Справедливость и свобода

Справедливость и свобода

Рассказ о том, как лошадиный барышник поплатился жизнью «за необдуманную поспешную попытку собственными силами добиться правды», – это в первую очередь актуализация весьма архаичных, но чрезвычайно живучих представлений о справедливости. Попытки добиться правды собственными силами возобновляются постоянно – и здесь чем сильнее репрессии, тем активнее сопротивление. Кажется, что это инверсия знаменитого принципа О’Брайена из «1984»: «Чем могущественнее будет Партия, тем она будет нетерпимее. Чем слабее сопротивление, тем суровее деспотизм». Дело в том, что данная закономерность работает в закрытом мире, где единственным социальным фактором является чистая власть и практически отсутствует экономика. Гарантия существования оруэлловского мира – отсутствие социальных трансакций (передач прав или обязательств). Стоит приоткрыть границы и разрешить кооперативы, как ситуация полярно меняется.

Начнем с банальной констатации. Справедливость важна не только сама по себе, как качество души, хотя еще Платон писал о ее самодовлеющем значении и сопоставлял ее с такими категориями, как «прекрасное», но прежде всего как основа социального порядка. Справедливость, как указывает популярный современный словарь, есть «понятие о должном, содержащее требование соответствия между реальной значимостью отдельных индивидов (социальных групп) и их социальным положением, между правами и обязанностями, между деянием и воздаянием, трудом и вознаграждением, преступлением и наказанием». Впрочем, весь этот перечень мы также можем найти у Платона.

Однако справедливость как институт, на котором, как кажется на первый взгляд, зиждется любое общество, возможна только в условиях, где издержки социальных трансакций равны нулю или минимальны. Скажем, в архаической общине, где справедливость понимается прежде всего как талион, равное воздаяние за ущерб в виде нанесения равного ущерба (пресловутое «око за око») или как равный ответный дар. Или как реституция или виндикация в чистом виде. Украл – уличили – отдай. Приобрел краденое – тоже отдай, не греши. Все просто, поскольку происходит на виду у всех.

В сколько-нибудь сложно организованном обществе, там, где отношения между людьми опосредствуются государством, – там справедливость из института прямого обмена правами превращается в институт перераспределения прав – и начинает называться «юстицией». При этом издержки перераспределения налагаются на тяжущихся (а также на потенциальных участников возможных тяжб, то есть на налогоплательщиков). Менеджмент издержек берет на себя государство – за вознаграждение, разумеется. В это вознаграждение входит не только денежная составляющая, но и право регулировать требования тяжущихся, поскольку государство присвоило себе, помимо прочего, еще и менеджмент людских ресурсов (см. выше, заинтересованность в налогоплательщиках). Отсюда – отказ от талиона, а также от прямых и грубых реституций и виндикаций, которые только нарушают деликатные балансы на рынке прав и обязательств. Отсюда же – понятие «справедливая компенсация», учитывающее интерес третьей стороны, то есть государства.

Венцель фон Тронка, охотник и кутила, поставил свой шлагбаум на дороге как бы в ответ на интенсификацию свободного передвижения людей, товаров и услуг по всей Германии. Нет, он не хотел стать тормозом на пути складывания общенационального рынка. Он просто хотел взять свою скромную долю в новых экономических условиях. Другое дело, что эта инициатива дорого обошлась и ему, и городам Виттенбергу и Дрездену, и прежде всего честному труженику Михаэлю Кольхаасу, который этот шлагбаум снял.

Еще труднее обстоят дела в глобализованных сообществах. Издержки наслаиваются как снежный ком – пропорционально размножению институтов. Справедливость становится одним из самых дорогих товаров на мировом рынке.

Итак, наблюдается интересная закономерность: чем больше дорог (и чем больше людей и товаров едут по дорогам), тем больше шлагбаумов (и тех, кто их стережет, и тех, кто их пытается отменить или обойти). Дорогу здесь следует понимать и как реальное инженерное сооружение, и как метафорическую инфраструктуру свободы. Ситуация лучше всего иллюстрируется развитием национальных законодательств о миграции и динамикой миграции как таковой. С ростом международных экономических и политических взаимозависимостей законы о миграции постоянно ужесточаются, меж тем как миграция постоянно растет. Таким образом, свобода – это континуум запретов, а запрет, в свою очередь, – это каталог способов его обойти.