Рождённые не на родине

Рождённые не на родине

Перемещение людей по Земле — процесс, известный издревле, на мой взгляд, естественный и необходимый, в большой степени благотворный. Трудно представить, как бы развивалось человеческое общество, живи люди, поколение за поколением, лишь в местах своего рождения. Именно миграция из оскудевшей и в то же время перенаселённой Европы создала сверхдержаву, — отношение к которой, естественно, должно быть настороженным, как к вдруг явившемуся великану-монстру, — Соединённые Штаты Америки. Миграция русских на Урал и в Сибирь, их экономическое развитие позже имело огромное значение в разгроме иноземных войск и в XIX столетии, и в XX-м.

Но всё-таки, думаю, говорить сегодня надо не о положительных сторонах этого процесса. Тем более что в последнее время миграция стала для России явлением чуть ли не катастрофическим.

Сначала о миграции внешней. (К нам едут сотни, а уезжают десятки тысяч, — значит, об эмиграции.)

Эмиграция, о которой нам прожужжали уши средства массовой информации в начале 90-х, сейчас, похоже, вышла у журналистов из моды. Иногда возникает термин «утечка мозгов», но это далеко уже не является злобой дня. А люди тем не менее продолжают уезжать; правда, теперь это трудно назвать эмиграцией, — Россия государство цивилизованное, гражданства уезжающих не лишают, и вполне можно иметь пару гражданств — никому это странным не кажется. И, в отличии от 70-х–80-х годов, нынешние отбывающие на «постоянное место жительства» в другое государство не рвут с родиной навсегда, они вполне в любой удобный для себя момент могут вернуться.

Но это так легко и просто лишь на первый взгляд.

Гражданин того или иного государства (если уж человечество с древнейших времён разделилось на государства, то протестовать против них, кажется, глупо) определяется не только наличием паспорта с гербом, а, во-первых, своим местожительством. Достаточно странно слышать, что такой-то спортсмен, или режиссёр, или писатель — россиянин, когда по одиннадцать месяцев в году он тренируется, или репетирует, или пишет в США или в Израиле, Германии, Франции. И как-то не трогает, что в честь победы такого спортсмена исполняют российский гимн, а режиссёр успешно ставит в Лондоне русскую классику, а в романах писателя действуют персонажи с русскими фамилиями… Конечно, справедливы и понятны ответы отбывающих на Запад (а теперь вовсю и на Восток) на вопрос, почему уезжают — «хочется жить по-человечески». И всё-таки это не совсем честный ответ и поступок.

К тому же смена страны проживания часто приводит, особенно у людей творческих, к глубокому кризису, из которого многим выйти не удаётся (вспомним писателей Гоголя, Тургенева, Леонида Андреева, Горького, практически всех представителей третьей волны эмиграции из СССР, Георгия Владимова, Василя Быкова…).

Эмиграция — проблема, конечно, сложная, могущая в конце концов привести к обескровливанию нации, но причина её не только в невостребованности специалистов, не в нищенских условиях жизни и работы учёных; дело гораздо сложнее… Тем не менее большее внимание хотелось бы уделить миграции внутренней, происходящей внутри той территории, что некогда была единым государством — СССР.

Ещё лет пятнадцать назад советский человек пересекал границу, скажем, России и Казахстана, даже не замечая этого. Казалось, границы вообще — простые формальности, еле различимые пунктирчики на карте, обшелушившиеся постаменты на обочинах дорог… Союзные республики, автономные, автономные области, национальные округа… И селился человек, также не вдаваясь особенно в то, что он, например, русский, строит свой дом на территории Казахстана. Но за несколько лет после Беловежского сговора в 91-м пятнадцать республик сделались по-настоящему отдельными государствами. (Года два-три после распада Союза границы ещё пересекались достаточно свободно — даже президенты тогда не поверили, что оказались главами собственных государств.)

И почему-то так получилось в итоге, что в основном русским стало неуютно, а то и невыносимо жить не в России. Не везде их вытесняют слишком уж явно, как в Эстонии, не везде вырезали подчистую, как в Фергане в 89-м или на севере Чечни в 96-м, целыми станицами, но выдавливание происходило и происходит повсеместно, в каждом из четырнадцати бывших подвластных России (такое там бытует определение) молодых независимых государств русские нежелательны. Да и только ли там? — а многие автономии внутри России…

Демографы уже который год сообщают, что, несмотря на большую разницу между смертностью и рождаемостью, население России почти не сокращается, и, сделав паузу, добавляют: по причине огромного притока населения из бывших республик СССР.

Тема эта, тоже недавно ещё очень популярная в СМИ, сейчас явно не в фаворе. Журналисты устали снимать и писать, специалисты — рассуждать и анализировать, а обывателям надоело впитывать.

Да, в общем-то, и правильно, и можно, кажется, поддержать лозунг: «Россия для русских». (Под русскими я понимаю не только людей с явно выраженными славянскими признаками, а представителей тех народов, что исторически проживают на территории России.) Да, кажется, можно распустить и без того призрачное СНГ, поставить на границах надёжные заслоны. Но, во-первых, претензии России на Байконур, на Крым, Приднестровье, на Белоруссию понятны и наверняка будут проявляться ещё очень долго, и, во-вторых, ни одна из наших бывших братских республик не стала и вряд ли станет по-настоящему сильным, полноценным, отдельным государством. Одни из них после 1991-го вернулись обратно в, кажется, милое им средневековье и устанавливают в недавно благоустроенных квартирах печки, другие воюют или ищут врага, чтоб воевать, но не открыто, не масштабно, а так, как это принято на Кавказе — горяча кровь. Третьи рады-радёшеньки, что на их территории создаются натовские военные базы — ведь это такое пополнение пустой казны. Четвёртые стали цивилизованными и европейскими, но отношение к ним — как к Люксембургу или Андорре…

И не случайно, что работать и учиться из этих независимых государств едут в основном в Россию, технику в основном закупают у России, нефть, газ, электроэнергия поступает к ним из России. Не хочу утверждать, что они явно паразитируют на России, но, уверен, без помощи (вольной и невольной) России, без русских учёных и специалистов — и экономический, и интеллектуальный уровень этих государств заметно снизится.

Те же процессы произошли и в некоторых бывших автономиях, а ныне субъектах Российской Федерации. Не буду вдаваться в то, что стряслось с Чечнёй, что более или менее открыто зреет в Башкирии, Ингушетии, Дагестане, Татарстане… Приведу пример с Тувой, где я родился и прожил (не считая службы в армии) двадцать два года.

Республика Тува находится на юге Сибири, как раз — на карте — под Красноярским краем.

Чтобы было понятно дальнейшее, вкратце опишу историю взаимоотношений Тувы и России.

Тувинцы очень гордятся своей древней историей, считают территорию Тувы центром государства Чингисхана, а его самого — представителем одного из их родов. Но так или иначе, в начале XVII века, когда здесь появились первые русские — казаки, — тувинцы влачили жалкое существование, их родина была ничейной территорией, хотя формально принадлежала Китаю.

На баранов (которых тувинцы разводили) и на собольи шкурки китайские купцы обменивали всякие грошовые вещицы, вроде пуговиц и иголок; нечего и говорить, что в Туве (тогда — Урянхайском крае) ничего не производилось.

В середине XIX века началось заселение северных, таёжных районов Урянхая русскими крестьянами, многие из которых исповедовали старообрядчество. Коренное население этому не противодействовало, тем более что русские оказались к ним куда милосерднее, чем китайцы. Переезжали русские неспешно, но обустраивались по-сибирски на века.

В 1911 году в Китае произошла революция, Урянхай оказался свободен и с формальной стороны. Сам по себе он существовать не мог, в состав получившей тогда же независимость от Китая Монголии не особо стремился, поэтому тувинская знать стала просить царское правительство включить Урянхай в состав России. России же он не слишком-то был нужен, переговоры продолжались долго, но в конце концов в 1914 году Россия приняла Урянхайский край под протекторат (покровительство). Это, конечно, резко активизировало миграцию русских, и в том же году на берегу Енисея, в каменистой необитаемой степи (наличие реки не делает степь сколько-нибудь плодородной, во многих местах уже в ста метрах от берега — вечно жёлтый ковыль) началось строительство Белоцарска, будущего Кызыла, — так сказать, русской столицы края. У тувинцев, в основном кочевников, были свои древние центры районов (хошунов).

Революция и гражданская война в Туве проходили так же, как и везде в Сибири — были и большевики, и колчаковцы, и сами за себя воюющие партизаны. Победили большевики, в правительстве ТНР (Тувинская Народная Республика) рядом сидели тувинцы и русские; среди героев гражданской войны был грузин Сургуладзе.

В 20-е–40-е годы Тува, экономически и политически явно завися от Советского Союза, формально сохраняла независимость. На картах мира крохотный Кызыл обозначали такой же жирной точкой, как и Москву, Берлин, Париж… В годы Великой Отечественной обязательного призыва из Тувы не проводилось, русские и тувинцы шли на фронт добровольно; население собирало деньги на строительство танков, слало солдатам мясо, валенки.

Официально Тува вступила в состав СССР в 1944 году, на двадцать с лишним лет позже всех остальных республик.

По-настоящему крупная волна миграции в Туву пришлась, как, впрочем, и во многие другие сибирские регионы, на конец 50-х — начало 60-х годов. В республике нашли асбест и кобальт, построили комбинаты, открылось множество предприятий, был разработан угольный бассейн.

Помню, как помпезно отмечали «сорокалетие Советской Тувы» в 84-м. Руководство сообщало, насколько далеко шагнула республика за последние десятилетия. Все радовались, правда, пряча в душе тревогу.

Дело в том, что как раз в то время у тувинского населения, становясь всё явственней, начала проявляться агрессия по отношению к «некоренным». Случались драки среди молодёжи, в итоге которых «некоренные» частенько попадали в больницу или морг с ножевыми ранениями; некоторые тувинцы постарше рассуждали: надо бы отойти к братской Монголии. Вместе с возрождением древней национальной культуры тут как тут проявился и национализм. Появились сёла, в которые русским (всё-таки буду так называть всё некоренное население) заезжать стало опасно. Или проткнут колёса у машины, или стёкла побьют, или сотворят ещё чего хуже…

Вообще-то, конечно, агрессия была срежиссирована, подогреваема, и некоторая доля вины есть на самих русских в том, что случилось.

Население столицы республики, Кызыла, на две трети было «некоренным». Из пятнадцати школ — всего две национальные, а в остальных училось по два — три тувинских ребёнка в классе. Въезд тувинского населения не приветствовался, да и наверняка сдерживался. Произошло неофициально такое разделение: основной массе тувинцев — районы, основной массе русских — город. И тогда в городе время от времени стали появляться ватаги молодняка из чисто национальных районов, которые более всего и наводили страх на кызылчан.

Отношение русских к тувинцам как к меньшим братьям, естественно, их раздражало. Хотя старики, проведшие там жизнь, относились иначе. Например, моя бабушка, Валентина Мартемьяновна Шаталова, родившаяся в Туве в 1922 году, никогда о тувинцах плохо не отзывалась, умела объясниться с ними на их языке, знала особенности их национального характера; следующие же поколения были воспитаны совсем иначе…

Настоящее обострение проблемы произошло (как и во многих районах СССР) в самом конце 80-х, а достигло апогея во время так называемого «парада суверенитетов». Этот «парад» обернулся тем, что в Кызыл из районов потекли потоки беженцев (действительно беженцев, перепуганных, с самым необходимым скарбом, бросивших родные избы на произвол судьбы); их жалобы напоминали рассказы не выдержавших тяжёлой и жестокой осады.

Надо отметить, что часто русские и тувинцы в деревнях селились так — половина деревни была русской, а половина — тувинской. Причём русское поселение появлялось раньше, а затем к нему пристраивалось тувинское… Сейчас русские (старообрядческие) деревни остались лишь на самом востоке, вдоль течения Ка-Хема (Малого Енисея).

После районов пришёл черёд и Кызыла. Выдавливание «некоренных» было и явным (избиения, а то и убийства, оскорбления и т. п.), и слегка завуалированным (сокращения на работе, замена национальными кадрами, отказ в приёме на работу). В итоге большая часть русских, читай «некоренных», выехала из Тувы (Республики Тыва, как официально она теперь именуется).

Конечно, коренное население искусственно направляли против русских некоторые политики, разжигали агрессивность под лозунгом национального самоосознания, добиваясь тем самым поддержки, большинства голосов на выборах. Вдобавок — именно в конце 80-х в Туву зачастили туристы из Прибалтики… Кстати сказать, этот край всегда привлекал внимание путешественников и туристов — горные реки, по которым спускались байдарочники, горы и скалы для альпинистов, фантастической красоты природа… Но вот в последние годы поток туристов не особо велик, хотя вроде бы всё для них там приготовлено, предусмотрено, — боятся, наверно…

Я был в Кызыле два года назад. Центр города внешне не изменился, за исключением того, что теперь, судя по лицам прохожих, чувствуешь: да, нахожусь в столице национальной республики. На южной окраине города, за белыми панельными девятиэтажками, раскинулся многокилометровый «шанхай» — дощатые будочки, где, как мне объяснили, живут приехавшие из районов тувинцы, точнее — те, кто опоздал купить по дешёвке квартиры у уезжающих русских.

Жить в районах, говорят, невозможно, — совхозы (в основном животноводческие), как и везде, распустили; сначала был съеден крупный рогатый скот, а потом и бараны; сейчас на кызылском рынке лежит в основном тёмно-красное, с толстыми волокнами мясо обитающих высоко в Саянских горах сарлыков (разновидность яков), которое нужно очень долго варить, иначе не разжуёшь… Предприятия закрылись, строительство жилья прекратилось, даже на ТЭЦ работать некому, и зимой, в частый здесь сорокаградусный мороз, людям в квартирах несладко. Недавно закрылся и молокозавод, пьют теперь завозное молоко из пакетиков компании «Вимм-билль-данн».

А что же выехавшие из Тувы русские (украинцы, евреи, белорусы, немцы, татары, буряты)? В основном они осели поблизости, на юге Красноярского края и в Хакасии. Заполонили города и городки, посёлки, сёла, деревни. Их не любят, как и везде не любят чужаков, тем более что интеллектуально выходцы из Тувы (может, оттого, что отправлялись туда некогда люди активные, образованные, умные) выше большинства местного населения. Например, в руководстве Хакасии очень много «тувинцев» (так здесь называют таких приехавших).

Вдобавок к ним туда же, на юг Красноярского края, ринулся почти в то же время поток с Севера — из Норильска, Дудинки, Енисейска (тоже люди не вялые). Работы, жилья на всех, конечно, не хватает. Ещё недавно маленький (тысяч семьдесят населения), состоящий чуть не наполовину из пенсионеров, уездный Минусинск в последние годы (причём — резко) увеличился почти вдвое, забурлил, засуетился… Плюс к городу то же самое и в близлежащих сёлах… Это, конечно, процесс нездоровый, рождающий новый очаг напряжённости…

Многие, наверно, помнят телерепортажи из деревень и сёл центральной России: у местного русского населения происходили чуть ли не побоища с русскими же переселенцами из Киргизии, с Кавказа… Не исключено, что ещё одна людская волна с любой из четырёх сторон света (а это вполне реально) спровоцирует такие побоища и на юге Красноярского края…

И ещё об одной проблеме — о проблеме более чем активного притока сельского населения в города.

Помещики (после реформы 1861 года), затем советская власть, теперь вот демократическая, каждые по-своему старались удержать крестьян на земле. Сталину это удалось лучше других: он просто вернулся почти к крепостничеству, — отнял паспорта.

Как я убедился, большинство деревенской молодежи не хочет жить на своей родине, точнее — хочет жить в городе. Одним это удаётся, другим нет, но пробуют уехать практически все. И тех, кому не повезло, без преувеличения можно назвать «внутренними эмигрантами», они как правило не работают (да и работы сейчас в деревне негусто), многие воруют и пьют.

Но если бы дело было только в одной параллели: деревня — город. Сейчас как, кажется, никогда создан культ столицы — блещущей огнями, сытой, веселящейся круглые сутки Москвы. Любой телевизионный канал, включая и центральные, общероссийские, ориентирован в первую очередь на москвичей. И, естественно, молодёжь, да и люди постарше едут попытать счастья в этот райский оазис, где их на каждом шагу поджидают люди в погонах.

Можно, конечно, возразить, что это было всегда, испокон веку мчались «в Москву за песнями», но, я уверен, не так массово. Никогда не создавалось такого разрыва между столицей и остальной страной, никогда Москву не рисовали столь пошло-нарядной, ежедневно праздничной, тусовочной.

Вообще, мне кажется, в последнее время происходит как бы сужение, съёживание населённой территории России. Веками обживаемые регионы Русского Севера, Сибири, Дальнего Востока обезлюдевают. Понятно ещё, когда покидают поселения, подобные Норильску — искусственно созданные, никак не приспособленные самой природой к жизни. Но оставляются и места, где селились, по своей воле, ещё в XVI веке, а то и раньше.

И дело не только в том, что, скажем, обрезали автобусное сообщение с райцентром, перестали завозить продукты и другие товары, что сломался вырабатывающий электричество дизель, а починить или привезти новый никто уже никогда не сподобится… Но ведь (понимаю, что это довольно цинично говорить человеку, восьмой год пребывающему в праздничной, тусовочной Москве), но ведь жили же люди когда-то без электричества, ездили в центр волости или уезда на подводах. А теперь предпочитают просто бросить лишившуюся удобств цивилизации родину.

И последнее. Сколько разговоров, споров было ещё в застойное время о распределении выпускников вузов. Почти все возмущались, давали взятки, чтобы остаться; помню несколько статей о распределённых, покончивших с собой, которые не в силах были разлучиться с любимым или любимой. Но и без распределения оказалось не очень-то хорошо. Единицы-романтики сегодня, сунув диплом в рюкзак, отправляются в провинцию, а большинство, даже из лени, будут искать работу (хотя бы и не по специальности) там, где учились. И товарищи из провинции не особенно зовут выпускников к себе, а сами между тем беспрестанно жалуются, что нет специалистов, что в школах половина предметов не преподаётся — не хватает учителей.

Миграция — процесс хотя и стихийный, но управляемый и направляемый. Вспомнить времена Целины, БАМа, когда порыв молодёжи куда-то ехать, что-то строить, создать свой молодой мир был использован. Правда, критики всего советского прошлого, дорвавшись до трибуны, первым делом объявили, что Целина, БАМ — блеф, выпускание пара, выброшенные на ветер миллиарды рублей; Целина, мол, не даёт урожая, зато рождает пыльные бури, БАМ бездействует, рельсы ржавеют, электростанции испортили великие реки… И те, кто отправился когда-то на их строительство и освоение, — несчастные чудики, нашедшие в итоге в прямом смысле слова — туман.

Сейчас во всё большую моду входит вахтовый метод. Человек, скажем, месяц добывает нефть и газ, пилит лес, моет золото, ночуя в вагончике, а потом месяца два отдыхает в городе или посёлке. Но история не знает вахтового метода (наёмные работники, сезонники были, да, но это другое, — они работали вместе с местными, под их надзором), даже у охотника в тайге была своя избушка, свой участок, за который он отвечал по крайней мере перед самим собой.

К чему может привести этот вахтовый метод? Думаю, в конце концов, конечно, не скоро, но вполне вероятно, в Сибири, например, останется с десяток крупных, с миллионным населением городов (в основном вдоль Транссиба), откуда будут разъезжаться, разлетаться вахтовые бригады пахать землю, убирать урожай, добывать полезные ископаемые, валить деревья. Наверное, на время станет удобно…

Весна 2003 г.