Роман Сенчин «Ничего страшного» «Альта-принт»: «Зебра Е», Москва

Роман Сенчин

«Ничего страшного»

«Альта-принт»: «Зебра Е», Москва

Книга из трех повестей («Один плюс один», «Ничего страшного» и «Малая жизнь»), которые раньше выходили в журналах и малотиражных изданиях и остались незамеченными широкой публикой; нынешнее издание – по идее предназначенное исправить эти упущения – также малотиражное, да и шансов на то, что оно взорвет списки бестселлеров, практически нет. Очень сенчинская ситуация: вперед и вверх на севших батарейках. Пересказывать депрессивные сенчинские сюжеты – как правило, истории о несовершенных поступках, «невстречах» или, того хуже, эрзацах поступков и «встреч» – занятие заведомо гиблое: чтобы передать соль рассказа, ты должен обладать талантом самого Сенчина – феноменальным.

У Сенчина уникальный глаз, различающий только серый цвет и миллионы его оттенков. За редким исключением, Сенчин воспроизводит только его – и упорно отбирает себе в персонажи тех, кто в существующей картине мира составляет лишь фон, массовку для настоящих героев, и кого все – и литература в том числе – игнорируют: хронических неудачников, лузеров, ничтожеств (разумеется, литература не игнорирует неудачников совсем, но, чтобы неудачнику стать главным героем, он должен быть эксцентричным, экзотическим неудачником, его лузерство должно шокировать читателя – так, герой «Матисса» Иличевского на самом деле гениальный математик). Все сенчинские герои – ларечницы, в перерывах между отпуском пачек сигарет дремлющие над «Анной Карениной», доценты провинциальных вузов, дворники, подавальщицы в пельменных – перебиваются из кулька в рогожку, звезд с неба не хватают, в них нет никаких особенных достоинств или бездн: очень безвольные, чересчур пассивные, но, опять же, ничего слишком необыкновенного. Но у Сенчина именно они главные. Он упорно городит огород вокруг них – людей, которым помимо того, что они родились бесталанными, не повезло с эпохой; если в советское время им давали хотя бы шанс развиться, то теперь они тонут в открытом море свободы – в буднях, в телевизоре, в дачных шести сотках, в одиночестве, в воспитании детей. Их голос никому не нужен, и они деградируют, разучиваются говорить – и вот тут их мир становится по-настоящему удивительным. Это такая страна немых.

Сенчин, наверное, не единственный, кто понял, до какой степени абсурдной может показаться эта страна, но он единственный, кто научился переводить этот мир в литературу, писать эти страшные диалоги немых, безъязыких, по сути, людей, которые умеют разговаривать только чужим языком (потому что свой они либо потеряли, либо так и не обрели), – научился писать их так, чтобы читатель почувствовал отчаяние, мучения тех, кто не наделен даром говорения.

Как он это делает? Вряд ли только за счет своего языкового слуха. Сенчин, не в этот раз замечено, перенял не только речь этих людей, но и их психологию, он инфицировал себя тем, что в чеховские времена называлось пошлостью жизни, сделался собственным персонажем – чтобы обрести дар делать из этого материала литературу. Если вы сомневаетесь в том, что дар того стоил, прочтите хотя бы финальную сцену «Один плюс один»: она фантастическая, пронзительнейшая.

Сенчин воспроизводит пошлость и знает о ней все, однако он вовсе не борец: пошлость, дает он понять, не вина, а несчастье, инвалидность, на которую обречены миллионы людей.

Сенчин, однако, не из тех доброхотов, кто просит за других милостыню, – подайте на приют для бездомных животных. Писателю дозволяется быть жестоким – просто показывать обнаруженный им мир со сжатыми губами, отводя любые попытки соболезнования: ничего страшного. Именно так Сенчин и поступает.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.