Глава 7 Исполнитель

Глава 7 Исполнитель

Чуть не сутки после того Вышинский, запершись в своем кабинете, просматривал анкеты соответствующих работников МИДа. Сначала он отобрал пятерых более или менее подходящих. Так вот они, которые могут согласиться: Петров, Сяговитый, Володин, Шевронок, Заварзин… Потом пятеро сократились до двух – Володина и Заварзина. Наконец, остался один – государственный советник 1 класса (что соответствовало полковнику, напомню, что в гражданских ведомствах СССР с сентября 1947 г. последовательно вводилась система званий, аналогичная военным, и в МИДе, разумеется, была введена в одном из первых) Иннокентий Артемьевич Володин.

(Я решил назвать своего героя так же, как Солженицын, сделав только на десять лет старше, несколько подкорректировав биографию и повысив в звании на одну ступень – с государственного советника второго класса, то есть подполковника, до государственного советника первого класса, то есть полковника. Личность Иннокентия Володина – полностью плод моих домыслов, но, рассуждая логически, утечка информации из тех высших сфер, о которых идет речь, могла быть организована только через таких работников: сами Берия, Вышинский и прочие ничего передать иностранцам, естественно, не могли по причинам, которые мы из уст самого Вышинского только что слышали.)

В первый понедельник октября 1950 г. Вышинский вызвал Иннокентия Володина к себе и кратко разъяснил ему, чего, собственно, от него ждет. Сказал, что Сталин готовится к Большой войне, причем если не известить вовремя Запад о том, что локальные войны, которые отчасти уже начались в Корее, отчасти вскоре, возможно, начнутся в некоторых странах, есть не просто локальные войны, но прелюдия к Большой войне, то последствия могут быть самые катастрофические, и в первую очередь для нашей страны. Поэтому на него, Володина, возлагается ответственнейшая задача – по своим каналам сообщить на Запад, что все эти войны именно так и следует рассматривать. И принимать меры.

Глава МИД при этом подчеркнул, что задание не является обязательным, что риск огромен, потому что «если что – в порошок сотрут», что Володин поэтому вправе отказаться, только ему придется помалкивать о произошедшем разговоре, «не то… сами понимаете!» Рассказал Вышинский и еще кое-что, что именно, мы вскоре увидим. Дал пару дней на размышление.

Оставшись один, Володин задумался. Это было страшно, если кто узнает, действительно в порошок ведь сотрут! Вот и Вышинский честно его предупредил – именно этими словами… Однако то, что рассказал Андрей Януариевич, было просто ужасно: раздувание корейского (или любого другого локального) конфликта до мировых масштабов могло кончиться всемирным апокалипсисом, причем особенно кошмарным по своим последствиям именно для России. К тому же Иннокентий Артемьевич уже давно не строил иллюзий по поводу сталинского режима.

Родился он в 1908 г. в семье ссыльных революционеров, хотя это и был, как тогда выражались, мезальянс: отец его был простым матросом, второстепенным участником Свеаборгского восстания моряков в 1906 г., мать же – интеллигентной петербургской барышней, пошедшей в эсеры (но не в боевую группу, то есть не в террористы-бомбометатели!). Тем не менее жили они в мире и согласии до самого 1917 г., когда пал проклятый царизм, который они оба так страстно ненавидели.

Разногласия начались, когда пришла свобода. Выяснилось, что мать – за мирное развитие теперь уже демократической России, а вот отец стал большевиком и поддержал Ленина. Окончательно семья разладилась после разгона Учредительного собрания и расстрела мирной демонстрации в его поддержку. Трудно сказать, что бы ждало семью, возможно, первым зарегистрированным Советской властью разводом стал бы не развод П.Е. Дыбенко и А.М. Коллонтай ( Суворов В . Очищение. М., 2001. С. 77), а развод супругов Володиных, но тут началась Гражданская война, и отец ушел на нее добровольцем. И не вернулся – погиб в боях с врангелевскими войсками под Каховкой.

Иннокентию как сыну погибшего героя Гражданской войны дорога везде была открыта. Он окончил МГИМО, стал кадровым дипломатом, объездил, как говорится, «весь свет» – от США до Сирии… Вот только мать похоронить не смог – она умерла (57 лет от роду) во время одной из его командировок в 1943 г. А он в это время находился в Сирии, то есть довольно далеко и от матери, и от войны, на побережье Средиземного моря, в райском уголке. Кстати, что это делал сталинский дипломат в стране, где прямых интересов у СССР в то время вроде бы не было?

К концу 1940-х гг. он был полковником (для краткости привожу военный аналог его звания), но занимал генерал-майорскую (опять-таки в переводе на военные звания) должность.

До какого-то момента Володин был вполне советским, более того – просталинским человеком, приученным «одним книгам верить, не проверяя, другие отвергать, не читая». Да и странно было бы обратное, учитывая его происхождение и воспитание! Но поездил по заграницам, насмотрелся и стал задумываться… Да, прав был Иосиф Виссарионович: любой контакт с тлетворной заграницей разлагает советского человека! Уж если Молотов, поездив по Америкам, больше не считал, что «нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять…», то что ждать от какого-то Володина! Так что скорее надо кончать с мировым капитализмом, пока он всех нас не разложил!

А то как-то прошлым летом поехал Иннокентий в деревню. Попросил у колхозницы молока, а она ответила: «Коров нету!» В деревне коров нету? Ему это показалось анекдотом. С детства помнил Пушкина, всего сто лет назад ведь было написано: на Западе иметь корову – знак роскоши, у нас не иметь ее – знак величайшей бедности… Потом уж узнал: коровы-то есть, но колхозные, их молока колхозник и взять не моги, оно сдается государству. А своя живность такими налогами обложена… Да еще инструкциями дурацкими: если хочешь обеспечить сеном свою корову, косить его нельзя, можно только руками рвать!

Да тут еще и Вышинский кое-какой информацией поделился. Положение в сельском хозяйстве становится настолько плохим, сказал он, что, если продолжать подготовку к войне нынешними темпами, не давая в то же время средств на поднятие сельского хозяйства, то того относительного благополучия, которое есть сегодня в Москве и еще в 10–15 привилегированных городах, может надолго не хватить. И что тогда? Голод начнется по всей стране? Вполне возможно! Вот почему Сталин вынужден торопиться.

Немцы за три года оккупации уничтожили 70 тысяч сел и деревень, разграбили 98 тысяч колхозов и 1876 совхозов, при этом даже в районах, не подвергавшихся оккупации, материально-техническая база сельского хозяйства войной была сильно подорвана. Кстати, после войны Сталин согласился на оказание международной продовольственной помощи Украине и Белоруссии, но не принял ее для РСФСР, потому что иностранцы могли увидеть, что положение в сельском хозяйстве оставляет, мягко говоря, желать лучшего и в тех районах, которые в оккупации не были…

Сейчас тот факт, что к 1950 г. сельское хозяйство после войны надо было еще восстанавливать и восстанавливать, даже такие сталинисты, как Сергей Кремлев, вынуждены признавать ( Кремлев С. Если бы Берию не убили. С. 60), а тогда такое признание, да еще из уст главы МИДа, в новинку было. Володин удивленно спросил: как же так, Андрей Януариевич, ведь еще в прошлом году объявили, что промышленность оккупированных районов полностью восстановлена. Вышинский только и ответил: так то промышленность, а то сельское хозяйство. И рукой махнул: сам, мол, понимать должен… Не стал уточнять, что и в промышленности речь идет в основном о предприятиях ВПК (советский эвфемизм – «группа А» или «производство средств производства»).

Володин уж потом и сам об этом догадался, а теперь, соблюдая субординацию, не стал задавать еще один висевший у него на языке вопрос: но ведь и по колхозам ЦСУ еще в позапрошлом году объявило, что колхозная торговля на 22 % превзошла уровень 1940 г. Вспомнил зато, как был он в Великобритании – тоже в позапрошлом году. И в Лондоне в книжном магазине наткнулся на книгу некоего Джорджа Оруэлла «1984». Покупать такое произведение для советского дипломата, конечно, было смерти подобно, однако просмотреть (убедившись предварительно, разумеется, что соотечественников в магазине явно нет) успел.

Запомнил один эпизод: объявляют там, что недельная норма выдачи шоколада сокращается с 30 до 20 граммов; а на следующий день объявляют о том, как народ повсеместно выходит на демонстрации благодарности вождю («Старшему Брату») за то, что тот увеличил норму выдачи шоколада до 20 граммов. Теперь подумал Иннокентий: а что, если и с колхозной торговлей так же дела обстоят? Тем более кое в чем относительно колхозов он не так давно сам убедился…

(И прав ведь оказался! Много лет спустя эмигрировавший в Израиль советский экономист Наум Ясный докажет, что объем колхозной торговли в 1948 г. составил 35,5 млрд руб., при этом ЦСУ СССР просто безо всяких оснований пересчитало объем колхозной торговли 1940 г. с 41,2 до 29,1 млрд руб., и таким образом вместо уменьшения почти на 14 % получилось увеличение на 22 %). ( Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. С. 214.) Володин тогда об этом не знал, подумал только: не дай бог, 1984 год и в самом деле таким будет, как у этого англичанина написано!

Впрочем, кое о чем он и раньше начал задумываться, читая, например, дневники покойной матери. Сколько, оказывается, у нее, и не только у нее, было восторгов перед Февральской революцией. Как же, сколько лет мечтали они сбросить самодержавие! А вот в советских календарях 12 марта – дата свержения царизма по новому стилю – как «красный день» не отмечено. Упоминаются дни рождения Щербакова и Жданова («жирных свиней», как почему-то зло подумалось), а о Феврале ни слова!

А вот перед этим Новым годом к дяде, брату матери, в Тверскую область съездил. С удивлением, кстати, узнал не так давно о самом дядином существовании, о том, как тот, поняв, к чему дело идет, еще в 1918 году из Петрограда поспешил убраться в глубинку, в результате так и не попал ни в какие репрессивные потоки. Пообщавшись с новообретенным родственником, наш герой окончательно прозрел.

Узнал, например, что не смог дядя работать библиотекарем. Предельно откровенно (когда никто не мог слышать, конечно) разъяснял: «Хорошие книги надо ругать, дурные хвалить. Незрелые мозги обманывать». И наиболее пикантные советские газеты начиная с 1917 г. дядя хранил. То есть не просто хранил – этого он, понятно, не смел. А придумал безопасный вариант: окна ими заклеивал. Если спросит кто, почему, мол, именно эти газеты бережет – всегда готов ответ: «Ничего я не берегу, какие попались, те и наклеил».

Ну вот, например, «Правда» за 1924 год. А там сказано, что Зиновьев и Каменев помогли Сталину удержать пост Генерального секретаря, а то бы свалил его Троцкий еще тогда. Это потом, в конце 1925-го, «наехав» уже на Зиновьева и Каменева и получив от них упрек за неблагодарность, назовет Сталин чувство благодарности «собачьей болезнью». А вот «Правда» за декабрь 1917 г. – и там сказано, что, мол, большевики всей душой за скорейшие выборы в Учредительное собрание. «Не знали же еще, как мало их выберут», – пояснил дядя. Пояснил и то, как отреагировали они, когда это узнали. Попросту разогнали это собрание, впервые в истории страны, кстати, выбранное всем народом по прямой тайной всеобщей и равной системе голосования. А мирные демонстрации 6 (19) января 1918 г. в его поддержку (значительная часть участников которых, кстати, шла под красными флагами) не просто разогнали – расстреляли. В одной из тех демонстраций и дядя участвовал – слава богу, пули (которые красногвардейцы начали выпускать без предупреждения, даже без предупредительных выстрелов поверх голов) его миновали. Но после того-то он из Питера и убрался…