«Сабайди Пи май!»

«Сабайди Пи май!»

Сегодня, как обычно, — ночной марш. Сначала езда по дороге, а точнее, по размокшему от ливня грунту. Наш газик, словно страдающий пляской святого Витта, скачет и месит колесами превратившуюся в липкую массу глинистую землю. Потом пеший переход. Густая зелень, хлюпающий под ногами ручей, невидимая глазу тропинка и полная темень. Где-то далеко маячит едва различимое, тусклое пятнышко света.

— Это там! — показывает Си Мон.

^{Да, нелегко идти по такой лестнице…}

Черт его знает, где это «там» и когда, мы туда дойдем! Лично мне неизвестно.

Дошли. Сперва карабкаемся по ступенькам, вырытым в глине, потом по камням, затем по жердочкам, укрепляющим крутую тропку, и, наконец, по приставной лестнице… Нет, я никогда не признавалась ни Богдану, ни тем более кому-нибудь из нашей охраны, что каждый раз, когда мы оказывались «на квартире», я с невольным вздохом облегчения оглядывалась кругом. Карабкаться по шаткой лесенке на высоту третьего этажа и переползать через высокий порог внутрь пещеры… Нет уж, хватит! С каждым шагом пот заливает мне глаза, спина мокрая, блуза прилипла к телу…

Полукруглая, искусственно расширенная и прикрытая бамбуковыми матами ниша в скале отведена под жилье Богдана и нашего эскорта. Крепкие деревянные столбы подпирают свод. Внутри ниши — бамбуковые топчаны, противомоскитные сетки, одеяла и развешенные на веревках полотенца. Маленькая стремянка, всего из нескольких ступенек, ведет через лаз в скале в соседний грот, где лежат несколько циновок, приготовленных для меня. Через узкие вертикальные щели в скале днем сюда проникает немного света, а в ясную ночь заглядывают звезды и лупа. Маленькая платформа из жердей, втиснутая между скальными стенками, — умывальня. Тут есть кадка с водой, таз и два черпака: одни из жести, второй из скорлупы кокосового ореха.

Несмотря на позднюю ночь, нас ждут двое лаосцев. Тхао Пенг занимается вопросами просвещения, культуры и воспитания в провинции Самнеа. Ему поручено сопровождать нас в дальнейшей поездке. Нанг Кхам Ла, руководитель местной женской организации, через Си Мона говорит мне, что дважды побывала в Европе: сначала на фестивале молодежи в Хельсинки, а затем в столице «страны Полой», то есть в Варшаве. Ох, как тесен мир: где только не встречаются люди!

Вскоре мы отправляемся спать, так как на сон у нас остается совсем немного времени: на рассвете надо вставать. Поедем в город Самнеа и дальше.

Глаза у меня слипаются. В полумраке, при свете каганца, я различаю дружеское, улыбающееся лицо Нанг Кхам Ла. Укладываясь на соседнем топчане, она жестами спрашивает: удобно ли мне? Едва коснувшись изголовья, я засыпаю как убитая. Мне кажется, что я спала не больше пятнадцати минут, по уже наступает время «побудки».

Туманное, хмурое утро. Богдан ворчит: неизвестно, можно ли будет работать с камерой. А мы ведь многого ожидали от посещения города Самнеа. Что поделаешь: туман, тучи, дождь — все это «высшая сила». Может быть, еще прояснится?

Солнце мглистым багровым диском висит в небе среди туч, которые вроде бы начинают редеть. Наш шофер то и дело высовывается из кабины и посматривает вверх. Впереди нас едет первый газик с охраной. Один из солдат буквально висит на борту и не отрывает глаз от неба. Есть надежда на хорошую погоду и… на появление самолетов.

Окружающий пейзаж окрашен в желтые и багрово-красные топа, лишь кое-где видны пятна зелени. Дорога и крутые склоны гор — цвета охры. На буро-желтых обрывах торчат взъерошенные кусты. Молочно-белый туман заполняет все котловины и ущелья.

Вместе с нами едут представители администрации провинции: Тхао Ой и Конг Муонг, а также «женские кадры», то есть Нанг Кхам Ла. У нее на голове замысловатый тюрбан из полотенца. Тхао Ой показывает нам на дорогу, которая широкими витками спускается в долину. Всюду видны воронки от бомб. Некоторые участки дороги подвергались бомбежке по 20–25 раз.

Горы остались позади. Перед нами плоская как стол равнина, заросли, какие-то руины. Видим разрушенные здания, а среди них — кое-как слепленные хижины и землянки: мы достигли города Самнеа. Минуем развалины школы, которую, как рассказывает Тхао Ой, разбомбили еще в 1964 году. Машина снижает скорость: среди землянок и жалких хижин снуют люди. Я кричу:

— Смотри, Богдан! Это похоже на азиатский базар!

— Точно! Торговая улица. Это надо посмотреть вблизи!

Мы выскакиваем из газика. Короткий и оживленный обмен мнениями (а по правде — просто ругань) с Тхао Пенгом и Си Моном, Конг Муонгом и Тхао Ой. Конечно, они правы — это небезопасно, так как уже слышен гул кружащих неподалеку «хыа бинь Америка». Но нам так хочется наконец увидеть настоящий, живой, хотя и начисто разрушенный город!

Самнеа был когда-то большим — разумеется, по местной мерке — городом, столицей одноименной провинции, торговым центром. После Женевских соглашений 1954 года провинция Самнеа, так же как и соседняя — Фонгсали, была районом перегруппировки армии Патет Лао, и через эти же провинции проходили войска Народной армии Вьетнама, которые должны были отойти с Юга на Север. Как сегодня выглядит этот город — сказать трудно, поскольку большинство его жителей в страхе перед непрекращающимися бомбежками ушло в джунгли и горы. Но, несмотря на постоянную опасность, несмотря на усиливающиеся налеты авиации США, город Самнеа отнюдь не опустел. Об этом свидетельствует оживленное движение на главной торговой «улице». Сюда за покупками спускаются с гор и приходят из джунглей представители почти всех этнических групп и племен. Разноцветная, яркая и живописная одежда, вышивки, узоры и украшения из различных металлов бросаются в глаза.

— Записывай! — лихорадочно маневрируя кинокамерой, умоляет Богдан, — Пиши обо всем, что тут есть, что ты видишь! Я не могу крутить фильм и одновременно делать записи… Ведь ничего подобного мы больше не увидим!..

Портняжная мастерская. Стоит швейная машинка — судя по ее виду времен царя Гороха или по крайней мере первых лет колониальных захватов. Продовольственная лавчонка: соль в пакетиках и какие-то приправы, от запаха которых аж щиплет в носу, связанная пучками сушеная рыба. Палатки и ларьки, в которых можно купить пластмассовые мешочки и сумки, ножи для пробивания дороги в джунглях, листы оцинкованного железа для крыши, мотки разноцветных бумажных ниток, а также серебряные и золотые нити для вышивания узоров на женских юбках и блузах. Рядом с сульфаниламидными препаратами, на которых наклеены американские и французские этикетки, — «тигровый бальзам», популярное восточное лекарство, применяемое при многих заболеваниях.

Посреди дороги неторопливым шагом идет мео — на гладко выбритой голове пучок волос. На спине у него узел с сильно пахнущими травами и растениями. Я иду следом за ним, пытаясь установить, куда это он направляется со своим необычным грузом.

Девушки в синих вышитых юбках и ярко-красных тюрбанах, вызывая ярость Богдана, подтрунивают над ним и не желают позировать для фильма. А ему это очень надо — экзотика! На пальцах у девушек кованые перстни, на шеях — серебряные обручи, за поясом — ножи в деревянных ножнах, а за спиной — искусно сплетенные корзинки.

Еще один мео стоит возле прилавка, за которым купец — судя по его виду китаец — тщательно взвешивает маленькие темные комочки зелья. Это опиум.

— Сколько он стоит у вас? — спрашиваю у Си Мона.

Оказывается, средняя цена за сто граммов опиума — 2600 лаосских кипов. Тут, разумеется, идет торговля маленькими дозами. Соседняя лавчонка: в ней висят маленькие мешочки из кожи и разноцветных тряпок. Это фетиши и амулеты, предотвращающие болезни и отводящие гнев злых демонов.

Пожилая женщина присела возле очага, в котором пылает огонь. Она нечет лепешки, похожие на пончики, и рисовые пирожки. Каждая штука стоит 10 кипов. Богдан уговорил-таки девушек в красных тюрбанах и теперь торопится увековечить их на кинопленке. К нему бежит запыхавшийся Си Мон: несет запасные кассеты. Экзотичный мео с вязанкой ароматных трав куда-то исчез, и я его больше нигде не вижу…

Большое деревянное строение. Внутри — красиво уложенные на полках товары самого обычного ассортимента: ситец, спортивные майки, носки, шарфы, одеяла и простыни. Есть тут и товары местного производства, но преимущественно все же импортные — вьетнамские и китайские. Керосиновые лампы и стекла к ним, чайники, карандаши, ручки, даже игрушки — детские барабаны. Это государственный магазин, где по твердым ценам продаются товары широкого потребления. Метр хлопчатобумажной ткани стоит 260 кинов, носки — 200 кипов. Самый дорогой здесь предмет — термос. Он стоит 1500 кипов.

Под сенью широкой кроны дерева кхо кхао, которое по внешнему виду напоминает акацию, заведующий магазином Ки Кео кладет на весы большие куски какой-то застывшей массы. Я не сразу догадываюсь об их назначении. Они слегка похожи на янтарь, но темно-коричневого или серо-желтого цвета. Неужели смола? Да, смола. Но совершенно особого вида: бад вин. Ее добывают только из некоторых редких деревьев. На мировом рынке она пользуется большим спросом и применяется при изготовлении дорогих духов. Маленькая страна Лаос обеспечивает свыше половины мировой потребности в этой смоле!

^{Как долго еще будет цела эта сельская пагода?..}

…Наконец-то я отыскала «своего» мео. Оказывается, он принес не только лекарственные растения, по и несколько кусков смолы бад вин. За нее он получает довольно приличную сумму. А что он собирается делать с растениями? Иду за ним. Вот и барак. Из него доносится такой запах, какой обычно бывает в деревенских амбарах. На глинобитном полу лежат кучи сушеных лиан, кореньев и листьев. Что же это — скупочный пункт лекарственных растений? Правильно, скупочный пункт, но не только растения и травы принимают здесь у населения. С изумлением оглядываю оленьи рога, кости обезьян, медведей и тигров, чешуйчатую шкуру какого-то зверя, которого лаосцы называют лин. Это нечто вроде большой панцирной ящерицы. Ее чешуя, как и кости многих диких зверей, обитающих в джунглях, служит ценным сырьем для восточной медицины. Перемолотые в порошок, они используются для производства лекарств. Скупочный пункт платит по 400 кипов за килограмм обезьяньих или медвежьих костей. Кости тигра ценятся еще дороже. Спрашиваю: а вот эти белесоватые глыбы сгущенного латекса тоже служат лечебным целям? Оказывается, нет. Латекс нужен только для производства каучука. Он будет доставлен туда, где в нем есть необходимость как в ценном сырье для промышленности.

…Самолеты опять воют над нами — на сей раз они значительно ближе, чем раньше. Доносятся близкие разрывы бомб. Улица пустеет мгновенно, будто кто-то одним взмахом гигантской метлы смел куда-то и людей и животных.

Война давно научила жителей Самнеа дисциплине и предусмотрительности. Люди поспешно спрятались в укрытия и противовоздушные рвы. Продавщица лепешек в один миг сгребла свой товар и посуду. Нам тоже приходится сидеть в ближайшем укрытии, пока не стихнет назойливый рев турбин реактивных самолетов. Вообще длительные прогулки по городу в такую пору дня весьма опасны. «Надо уходить отсюда, и как можно скорее!» — решительно заявляют наши сопровождающие. Не без сожаления покидаем мы город и отправляемся в дальнейший путь.

На окраине Самнеа мы на минутку остановились возле красивой пагоды с прелестными цветными фресками на стенах фасада. Каким-то чудом эта пагода Инг Пенг пока уцелела. Надолго ли?.. Вход в нее стерегут расписные звери: стилизованный слон и крылатый конь. Драконы резной работы таращат цветные глаза, выглядывая из-за углов. Перед пагодой стоит колонна в форме цветочного стебля.

Мимо нас проходят двое буддийских монахов. Головы их блестят — настолько чисто они выбриты. Сверкают на солнце и их оранжевые одеяния. Мы приветствуем бонз традиционным лаосским жестом, выражающим уважение: сложенные как для молитвы руки подняты на уровень груди.

Выезжаем за пределы Самнеа. Охрана требует, чтобы мы ехали быстрее — доносится гул приближающихся самолетов. Но в роще мы слышим и другие, тоже знакомые нам звуки. Школу, куда ее ни помести, можно узнать сразу — по характерному гомону веселых ребячьих голосов. И школа всюду остается школой — в хорошем каменном здании, в бамбуковой хижине, в шалаше, гроте и подземном убежище.

Вспоминаю, что говорили вчера о положении дел в области просвещения, воспитания и культуры Тхао Ой и председатель административного комитета провинции, Сайявонг: «Увы, вам не удастся побывать во всех районах освобожденных зон и познакомиться с обстановкой. Но это не беда: в провинции Самнеа, как в зеркале, отражаются наша повседневная жизнь, заботы, тревоги и наши достижения. Вы знаете, что в период колониального владычества девяносто процентов лаосцев были неграмотными. Теперь положение резко изменилось, но борьба с неграмотностью все еще остается для нас одной из главных задач…»

К 1953 году в провинции Самнеа, насчитывавшей тогда свыше 150 тысяч жителей, умело читать и писать всего около 400 человек. Действовала только одна четырехклассная школа, то есть начальная школа первой ступени. Не было даже семилетки. Учеба в этой школе была доступна лишь детям богачей и мелких чиновников, выслуживавшихся перед колонизаторами. Правда, на территории провинции функционировали еще три маленькие частные школы. Словом, училось всего около пятисот детей — капля в море. Да и программа была самая минимальная: по мнению колонизаторов, «туземцам» достаточно уметь читать, писать и считать, чтобы потом стать мелкими чиновниками где-нибудь в уезде или общине. В школе на первый план выдвигалось изучение французского языка: в Лаосе хозяйничали французы, программа школы составлялась на языке властей, учение велось по их плану. Детей в школах воспитывали в духе покорности и служения колонизаторам.

В тяжелейших условиях первого Сопротивления Национальный фронт Нео Лао Итсала проводил работу в области просвещения и воспитания детей и юношества. После Женевских соглашений эту деятельность продолжил новый фронт — Нео Лао Хаксат. Дальнейшее развитие событий, появление в Лаосе американцев, новая губительная война — все это, казалось, должно было свести на нет усилия Патриотического фронта в деле развития просвещения и заботы о детях. Но центральные органы Нео Лао Хаксат отдают этой проблеме очень много времени и внимания. Несмотря на зверские бомбежки, несмотря на постоянную опасность, сейчас в провинции Самнеа действуют около 160 начальных школ первой и второй ступени, а также три полные средние школы. Все они разбросаны среди джунглей, в горных селах или укрыты в гротах. Работает в них более двухсот учителей и воспитателей. Некоторые учителя по происхождению относятся к этническим меньшинствам. Почти треть педагогического состава — женщины. Обучение ведется на лаосском языке. Общее число учащихся школьников в провинции Самнеа превышает шесть тысяч человек, почти 25 % из них — девочки.

— Конечно, их еще маловато, — говорили нам собеседники. — Но мы делаем все, что можно, для увеличения их числа в общей массе учащихся. Однако не так-то скоро и не всюду можно побороть старые навыки, предрассудки и различные трудности, вызванные этой войной, бомбежками, постоянной угрозой опасности, разбросанностью школ, а зачастую и большой отдаленностью их от укрытых в глубине джунглей деревень.

…Шум, предвещающий близость школы, постепенно нарастает. В роще виднеются два бамбуковых барака, крытых гофрированным железом. Вблизи выкопаны траншеи. Щель в скальной стене ведет в подземный грот. Входим в первый барак. Стоят сбитые из жердей и досок скамейки. Более тридцати учеников и учениц встают и приветствуют зарубежных гостей. Я вижу, что мальчиков значительно больше, чем девочек. Успеваю записать название длинных, до щиколоток, юбочек: кси не.

— Здесь занимается седьмой класс, — объясняет директор школы Кхам Ман.

В нашу честь ребята хором исполняют популярную песню Патриотического фронта «Приветствуем зенитную артиллерию, которая защищает наше небо». Школьники с любопытством рассматривают нас с Богданом: они впервые видят европейцев-друзей.

Беру в руки первую попавшуюся книжку. Это учебник арифметики. Он отпечатан в подземной типографии, которую мы посетили совсем недавно.

Школа, куда мы попали, существует с 1952 года. Поначалу она находилась в городе Самнеа, но усилившиеся бомбежки и вторжение войск США вынудили Патриотический фронт эвакуировать ее в джунгли. Учителей здесь десять человек, все молоды, некоторые давно связаны с этой школой и называют ее «своей» — когда-то они были ее учениками, теперь сами учат других.

Просматриваю учебники, работы учеников, тетради, записываю детали, касающиеся школьной программы. Школы тут, как и в ДРВ, действуют «в рассредоточении», то есть классы находятся на расстоянии друг от друга, чтобы не подвергать опасности детей, сконцентрированных в одном месте: это всегда привлекает внимание воздушных пиратов. В двух шалашах разместились шестой и седьмой классы. Среди учащихся больше всего детей из этнических групп лаолум и лаотхынг.

Я убедительно прошу учителей не прерывать занятий. Соглашаются. Сегодня в программе — уроки по математике, истории Лаоса и родному языку. Этот язык лишь теперь получил право гражданства в лаосских школах, хотя народ страны веками говорил на нем.

Разумеется, нам и здесь приходится рассказывать детям о «стране Полой» и показывать на карте из карманного атласа, где она находится. Мы с Богданом передаем школе скромные подарки — значки с гербами Варшавы и Кракова, открытки с видами нашей столицы… Самолеты опять прошли над памп — раз, другой, третий… Теперь они совсем близко. Несмотря на явную угрозу налета, урок продолжается. Девочка, рядом с которой я сижу, что-то шепчет Си Мону.

— Она спрашивает, останетесь ли вы в школе, чтобы вместе с учениками отпраздновать Пи май, наш традиционный Новый год? — говорит Си Мон.

Интересно: какое решение примут Кхам Фой и Дуан? Ожидая их ответа, я спрашиваю девочку:

— Кем бы ты хотела стать, когда вырастешь?

Девочка, которая кажется значительно моложе своих пятнадцати лет, смотрит на меня темными серьезными глазами. Потом вдруг краснеет до ушей и тихо говорит:

— Учительницей…

О, я хорошо понимаю ее решительный ответ! Народы Лаоса, ведущие длительную борьбу за свободу и независимость, строящие новую жизнь упорным трудом, высоко ценят профессию учителя.

…Несколько километров идем пешком. Добираемся до центра подготовки педагогических кадров, который тоже эвакуирован в глубь джунглей. Его открыли в 1962 году в городе Самнеа, а четыре года спустя перевели сюда.

Директор представляет нам слушателей лицея. Их тут около пятидесяти человек, в том числе всего шесть девушек и женщин среднего возраста. («Слишком мало!» — немедленно слышим мы самокритичное замечание.) Как и среди учеников той школы, откуда мы пришли сюда, здесь преобладают представители этнических групп лаолум и лаотхынг. («Надеемся, что по мере разработки алфавитов и выпуска национальных букварей к нам будет поступать все больше и больше представителей других национальных меньшинств, окончивших школы на местах», — говорит директор лицея.) Срок обучения в центре подготовки учительских кадров — немного больше года. Состоялось уже пять выпусков, готовится к экзаменам шестой. В четвертом выпуске, насчитывавшем свыше девяноста человек, все слушатели принадлежали в этнической группе лаолум, среди них было всего восемь девушек. Год спустя из девяноста восьми выпускников было семнадцать лаотхынгов, двое лаосунгов, а женщин — пятнадцать. До недавнего времени здесь готовили кадры учителей для школ первой и второй ступени, примерно соответствующих нашей семилетке. Теперь начали подготавливать учителей для школ третьей ступени. И хотя этих школ и посещающих их учеников еще очень мало, уже сегодня надо думать о будущем.

Записываю наиболее характерные пункты учебной программы, на которые обращает особое внимание комиссия по просвещению при ЦК Нео Лао Хаксат: воспитание молодежи в духе патриотизма; соединение учебы с трудом, главным образом в сельском хозяйстве; распространение среди учащихся знаний по сельскому хозяйству, в частности обучение способам возделывания риса в военных условиях; помощь населению во время проведения полевых работ; пропаганда основ санитарии и гигиены; самообеспечение продовольствием. В местных условиях сельский учитель, как и фельдшер, санитар, акушерка, играет огромную роль: это своеобразные форпосты новой жизни. А эта новая жизнь добирается до самых отдаленных горных пещер и укрытых в джунглях селений. Она проникает туда, несмотря на бомбы, ракеты, напалм и бешеные атаки «хыа бинь Америка»!

Возвращаемся в школу, которую мы посетили сегодня утром. Среди густой тропической зелени слышны возбужденные голоса, смех, звуки аккордеона. Лаосские товарищи разрешили нам отметить вместе с педагогами и учениками начало новогодних торжеств: Пи май наступит лишь через два дня.

Один из старших учеников держит перед собой гонг, другой — заржавевший котел, которому предстоит выполнять роль тамтама. Оба пытаются настроить эти «инструменты», чтобы аккомпанировать аккордеону. Завидев нас, дети громко и весело кричат: они рады, что мы вернулись и вместе с ними будем отмечать Пи май.

— Каковы обычаи и традиции, связанные с праздником Пи май? — спрашиваю я у сопровождающих.

Кхам Фой рассказывает, что в Лаосе, так же как и в Индии, во время новогодних торжеств люди обливают друг друга водой. Этот обычай называется хот нам. Так что вскоре начнутся танцы и… холодный душ.

— Ну, тебе выпала честь представлять нас двоих! — слегка злорадствуя, говорит Богдан, готовя камеру. — Я буду снимать, меня обливать нельзя!

Богдан предусмотрительно прячет наши фотоаппараты в рюкзак и относит его в шалаш. Потом отходит на безопасное расстояние и просит Си Мона передать, что его кинокамеру обливать водой ни в коем случае нельзя: испортится аппарат, сорвется съемка.

— Вы можете потом даже искупать меня в речке, но камеру умоляю не трогать! — говорит он.

— И ты не пойдешь танцевать? — спрашиваю его. — Несмотря на приглашение?!

— Потерпи немного, я скоро присоединюсь! Но сперва я должен заснять наших друзей во время танца. И тебя тоже. Такой редкий случай!

Веселой плясовой мелодией аккордеон подгоняет всех нас. Ему вторит флейта, гонг придает танцу быстрый ритм. Участники традиционного лаосского танца ламвонг становятся в ряд, друг за другом. Плавные движения танца не так уж трудны. Но вот первая струя воды, за ней вторая, третья… Из кружек, бутылок, чайников и мисок на нас обрушиваются каскады холодной воды.

Мое обмундирование мгновенно промокло до нитки. Через несколько минут я выгляжу так, словно меня только что вытащили со дна реки. Богдан успел благополучно заснять на кинопленку танцующих и теперь присоединяется к нам. Со всех сторон гремят пожелания:

— Сабайди Пи май! Счастливого Нового года!

Да, вот как бывает: третий раз встречаю я за эти несколько педель Новый год. Сначала в Варшаве, потом, в феврале, в Ханое я праздновала Тет, вьетнамский Новый лунный год. И наконец, сегодня — Пи май, новогодний праздник — тоже по лунному календарю.

Все еще мокрые, сердечно прощаемся с обитателями лесной школы и садимся в машину. Чтобы согреться, выпиваем по чарке рисовой водки. В пути, выжимая свою армейскую блузу, Кхам Фой предупреждает:

— Подождите, это еще только начало! Всех нас ждет веселое продолжение новогодних торжеств…