятся в известность, хотя сам Перссон убежден, что его пациент совершил убийство.

Если бы врач Чель Перссон не уехал в отпуск в феврале 1993 года, вероятно, прошло бы немало времени, прежде чем рассказы Томаса Квика об убийстве получили огласку.

Но теперь он исчез, а Квик, привыкший вести эти дикие разговоры три раза в неделю, обратился к Биргитте Столе, тогда тридцативосьмилетнему психологу, также преданной поклоннице теории объектных отношений.

«Наши беседы будут выполнять для Стюре роль клапана, поскольку курс психотерапии, который он прошел, воскрешает в памяти так много материала, что ему необходимы устойчивые моменты в виде встреч со специалистом», — записала Столе в карточке.

Но Биргитте Столе не удалось стать тем клапаном, который она себе представляла. Используя ее собственную метафору, можно сказать, что пароварка взорвалась при первой же встрече. То, что поведал Квик, привело ее в такой ужас, что она немедленно связалась с Йораном Франссоном, ответственным за лечение Квика.

— Стюре рассказал, что он убил двух человек — двух мальчиков, — сообщила ему Столе.

Йоран Франссон не признался, что его напарник Чель Перссон держал его в курсе психотерапевтического процесса. Если бы выяснилось, что он, ответственный за лечение Квика, знал о том, что Квик признался в двух убийствах, и не сообщил об этом куда следует, его дела были бы плохи.

С появлением Биргитты Столе вся завеса таинственности, окружавшая до этого момента признания Квика, рухнула. Йоран Франссон размышлял над ситуацией одиннадцать дней, ничего не предпринимая. 26 февраля он сел за стол и записал в карточку Квика:

«Психотерапевт пациента в настоящий момент находится в отпуске. Тем временем пациент обратился к двум ключевым лицам отделения, а также к психологу Биргитте Столе и сообщил, что совершил два убийства — одно в возрасте 16 лет, другое примерно 10 лет назад. Речь идет о двух мальчиках, которые считаются пропавшими, но их тела не найдены. Я объясняю ему, что это, разумеется, будет иметь правовые последствия и что он должен обратиться в полицию, если хочет иметь возможность примириться со своим прошлым. Он это прекрасно понимает, однако, по понятным причинам, очень боится».

Запись оставляет впечатление, что Томас Квик внезапно признался в двух убийствах, ранее неизвестных в Сэтерской больнице, хотя об одном из них — об убийстве Юхана Асплунда — он говорил еще с октября 1992 года, а его врач начал самостоятельное расследование. Но теперь, когда тайна раскрыта, Франссон, видимо, осознал всю неуместность того, что судебно-психиатрическая клиника скрытно начинает расследовать убийство, в котором признался пациент, не сообщая об этом в полицию.

Ситуация застала Квика врасплох: до настоящего момента, пока он обсуждал это с Челем Перссоном, все казалось увлекательным, простым и неопасным. Ему скорее казалось, что это всего лишь интеллектуальная игра, очень стимулирующая его. И вдруг Йоран Франссон заговорил о заявлении в полицию, уголовном деле и судебном процессе. В результате того, что Стюре проболтался Биргитте Столе, открылся ящик Пандоры, и теперь его собственные слова начали жить своей жизнью, грозной и пугающей. Повернуть время вспять уже было невозможно, как невозможно загнать все сказанное в закрытый мирок психотерапевтического кабинета.

Вернувшись из отпуска, Чель Перссон снова вернулся к терапии и позднее записал в карточке Квика:

«Далее выяснились исключительно тяжелые воспоминания нескольких эпизодов из детства пациента, когда его, судя по всему, чуть не убила собственная мать. Самым серьезным из них является попытка утопления зимой в озере Рунн. Наиболее травматические события в жизни пациента, похоже, происходили с ним в возрасте 3–5 лет — впрочем, сексуальное насилие продолжалось и после этого возраста, хотя и с меньшей интенсивностью».

То, что теперь сделало Квика бесценным сокровищем клиники, были не сами факты насилия, а их связь с его собственными преступлениями во взрослом возрасте. По теории объективных отношений, насильственные преступления, совершенные взрослым Стюре, являлись воплощением того сексуального насилия, которому Стюре подвергался в детстве, или, как записал в карточке Перссон:

«Параллельно с пробуждением этих жутких воспоминаний, которые временами предстают кристально ясными, все четче прорисовываются картины убийства Юхана Асплунда. Воспоминания об этом деянии поначалу имели форму фантазий, похожих на сон, но постепенно превращались в отчетливые отдельные картины. По мере того, как пациент перерабатывал эти образы сексуального насилия и убийства Юхана Асплунда, они сплетались в его сознании со страшными картинами из собственного детства — и деяние стало представляться как психологическое воплощение пережитого трудного детства, которое можно рассматривать с различных позиций».

В один прекрасный день в феврале 1993 года Йоран Франссон постучал в комнату Томаса Квика и вошел к нему. Он хотел узнать, как Квик относится к своим признаниям. Квик ответил, что его чувства сегодня совсем не так отчетливы, какими они были раньше, и что он во всем сомневается.

— Я хочу дать тебе шанс самому обратиться в полицию. Если в течение двух недель ты не обратишься туда лично, я вынужден буду составить заявление, — объяснил Франссон.

Квик понял, что полицию придется проинформировать, но сказал, что совершенно не уверен, сможет ли он сообщить достаточно сведений об убийстве Юхана.

— Ты должен письменно подготовиться к допросу, — посоветовал Франссон. — И, конечно же, мы пошлем с тобой нашего сотрудника, который будет присутствовать при допросе.

Идя навстречу пожеланиям Франссона, Квик постарался как можно больше поведать об убийстве Юхана Асплунда. Он тут же убедился, что это совсем не то же самое, что делиться воспоминаниями на психотерапевтической беседе с Челем Перссоном. Франссон отметил это событие в карточке:

«Он описывает это скорее как фантазии, и он не уверен, имело ли все это место на самом деле, однако теперь его фантазии получили подтверждение в ходе продолжающейся психотерапии. Я напрямую напомнил ему, что он на прошлой неделе дважды отвечал уклончиво на мой прямой вопрос, были ли у него еще такие случаи. Лично мне представляется странным, что между этими преступлениями прошло 13 лет. Тогда он ответил мне, что у него есть смутные представления или фантазии по поводу еще двоих, одного из них звали Петер, а другого — Микаэль. Порядок указывает на хронологическую последовательность. Однако он не уверен, действительно ли эти двое пали от его рук».

Стюре поведал мне, какие мучения он пережил в те две недели, которые дал ему на размышления Йоран Франссон. Если он признается, что солгал во время терапии, возможно, ему удастся выбраться из затруднительной ситуации. Но поверят ли ему? Что скажет Чель Перссон? И Франссон? Он обдумывал несколько возможных выходов из ситуации, но ни один не показался ему реалистичным. В конце концов он связался с Франссоном и попросил его обратиться в полицию. А дальше — будь что будет.

Младший инспектор полиции Йорген Перссон приезжает в Сэтерскую больницу около одиннадцати часов утра в понедельник 1 марта 1993 года. Спустя полчаса он обустроился со своим магнитофоном в помещении, временно выделенном для допроса, и поприветствовал подозреваемого. Чель Перссон выступает в качестве свидетеля при допросе. Убедившись, что магнитофон работает, Йорген Перссон усаживается в кресле поудобнее.

— Ну что ж, Стюре. Тогда давай потихоньку начнем разговаривать. Стало быть, я представляю полицию Борленге, и на самом деле мне ничего не известно — помимо того, что ты здесь, в Сэтерской больнице, начал рассказывать некоторые вещи, о которых хотел бы поговорить со мной. Так что я ничего не знаю о прошлых расследованиях и все такое, разве что читал что-то в прессе. То есть я совершенно, так сказать, не подготовлен.

Допрос идет вяло, несмотря на все усилия Йоргена Перссона. Наконец он выдавливает простой вопрос, который заводит Квика:

— Так что же все-таки произошло? Что именно ты помнишь, Стюре?

— Я одолжил у знакомого машину, — говорит Квик, — отправился в ночную поездку и постепенно добрался до Сундсвалля. Получается, я отправился из Фалуна в вечерней тьме и добрался до Сундсвалля, когда еще было темно.

— Хорошо, — одобрительно кивает младший инспектор. — А что ты делал потом? Куда ты поехал?

— Это была поездка без плана, просто без всякого… Точнее, у меня не было определенной цели. Но, во всяком случае, я оказался в окрестностях Сундсвалля.

— Кто владелец автомобиля? У кого ты его одолжил?

— Имя я сейчас не вспомню. Зато помню фамилию. Юнгстрём его звали.

— А откуда ты знал этого Юнгстрёма? Это твой родственник? Или знакомый?

— Нет-нет, знакомый. Мы с ним обычно встречались в бассейне «Лугнет».

Квик рассказывает Йоргену Перссону о том, как он в «Вольво» Юнгстрёма прибыл на парковку в жилом квартале Бусведьян к северу от Сундсвалля.

— Ты помнишь, какие там были фасады — какого цвета или из какого материала или что-нибудь такое?

— Тогда, пожалуй, следует сказать, что я с моим свидетелем допроса… мы были там прошлой осенью, так что, может быть, те воспоминания… короче, с воспоминаниями все сложно, — поясняет Квик.

— Ты побывал там и видел это место? Так что ты знаешь, как выглядят дома, — ты это хочешь сказать?

— Да.

Получив эту во всех отношениях специфическую информацию, младший инспектор полиции решает не углубляться в вопрос и продолжает:

— И что ты делал дальше — после того, как приехал на парковку?

— Я постараюсь говорить прямо и использовать ту методику, которую я могу использовать. Я искал мальчика, и я обратил внимание, что там поблизости расположена школа. И вот мимо меня идут два мальчика, но вскоре они расходятся, и я окликаю… в смысле после того, как они разошлись. Не знаю, шли ли они вместе, но, по крайней мере, они появились одновременно. Тот мальчик, который, так сказать, идет мне навстречу, — куртка на нем расстегнута, а я кричу ему, что… короче, прошу его о помощи, говорю, что задавил кошку, и он подходит к машине, я забираю его в машину и уезжаю оттуда, и еду к… Стадсбергет в Сундсвалле и убиваю его там, стало быть. И этот мальчик, стало быть, и есть Юхан Асплунд.

Квик замолкает.

Младший инспектор полиции Перссон, похоже, не знает, что ему делать дальше. В его присутствии только что было сделано полноценное признание в самом сенсационном убийстве последних десятилетий в Сундсвалле — убийстве одиннадцатилетнего мальчика, который пропал 7 ноября 1980 года.

— Так-так, — вздыхает Йорген Перссон. — И все это ты так много лет носил в себе?

— Я носил это в себе все эти годы, но неосознанно, — загадочно отвечает Квик.

Допрос продолжается вопросами об одежде Юхана, но Квик может сказать только то, что на нем была куртка темно-синего цвета.

Внезапно младший инспектор осознает, что допрашивает подозреваемого в убийстве без адвоката. Это очень серьезный момент, и Йорген должен что-то предпринять. Он произносит:

— Послушай, для того, чтобы все было по правилам, я должен тебе сказать, Стюре… Поскольку ты говоришь, что ты его убил, ты становишься подозреваемым в убийстве — ты это понимаешь?

— Конечно, — отвечает Квик.

— Да-да, — продолжает Йорген Перссон. — А как ты относишься к вопросу об адвокате? Я могу продолжать беседовать с тобой, а адвоката мы обсудим потом. Или ты хочешь адвоката? На каком этапе ты хотел бы подключить адвоката?

— Да, вопрос, конечно, непростой, — констатирует Квик. — Об этом мы как-то не подумали.

— Не подумали, — подтверждает свидетель допроса Перссон. — И я ничего не могу сказать по этому поводу.

— Мы ничего не можем сказать, — соглашается Квик.

— А я не адвокат, — говорит Чель Перссон.

— Нет, — кивает Квик. — Мне кажется, если мы хотим соблюсти все формальности, как положено, то он должен присутствовать с самого начала.

Не получив поддержки ни со стороны своего врача, ни со стороны полицейского, Томас продолжает развивать свою мысль:

— Адвокат может быть важен в том отношении, что он будет выступать как бы нейтральной силой во всей этой истории. По-моему, это было бы очень хорошо.

Но так не получается. Йорген Перссон отключает магнитофон и «обсуждает этот вопрос», как он записывает потом в протоколе. И когда магнитофон снова включается на запись, допрос продолжается — без адвоката.

Когда я пятнадцать лет спустя читаю Стюре Бергвалю о том, как он достаточно обоснованно выступал в пользу того, чтобы с самого начала прибегнуть к помощи адвоката, он произносит:

— Мне так больно слышать, как все это получилось. Возмутительно. И прекрасно узнаю всю ситуацию, свое желание пойти навстречу Челю Перссону. Если бы я признался, что все, о чем я рассказывал на психотерапевтических сеансах, было выдумкой, я поставил бы Челя в дурацкое положение. Да и самому опозориться перед Челем мне тоже не хотелось.

В течение нескольких месяцев три раза в неделю он обсуждал убийство со своим врачом, который неожиданно стал свидетелем на допросе и по отношению к которому Стюре, находящийся на принудительном лечении, попал в исключительную зависимость.

— В этой ситуации для меня было просто невозможно признаться, что я лгал на протяжении сотен психотерапевтических бесед, — вздыхает Стюре.

Я прошу его пояснить, что он имел в виду на том допросе 1993 года, говоря, что адвокат мог бы быть «нейтральной силой во всей этой истории».

— Я имел в виду, что адвокат мог бы стать противовесом Челю Перссону и мне, что он мог бы спросить: «Все это действительно правда, Стюре?» И посоветовать нам не торопиться.

Когда допрос продолжается, Квику приходится подробно рассказать, как он обманом заманил Юхана, как затащил его в машину и ударил головой о приборную доску, так что тот потерял сознание.

— Что происходит затем? — спрашивает младший инспектор полиции.

— Мы уезжаем из этого района, и я по-прежнему не знаю, куда мы едем, но через некоторое время мы прибываем к Стадсбергет в Сундсвалле, и я паркуюсь там. Я достаю Юхана из машины, и мы заходим довольно далеко в лес. Там происходит сам… стало быть, там я его и задушил.

Позднее во время того же допроса Перссон спрашивает его, куда он дел тело.

— Оно под большим камнем, в каменистом месте, — отвечает Квик.

— Когда тело оказалось там? — уточняет Йорген Перссон.

— Тогда же, в то же утро.

— Угу, — кивает Йорген. — Ну что, сделаем перерыв на обед?

Во второй половине дня допрос продолжается с того места, на котором они прервались, с событий на Стадсбергет, где Квик, как он утверждает, задушил Юхана и спрятал тело.

— И как ты это делаешь — когда душишь его? — спрашивает Йорген Перссон.

— Ну, это, руками, — отвечает Квик.

— Произошло что-нибудь особенное перед тем, как ты задушил его?

— Нет, ничего такого.

Но когда ему задают дополнительные вопросы по поводу того, с какой целью он заманил Юхана к себе в машину, Квик вспоминает, что он изнасиловал Юхана, прежде чем задушить его.

— И потом, когда он мертв, — что ты делаешь? Я имею в виду — ты сказал, что он оказался под кучей камней, я это имею в виду.

Тут рассказ принимает новый и совершенно неожиданный оборот:

— Я снимаю с него обувь и то, что у него на ногах, — не знаю, как это лучше назвать. И тут я не совсем уверен. Мне кажется, хотя я точно не знаю, что его одежду я прячу на… на… ну, там, где мы находимся. Я сворачиваю одежду и прячу под камнями или что там еще есть. Затем я иду за одеялом, которое лежит у меня в машине, и заворачиваю его. И мне кажется, что я не прячу его тело на Стадсбергет, а уезжаю с ним прочь. И я еду примерно тем же путем, которым мы приехали, и беру на север, то есть мы снова выезжаем из Сундсвалля и продолжаем ехать на север в сторону Хэрнёсанда. И мне кажется, что я вдоль дороги нахожу маленькую лесную дорогу, на которую сворачиваю, и нахожу место, где прячу его.

Квик рассказывает про место, своего рода «углубление в ландшафте», где он нашел несколько камней, которые можно поднять. Переместив их, он кладет туда тело, а затем возвращает камни на место. Йорген Перссон терпеливо выслушивает все версии Квика по поводу того, что произошло — или, может быть, произошло, однако цепляется к деталям в его рассказе:

— Давай вернемся вот к какому моменту, Стюре. Ты сказал, «мне кажется» по поводу тела. Ты уверен, что снова загрузил его в машину и уехал с ним, или ты точно не знаешь?

— Точно не знаю.

— То есть, возможно, тело все-таки лежит на горе Стадсбергет, верно?

— Да, — признает Квик.

Теперь младший инспектор Перссон задумался по поводу другой детали во время допроса, которая показалась ему странной.

— Откуда ты знаешь, что вы едете к Стадсбергет? Ты знал название этого места? Меня это заставило задуматься.

Квик поворачивается к Челю Перссону и отвечает, глядя на него:

— Это я знаю в результате нашей совместной поездки — что это место называется Стадсбергет. Раньше я этого не знал — так мне кажется.

— Расскажи, как прошла та поездка, — просит Чель Перссон.

Но Йорген Перссон не дает Квику рассказать о поездке. Вместо этого он обращается к свидетелю допроса:

— Стало быть, вы ездили туда — в Сундсвалль?

— Мы там были. Именно так.

В материалах допроса не содержится ответа на вопрос, что психотерапевт и Квик делали в Сундсвалле на горе Стадсбергет и зачем они поехали туда.

Зато есть другой вопрос, очень интересный, с точки зрения оперативной полицейской работы: Квик рассказывает, что вся машина изнутри была перепачкана кровью. Он подробно описывает, как помыл машину внутри и смыл все следы крови на заправке по пути домой. Во время той остановки он воспользовался случаем позвонить матери, с которой жил, и сказал ей, чтобы она за него не беспокоилась.

Квик обращается к своему врачу:

— Понимаю, что я навязчив, Чель, но не мог бы ты проверить, поставили ли они кофе?

Чель Перссон покидает помещение, чтобы принести кофе, и младший инспектор Перссон, улучив минутку, спрашивает, что произошло во время той поездки в Сундсвалль, которую предприняли он и его психотерапевт. Чтобы младший инспектор понял цель этой поездки, Квик должен объяснить ему, как память поступает с травматическими переживаниями.

— Это событие было полностью скрыто от моего сознания. В осознанной памяти сохранились лишь фрагменты. Мы с моим психотерапевтом долго и интенсивно работали. Мы встречались три раза в неделю в течение длительного срока, и постепенно эти барьеры стали ослабевать. На восемьдесят процентов я знал, что убил Юхана, но у меня оставалась внутренняя лазейка, что это невероятно и не может быть правдой. И тогда мы делаем следующее — мы едем в Сундсвалль, и я не знаю, куда надо ехать. Мой врач сидит за рулем, а я сижу рядом, и вот мы приезжаем в Сундсвалль, и я не знаю, куда дальше.

— Именно так, — подтверждает Чель Перссон, который только что вошел в комнату с кофе.

— Но постепенно я начинаю узнавать это место, — продолжает Квик.

— Могу добавить, что я-то знал, куда нам ехать, — указывает Чель Перссон.

— Да, именно так, — говорит Квик.

— Но я хотел, чтобы ты сам показал мне дорогу туда. Я заранее узнал, где жил Юхан. Я хотел, чтобы ты привел нас туда, и я дал тебе это сделать в какой-то степени, и мне только чуть-чуть пришлось помочь тебе, — добавляет Чель Перссон.

Квик рассказывает, как он узнал место, когда они проезжали универмаг «Obs!», и смог указать примерное направление. Однако он оказался не в состоянии указать, где надо свернуть с главной дороги, о чем ему тут же напоминает Чель Перссон.

— Да-да, — кивает Квик.

— Я заметил, что мы едем не туда, — говорит Перссон.

Наконец они добрались до дома Юхана, и Квик хочет рассказать, как он отреагировал, увидев дом.

— Да, и тут я понял, что у меня была лазейка, что это невероятно, что этого не может быть. Но когда мы оказались там, я увидел все это и понял, что это правда.

— Тогда ты это почувствовал?

— Да, совершенно верно.

— И теперь ты абсолютно уверен, что это правда?

— Да, после той поездки. Именно та поездка закрыла… замкнула…

Полицейский Перссон выслушивает рассуждения Квика и пытается понять его метафоры по поводу лазейки и того, как поездка в Сундсвалль замкнула круг. Одновременно он, кажется, понимает, что в рассказе отсутствуют конкретные сведения, указывающие на то, что Квик бывал в Сундсвалле раньше и что он убил Юхана. Его смущает, что признание сделано сейчас, двенадцать с половиной лет спустя после самого события.

— Стюре, ты что-нибудь предпринимал для того, чтобы сообщить своему окружению, что это сделал ты? — спрашивает он.

— Я не знал, что это сделал я, — отвечает Квик.

— Ты не знал?

— Именно это и есть самое трудное.

Квик объясняет, что он, как и все, читал газетные статьи об исчезновении Юхана и еще тогда подумал, что он мог совершить такое. Однако вытеснил все эти мысли. Он описывает длительный процесс психотерапии, в результате которого в его памяти постепенно начинают пробуждаться воспоминания об убийстве Юхана.

— Поначалу скорее как фантазии, — уточняет Чель Перссон.

— Да, именно, — соглашается Квик.

— Так-так, — произносит младший инспектор. — Стало быть, ты не бывал там потом и ничего не менял — не искал одежду, не изменял положения тела?

— Нет, — с уверенностью утверждает Квик.

— Ты в этом совершенно уверен? Или все же есть некоторая вероятность того, что ты там был?

— Нет, мне кажется, такой вероятности быть не может, нет.

— Мы прервались, когда добрались до Стадсбергет и обнаружили, что деяние произошло там. После этого мы прекратили поиски и поехали в клинику, — поясняет Чель Перссон.

— Точно, — соглашается Квик.

— Да, больше ты и не мог, — говорит врач Перссон.

— Так-так, — говорит полицейский. — Вы не заходили в лес и ни к чему не прикасались?

— Мы вошли в лес на несколько шагов, — отвечает врач.

— Всего на несколько шагов, — подтверждает Квик.

— Ты узнал это место, и мы тут же отправились назад, — говорит Чель Перссон.

Во время этого первого допроса Квик признается еще в одном убийстве мальчика, имевшем место до 1967 года где-то в Смоланде — возможно, в Альвесте. Квик рассказывает, что он ехал на машине с мужчиной на десять лет старше себя, которого мы будем называть Сикстеном Элиассоном. Сикстен был гомосексуал, но, будучи членом Армии Спасения, вынужден был скрывать свою ориентацию за брачным фасадом.

— У него был такой черный… как называются эти машины? — спрашивает Квик.

— «Студебеккер», — подсказывает Чель Перссон.

— Да, именно так, — говорит Квик.

— Очень необычная марка, — уточняет врач.

— Да. — Квик вдруг вспоминает, какая же именно машина была у Сикстена. — Это была «Изабелла».

— «Боргвард Изабелла», — поправляет Чель Перссон.

— Точно, — соглашается Квик.

— А что произошло с тем мальчиком?

— Его спрятали. Я его спрятал.

— Где ты его спрятал?

Квик снова поворачивается к своему психотерапевту:

— Об этом я тебе рассказывал, правда? О той полусгнившей лестнице, которую я поднял и под ней образовалось пространство?

— Ты говоришь — лестница? — удивился Перссон.

— Это была большая лестница, так сказать, частично покрытая травой и землей, и на самом деле она уже почти сгнила. Но когда я поднял ее, за ней потянулся поверхностный слой земли.

— Да-да, ею давно не пользовались…

— Точно, и она много лет пролежала в лесу.

Младший инспектор Перссон спрашивает, знает ли Квик что-нибудь еще о мальчике. Как его звали? Откуда он взялся? Сколько ему лет?

— Ну, он был моего возраста или на пару лет моложе. И его, как мне кажется, звали Томас.

— Тело мальчика нашли после убийства?

Квик не может припомнить, чтобы они обсуждали это на психотерапевтическом сеансе, и обращается к Челю Перссону, который тоже не помнит, говорил ли Квик что-нибудь по этому поводу. Квик поясняет, что тело, как ему кажется, не могли найти еще много лет.

Хотя Квик без всяких обиняков признается в убийстве Юхана из Сундсвалля и Томаса из Смоланда, полицейский не удовлетворен.

— У меня возникают мысли, что, может быть, был кто-то еще, кого… кого ты убил, — аналогично тому, о чем ты сейчас рассказал.

— Нет, — качает головой Квик. — Учитывая тот факт, насколько хорошо эти события были скрыты в моем сознании, я, конечно, не могу категорически ответить «нет». Я могу сказать только: «Нет, не думаю». Вот так я могу ответить на этот вопрос.

— Но есть ли в твоих мыслях некий период, где, как ты чувствуешь, может быть что-то еще? Есть ли у тебя какие-нибудь воспоминания, что-то в тебе, что подсказывает?..

— Нет, никаких воспоминаний, — терпеливо отвечает Квик, но Йорген Перссон не сдается.

— Но что-нибудь в твоих мыслях, что заставляет тебя думать, что был еще кто-то?

— Нет, ничего другого не было, и, как я только что сказал, это оказалось настолько скрыто в глубинах сознания, настолько хорошо запрятано, что я не могу исключить возможность, что это произошло.

— У тебя есть еще какие-нибудь смутные воспоминания о чем-нибудь?

— Нет, — отвечает Квик.

Возможно, доктор Перссон рассказал о «фантазиях и представлениях» Квика по поводу «Петера и Микаэля». Как бы там ни было, полицейский не сдается. Раз за разом он пытается добиться от Квика признания в других убийствах.

— Я подумал — может быть, имеется еще что-то скрытое, — с нажимом говорит он. — О чем у тебя есть смутные представления или какие-то мысли.

Но все бесполезно. Квик отказывается признаться, что он совершил еще какие-то убийства, и в конце концов Йорген Перссон предлагает на этом закончить.

Допрос продолжался три часа, и Квику предъявлено подозрение в убийстве.

В полицейском участке Борленге старший прокурор Ларс Экдаль получает устный отчет о допросе. И это первый и последний раз, когда полиция Борленге имеет дело с Томасом Квиком.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.