Глава 1 У меня начались кровотечения…

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1

У меня начались кровотечения…

Вообще-то я рассчитывала на то, что меня это не коснется. Я знала, что это происходит с женщинами каждый месяц, но не думала, что это может произойти со мной. Я полагала, что буду в состоянии уклониться от того, чего я не хочу. Честно: я не видела ни одной причины включать это в свое жизненное расписание.

– Я просто не буду беспокоиться! – весело думала я, выполняя десять вечерних приседаний.

Я отношусь к своему списку «К тому времени, когда мне исполнится 18 лет» очень серьезно. Кампания «Похудей» активно продолжается, я не только не ем имбирное печенье, но еще и делаю по десять приседаний и десять отжиманий перед сном. В нашем доме нет зеркала в полный рост, поэтому я понятия не имею, как я выгляжу, но думаю, что с таким темпом к Рождеству буду выглядеть как Вайнона Райдер.

Я узнала о менструации только четыре месяца назад. Моя мать никогда не говорила с нами об этом.

– Я думала, что вы узнаете это все из сериала «Детективное агентство “Лунный свет”», – туманно объяснила она, когда спустя годы я спросила об этом. И только наткнувшись на буклет о тампонах, который проходящая школьница запихнула в кусты возле нашего дома, я открыла для себя месячные.

– Я не хочу об этом говорить, – произносит Кэз, когда я захожу в спальню с листом и пытаюсь ей показать.

– Но ты видела? – спрашиваю я, сидя на краю постели.

Она перемещается на другой конец кровати. Кэз не нравится «близкое соседство». Оно ее, мягко говоря, раздражает. В маленьком доме с тонкими стенами, в котором живут семеро, она почти всегда пребывает в ярости.

– Посмотри, это матка, а это влагалище, и тампон разбухает в толщину, чтобы заполнить… полость, – говорю я.

Я только что изучила буклет. Если честно, он очень сильно смутил мой разум. Женская репродуктивная система в поперечном сечении выглядит сложной и какой-то избыточной, как очень дорогая клетка для хомячка. Опять же, я совсем не уверена, что хочу «погружаться» во все это. Я всегда думала, что сделана просто из цельного куска мяса – от таза до шеи – с где-то там болтающимися почками. Как колбаса. Короче, анатомия не моя сильная сторона.

Я люблю любовные романы XIX века, где девушки падают в обморок, если начинается дождь, и военные мемуары. Ни в тех, ни в других нет менструаций.

– И это происходит каждый месяц, – говорю я Кэз. Она лежит под одеялом, полностью одетая, в резиновых сапогах.

– Я хочу, чтобы ты ушла, – доносится ее голос из-под одеяла. – Я представляю, что ты умерла. Я не могу ни о чем думать и меньше всего хочу разговаривать с тобой о менструации.

Я замолкаю.

– Не унывай! – говорю я себе. – Всегда есть кто-то, к кому я могу пойти, полагаясь на сочувствие!

Глупая новая собака лежит под моей кроватью. Она забеременела от маленького пса Оскара, который живет через дорогу. Никто из нас не может понять, как это произошло, так как Оскар чуть больше, чем банка консервированной фасоли, а глупая новая собака – это немецкая овчарка.

– Она должна была вырыть яму и распластаться в ней, – с отвращением говорит Кэз. – Она просто умирала, как хотела этого. Твоя собака – шлюха.

– Я скоро стану женщиной, собака, – говорю я.

Собака вылизывает промежность. Я заметила, что она всегда это делает, когда я с ней говорю. Это грустно.

– Я нашла буклет, где говорится, что скоро у меня начнутся месячные, – продолжаю я. – Если честно, собака, то я беспокоюсь. Я думаю, что это будет больно.

Я смотрю в глаза собаки. Она глупа, как куча пробок. В ее глазах плывут галактики пустоты.

Я встаю.

– Я собираюсь поговорить с мамой, – объясняю я. Собака остается под моей кроватью, как всегда, выглядя глубоко подавленной тем, что она собака.

Я нахожу маму сидящей на унитазе. У нее сейчас восьмой месяц беременности, и, держа на руках годовалую спящую Шерил, она пытается пописать.

Я сажусь на край ванны.

– Мама? – говорю я.

Я думаю, что имею право только на один вопрос про «это». На один «разговор о менструальном цикле».

– Да? – отвечает она. Несмотря на то что она писает и держит спящего ребенка, одновременно она отбирает светлое белье из корзины.

– Ты знаешь, что у меня скоро начнутся месячные? – шепчу я.

– Да, – говорит она.

– Будет ли это больно? – спрашиваю я.

Мама на минуту задумывается.

– Да, – в конце концов, говорит она. – Но это нормально.

Ребенок тут же начинает плакать, так что она уже никогда мне не объяснит, почему это «нормально». Это останется невыясненным.

Три недели спустя все начинается. Я не то чтобы радуюсь, как вы понимаете. Все случается в машине по дороге в Центральную городскую библиотеку.

«Моя первая менструация началась: гадость», – записываю я в дневнике.

– Я не думаю, что у Джуди Гарленд когда-либо были менструации, – говорю я собаке этим вечером. Я, плача, разглядываю себя в небольшое ручное зеркальце.

Пакет с гигиеническими прокладками, который моя мама хранит позади ванной двери, сейчас стал и моим. Я чувствую печальную ревность ко всем моим младшим сестрам, которые еще не «присоединились к сообществу». Прокладки, толстые и дешевые, ощущаются между ног как матрас.

– У меня как будто матрас между ног, – говорю я Кэз.

Мы играем в одну из наших игр с куклами. Четыре часа игры, и кукла Кэз Бонни тайно убивает всех на роскошном круизном судне. Моя кукла Лайла пытается разгадать тайну. Одноногий герой Бернард имеет любовные отношения с ними обеими.

Мы постоянно оспариваем обладание Бернардом – ни одна из нас не хочет, чтобы наши куклы были одинокими.

– Ужасный, толстый матрас, – продолжаю я.

– Какой они длины? – спрашивает Кэз.

Прошло десять минут, и шесть прокладок разложены на кровати – теперь это кровати для кукол.

– Ну, круто! – говорю я. – Смотри, Кэз. Это светлая сторона менструации!

Дешевые гигиенические прокладки расползаются между бедер во время ходьбы и протекают. Я отказываюсь от ходьбы на время менструации. Моя первая менструация длится три месяца. Я думаю, что это совершенно нормально. Я регулярно падаю в обморок. Ногти на моих руках и ногах приобретают бледно-голубой цвет. Я не говорю маме, потому что уже задала свой вопрос о менструациях. Теперь я просто должна иметь с ними дело.

Кровь на простынях вводит в меня депрессию, это не красная кровь, как в мелодрамах и детективах, а скучная коричневая, как при обычном заболевании. Это выглядит так, как будто я проржавела изнутри. Пытаясь избежать застирывания пятен каждым утром, я запихиваю в трусики огромные пачки туалетной бумаги вдобавок к бесполезным гигиеническим прокладкам и всю ночь лежу неподвижно. Иногда появляются огромные сгустки крови, которые выглядят как сырая печень. Я предполагаю, что это содержимое моего чрева, выходящее слоями толщиною в дюйм, что это и есть настоящая менструация. Меня не покидает тоскливое ощущение: происходит что-то ужасное, но бить в связи с этим тревогу против правил. Я часто думаю обо всех женщинах в истории, которым пришлось иметь дело с этим дерьмом, пользуясь только тряпками и холодной водой.

«Неудивительно, что мужчины угнетали женщины веками», – думаю я в ванной, выскребая штаны щеткой и хозяйственным мылом. Отчищать засохшую кровь от хлопковой ткани – это что-то.

До того как была изобретена стиральная машина, мы все были слишком заняты стиркойдля того, чтобы бороться за всеобщее избирательное право.

Несмотря на то что Кэз на два года младше меня, у нее первая менструация начинается через шесть месяцев после моей, тогда же, когда ко мне приходит вторая. Когда все засыпают, она заходит в мою спальню плачущая и шепчет ужасные слова: «У меня началась менструация».

Я показываю ей пакет с гигиеническими прокладками на двери ванной и рассказываю, что делать.

– Положи в трусики и не ходи в течение трех месяцев, – говорю я. – Это просто.

– Будет ли это больно? – спрашивает она, широко раскрыв глаза.

– Да, – говорю я в благородной взрослой манере. – Но это нормально.

– Почему это нормально? – спрашивает она.

– Я не знаю, – отвечаю я.

– А почему тогда ты так говоришь? – спрашивает она.

– Я не знаю.

У Кэз начинаются ужасные спазмы. Она лежит в спальне с задернутыми занавесками, обложившись бутылками с горячей водой и крича «Отвали!!!» любому, кто пытается войти в комнату. Как истинная хиппи мама не «верит» в обезболивающие и пичкает нас целебными «травками». Мы сидим в постели, давясь настоем шалфея. Никто из нас не может поверить, что с этим придется мириться следующие 30 лет.

– Я не хочу детей, – говорит Кэз. – Зачем мне месячные?! Я хочу, чтобы моя репродуктивная система была вынута и заменена запасными легкими, когда я начну курить. А это все бессмысленно.

На данном этапе, кажется, нет абсолютно ничего, что заставило бы меня захотеть стать женщиной. Половые гормоны – это фигня, которая превратила меня из веселого ребенка в кровоточащую, плачущую, падающую в обмороки прачку. Эти гормоны ничуть не приблизили меня к обретению женственности: каждую ночь я лежу в постели, чувствуя себя несчастной, а прокладка в трусиках выглядит как «хрен».

Я снимаю с себя все и достаю ночнушку из ящика. В этот момент собака выползает из-под кровати и начинает грызть мою окровавленную прокладку. Изжеванные клочки красной ваты разбросаны по всему полу, а мои трусы свисают у нее из пасти. Она уставилась на меня с безрассудным отчаянием.

– О боже, твоя собака – это лесбийский вампир, – говорит Кэз со своей кровати, отворачиваясь, чтобы заснуть.

Я иду отобрать у собаки трусы и падаю в обморок.

Однако в разгар этого гормонального мрака наконец прибывает кавалерия – спускаясь с холма, звеня шпорами и сверкая на солнце эполетами: моя зеленая библиотечная карта. Сейчас, когда мне исполнилось 13 лет, я могу получать из библиотеки взрослые книги без необходимости брать карту у родителей. А это значит, что могу брать непристойные книги. Книги про секс.

– У меня были эти мечты, – говорю я собаке, когда мы идем в библиотеку.

Библиотека находится на другой стороне лужайки, гигантского участка, заросшего травой, где вы постоянно должны быть настороже из-за шпаны. Ее нельзя пересекать посередине – это тебя сразу выдаст. Нужно красться с краю – недалеко от домов, чтобы жители ближайших домов могли без бинокля разглядеть, как вас ударят ногой по голове.

– Мечты о… мужчинах, – продолжаю я. Я смотрю на собаку. Собака оглядывается на меня. Я думаю, что собака заслуживает того, чтобы знать всю правду.

– Я влюблена в Чеви Чейза, – говорю я собаке, готовая лопнуть от радости. – У меня был сон, в котором он поцеловал меня, и это было так возбуждающе. Я собираюсь спросить папу, не можем ли мы взять «Три амиго» в пятницу в видеопрокате.

Взять «Три амиго» из видеопроката – план, конечно, смелый. Мне придется применить множество тонких маневров, но оно будет того стоить. Я еще не рассказала собаке, но мысль о поцелуе Чеви Чейза так меня возбудила, что вчера я 16 раз прослушала, как он поет «Зови меня Ал», воображая, как он касается моего лица, в то время как Пол Саймон играет соло на басу. Я запала на Чеви. Я даже представляла свое первое слово ему – то самое, что завоюет его сердце.

– Чеви Чейз? – скажу я на вечеринке, которая очень напоминает ту, которую я видела в сериале «Династия». – Вы случайно не из Каннок-Чейз?

Каннок-Чейз находится недалеко от дороги А5, ведущей в графство Стэффорд. Рожденный в Лос-Анджелесе, кинозвезда и комик Чеви оценит эту шутку.

Конечно, у меня и раньше были увлечения. Ну, одно. Оно оказалось не то чтобы удачным. Когда мне было семь, я увидела эпизод из фильма «Бак Роджерс »и влюбилась в этого дурацкого американского космического ковбоя, так похожего на Хана Соло из «Звездных войн».

Я открыла, что такое любовь – это просто значит чувствовать, что тебе… интересно жить. Более чем когда-либо.

Мне было интересно абсолютно все, что было связано с Баком. Рассматривать его лицо было интересно. То, как он держал легкий пластиковый лазерный пистолет, будто это очень тяжелое оружие, было очень интересно. Музыкальная тема фильма была переполнена таким невыносимым грузом страстного томления, что 28 лет спустя я все еще чувствую возбуждение, когда ее слышу.

Очевидно, что такие безумные чувства я не могла держать в себе. Я схватила Кэз, которой было тогда пять, и уединилась с ней в сушильном шкафу. В нем пахло стиральным порошком, мышиным пометом и прочей гадостью.

– Кэз, – сказала я, изо всех сил вцепившись в дверь, чтобы сестра не выскользнула, – я должна сказать тебе что-то невероятное.

Я посмотрела ей прямо в глаза – пристально и загадочно.

– Я… я влюбленав Бака Роджерса. Не говори маме.

Кэз кивнула.

С облегчением я открыла дверь и выпустила Кэз. Я видела, как она спускается по лестнице. Я услышала, как она открывает дверь гостиной.

– Мама, Кейт влюблена в Бака Роджерса, – сказала она.

Я поняла в тот момент, когда унижение прожгло меня насквозь, как раскаленный прут, что любовь – это страдание, что все влюбленности должны оставаться в тайне и что Кэз – предательница и бессердечная сука.

Все эти знания сослужили мне хорошую службу впоследствии. В тот день в сушильном шкафу я многому научилась. Всего двадцатью минутами позже я набивала в наволочку Кэз мороженый горох, многозначительно шепча: «Итак, война начинается».

Подростковые гормоны уже не давали больше сдерживать так долго подавляемые любовные чувства. 13-летняя девочка с косичками, крадущаяся вдоль домов и разговаривающая с беременной собакой, на самом деле сходила с ума от вожделения.

– Я собираюсь взять роман по фильму «Флетч» [3], – говорю я собаке. «Флетч» был очень средним фильмом, в котором главную роль играл Чеви Чейз. – Там на обложке будет фотография Чеви, и я собираюсь скопировать ее в свою Книгу Любви.

Книга Любви – это недавнее изобретение. На обложке у нее написано «Книга Вдохновения», но на самом деле это «Книга Любви». Пока там девять изображений герцогини Йоркской и малюсенькая картинка с лягушонком Кермитом, вырезанная из журнала. Мне нравится герцогиня Йоркская. В 1988 году она была очень толстой, но вышла замуж за принца. Она дает мне надежду на собственное счастливое будущее.

Я уже точно запланировала, что собираюсь сделать с романом по фильму «Флетч». Придя домой, я заверну его в майку и спрячу глубоко в ящик для белья, чтобы не нашли родители. Это очень важно, чтобы мои родители не подумали, что я влюбилась, потому что тогда они могут заметить, что я выросла. Что гарантированно приведет к неприятностям.

В библиотеке я легко нахожу роман по фильму «Флетч». На обложке достаточно большое изображение Чеви. Я собралась, не щадя карандашей, без устали копировать это прекрасное лицо.

Почти машинально я кладу на стол выдачи книг еще и «Наездников» Джилли Купер. На обложке книги есть лошадь. Мне нравятся лошади. Я слышу, как скулит собака на улице. Я привязала ее к дереву, но она слишком суетится и невольно душит себя поводком. Настало время освободить ее, пока она не задохнулась.

Прошло три часа, а я все никак не могла поверить в то, что я эточитаю. Взяв в руки свою первую взрослую книжку, я открыла месторождение разврата. Беспримесное золото непристойности. В «Наездниках» Джилли Купер нашлось все, о чем я когда-либо мечтала: сплошные пиписьки, титьки и траханье. Клиторы, сыплющиеся будто из рога изобилия. Бездонные анусы. Ураган сосков, минетов и куннилингусов.

Я, конечно, не все понимаю. Купер постоянно отсылает к «кусту» одной из героинь, и пока я не дошла до страницы 130, я не могла с абсолютной уверенностью поручиться, что она говорит не о флоре. И я понятия не имею, что такое куннилингус. Несомненно, никто из тех, кого я когда-либо встречала в Вулверхэмптоне, также не в курсе. Бьюсь об заклад, этого нет даже в Бирмингеме. Это должна быть лондонская штука.

Но эта книга, без сомнения, – библия сладострастия: ключевой текст, который объяснит те «новые и необычные чувства», которые я испытывала, неистово мастурбируя в течение следующих четырех лет.

В первый раз, когда я пыталась это сделать, – в середине пятой главы – потребовалось 20 минут, чтобы кончить. Я не очень понимала, что делаю, – в книжке люди «копались» в неких «мокрых кустах», пока не происходило нечто удивительное. Итак, я ласкаю себя в этом совершенно незнакомом месте, которым обладала в течение 13 лет, высунув язык от сосредоточенности, в общем, я стараюсь изо всех сил.

Достигнув наконец результата, я лежу на спине, потная, обессиленная, с ноющей рукой, сходя с ума от восторга. Я чувствую себя потрясающе. Я чувствую себя, как герцогиня Йоркская, когда принц Эндрю ее целует. Я чувствую себя очищенной, просветленной и счастливой. В ушах звенит, дыхание все еще немного неровное – прекрасно, великолепно.

Я не могу написать в дневнике о том, что произошло. Мы с Кэз ведем войну за неприкосновенность моего дневника в течение многих лет. Иногда она пишет в нем на полях: «Ты такая жалкая», – если запись особенно возмущает или раздражает ее.

Но восхищение, с которым я описываю остальные события этого дня, возможно, выдает меня.

«Мама купила кисточку для смазывания форм для выпечки! Круто! – пишу я. – Бутерброды с сыром – это та-а-ак вкусно. ДААААА!»

Буквально за несколько недель я становлюсь виртуозом мастурбации. Я делаю это быстро и без усилий. Я соблазняю себя в самых разных местах – в гостиной, на кухне, в саду.

Стоя, сидя в кресле, лежа на животе, левой рукой. Я хочу поддерживать свежесть ощущений. Я внимательная и творческая любовница самой себя.

Иногда после обеда я запираюсь в спальне и кончаю часами, раз за разом, пока кончики пальцев не становятся морщинистыми, как после бани. Это новое увлечение удивительно. Оно ничего не стоит, мне не нужно выходить из дома, от этого не поправляются. Интересно, все ли владеют этим искусством?

Может быть, если бы все несведущие прозрели, случилась бы революция! Мне хочется рассказать всем, но это невозможно – ведь это самый большой секрет моей жизни. Это серьезнее, чем менструации или то, что у меня прыщи на заднице.

Конечно, я рассказываю собаке, и она, по обыкновению, реагирует вылизыванием промежности. Это не совсем тот отклик, которого мне хочется. Мне нужно поделиться еще с кем-нибудь. Кэз.

– Если ты собираешься рассказать мне, как тебе нравится дрочить, – говорит Кэз, сверкая глазами, как Зод в «Супермене-2», – то мне придется настоятельно молить Бога, чтобы ты умерла в ближайшие четыре секунды. Я ничего не хочу об этом знать.

Я возвращаюсь в свою комнату и снова открываю «Наездников» на странице 130. Клей на корешке растрескался, так что теперь книга достаточно легко открывается на этой странице. Билли берет Джейн в лесу – в жгучих и сырых зарослях крапивы, – и я снова уплываю.

Собака скулит под кроватью.

Так мастурбация становится главным моим увлечением. Хотя о том, что это называется «мастурбация», я ничего не знаю. «Мастурбация» звучит слишком похоже на «пертурбация» – тревожное слово. «Дрочить» тоже не годится, так как напоминает работу за тяжелым станком на заводе, который нужно постоянно смазывать машинным маслом, отчаянно при этом матерясь.

А ведь то, чем я занимаюсь, – это сказочный, нежный и безболезненный процесс, кроме тех случаев, когда я отращиваю слишком длинные ногти. Я просто называю процесс – «это». Вскоре для «этого» требуется нечто большее, чем «Наездники», однако именно они его запустили, надо отдать им должное.

Я делаю то же самое, что делает все мое поколение, которое еще понятия не имело о том, что такое Интернет и море порнографии в нем. Я начинаю читать Radio Timesв поисках непристойных телевизионных программ.

Лучшие источники непристойности, как я вскоре обнаружила вместе с миллионами подростков конца 1980-х – начала 1990-х годов, скрыты где-то среди фильмов на втором канале Би-би-си и «молодежных программ», демонстрирующихся после полуночи на Четвертом канале. Существуют ключевые слова, которые вы ищите в телепрограмме. «Дженни Эгаттер» – это главное из них. Эта актриса – безошибочный предвестник непристойности. «Бегство Логана», «Американский оборотень в Лондоне», «Обход» – в каком бы фильме ни появлялась Эгаттер, там будут груди, укусы в шею и тисканье бедер под аккомпанемент страстных придыханий. Даже в «Детях железной дороги» – прекрасной семейной картине – она трясет своим нижним бельем перед викторианскими джентльменами, когда поезд в облаке пара, визжа тормозами, выходит из туннеля. Поздно ночью, с приглушенным звуком я смотрю «Американского оборотня в Лондоне» и в то время, как Дженни Эгаттер медленно и жадно кусает плечо Дэвида Нотона, думаю, как бы мне тоже хотелось кого-нибудь укусить, даже если он потом окажется оборотнем и на моих глазах будет застрелен на улице как бешеная собака. Я принимаю все падения и взлеты любви. Я знаю, это будет нелегко. Поздняя ночь, я смотрю на Эгаттер, и у меня в голове роятся грязные фантазии.

Но на Эгаттер свет клином не сошелся: «Темная история сексуального предательства» – это слова, всегда обозначающие хорошую программу, но мне приходится непрерывно держать палец на кнопке «выкл.», чтобы мама не застала меня за ее просмотром. Это очень неудобно. Когда я вижу в «Чувстве вины» [4]рыжеволосого подростка, соблазняемого Тревором Ивом, то хочу рассказать Кэз – тоже рыжеволосой, – что я наконец нашла для нее новую роль вместо дятла Вуди [5]из мультика, но всего лишь на прошлой неделе мы обменялись такими фразами:

Я: Угадай, что произошло вчера!

Кэз: Я решила, что хочу на день рождения: ты со мной не разговариваешь.

В одном-единственном фильме секс выглядит действительно великолепно, а не как в передаче о животных. В «Ромашковой поляне» [6]героиня Дженнифер Эль ведет разгульный образ жизни в Лондоне периода Второй мировой войны – с вечеринками, кипящими весельем, шампанским, радостной разнузданностью и сексом. Там есть одна сцена, которая выглядит пределом моих желаний: полулежащая в ванной Эль говорит по телефону.

– Лондон – это здорово! – возбужденно трещит она высоким голосом, роскошные волосы намокли на затылке, глаза уже сияют от шампанского. – Здесь так много вечеринок!

Ее совершенные груди плавают в воде, похожие на сливочные пирожные. Соски розовые, как мышиные носики. Потом она завернется в розовую шелковую простыню и выйдет на балкон, чтобы выкурить сигарету с очень красивым юношей, который, нежно вздыхая, будет трогает ее грудь. Эта сцена заставила меня поверить, что иметь красивую грудь – это самое главное в жизни. Я рассматриваю свою, сидя в гостиной, одна, в полутьме. Моя грудь совсем не такая, как у Дженнифер. Я понятия не имею, как она выглядит в ванной, – я всегда прикрываю ее полотенцем на случай, если кто-то ворвется. На двери ванной все еще нет замка.

– Кто-нибудь из детей может запереться и утонуть, – предупреждает мама, поэтому, залезая в ванну, я никогда не снимаю трусики.

Потом, в 1990 году, Четвертый канал покажет биографический фильм о юности Синтии Пейн «Хочу, чтобы ты был здесь», это станет для меня откровением. О, Эмили Ллойд! Мой порноидол! Моя секс-звезда! Первая киногероиня моего возраста – девушка из простой семьи, которая рассматривает секс не как нечто плохое, ведущее к гибели, а просто как веселое занятие – как выкурить сигарету (чего я еще не делала, но собираюсь) или прокатиться на велосипеде (пробовала однажды и неудачно, но это было здорово).

Одна в гостиной, закутавшись в одеяло, с широко раскрытыми глазами я смотрю сцену, на которой будет базироваться мое сексуальное «Я». Похотливый дядька Синтии затаскивает ее в сарай и после небольшой прелюдии начинает трахать ее прямо возле стены. Она в обтягивающем открытом платье с подведенными глазами и в гольфах. В то время как он стонет, она жует резинку и шепчет: «Ты грязный. Старый. Педик».

Десять минут спустя она на берегу моря, подобрав подол платья и истерически смеясь, кричит прохожим: «Идите вы в жопу!»

Итак, Лоло Феррари, порноактриса с самой большой грудью в мире, прыгающая на батуте; трансвеститы с фаллоимитаторами; уроды в собачьих ошейниках; взаимные ласки скучающих домохозяек – со всем этим я познакомилась до того, как мне стукнуло восемнадцать.

Однако из всего этого грязного калейдоскопа в своих сексуальных фантазиях я использую в лучшем случае минут десять экранного времени.

Наряду с парой повторяющихся снов о Хане Соло эта «солянка» стала первым, нечетким, но верным указателем пути во взрослую жизнь. Секс. Желание. Потребность в оргазме. Что-то, что поведет меня в правильном направлении. Кажется, это что-то в итоге каким– то образом – я не знаю как – подскажет мне, как правильно одеваться, вести себя, побудит оставить дом и найти себя. Что бы это ни значило.

В то время мне хотелось видеть как можно больше секса. Больше, чем я могла нафантазировать, пока делала себе бутерброд. Лишь позже я поняла, что мое сексуальное образование было необходимым и достаточным. Доступная и предельно откровенная порнография XXI столетия проникает в нас подобно антибиотикам, убивая все живое – все тайны и все сомнения.

Было непросто, но, будучи несмышленым подростком, я путем проб и ошибок нашла «это». Я на интуитивном уровне поняла, что значит быть женщиной.

И вот прошло 22 года. Ночь, и я болтаюсь в Интернете в поисках порно. Я знаю, что мне понравится – секс втроем, необыкновенные, величественные львы из «Хроник Нарнии», – и если честно, то все можно найти, если постараться. Если у вас есть 10 минут свободного времени, Интернет и огромное желание.

Но есть одна вещь в современной порнографии, которую не сыщешь днем с огнем. Ни видео со сценами инцеста, ни старый добрый БДСМ не помогут вам ее отыскать. Вы можете потратить все деньги на кредитке и излазить Сеть вдоль и поперек. Простая и очевидная штука, к которой я еще вернусь…

Зато – и тут грех жаловаться – Интернет забит порно, которое полностью проясняет важный для всех нас вопрос: сколько времени нужно мужчине, чтобы кончить? В среднем – шесть минут. Все мы в курсе, правда? Вот он, типичный образчик гетеросексуального порно XXI века:

Дурно одетая девушка с уродливыми длинными ногтями сидит на диване, пытаясь выглядеть сексуально. На самом деле она выглядит так, как будто только что вспомнила о неоплаченном штрафе за парковку. Хотя, может быть, дело в слишком тугом бюстгальтере…

И тут входит мужчина – странной походкой, как будто он несет перед собой тяжелый стул. Это потому, что у него есть огромный эрегированный пенис. Он тревожно и заранее устало оглядывается: не нужно ли кому секса?

Поскольку ваза на столе и форточка отпадают, он (а куда деваться?!) пристраивается к девушке на диван.

В то время как она вымученно облизывает губы, мужчина наклоняется и без объяснений и прелюдий взвешивает в руке ее левую грудь. Все не просто так – это сигнал, и вот через 30 секунд ее трахают в самой неудобной позе из всех возможных. Ну и, конечно, дело рано или поздно доходит до задницы. Это вам не шутки. Как правило, эта история не обходится без шлепков и таскания за волосы – а как еще внести немного разнообразия в пятиминутную сцену, снятую двумя неподвижными камерами?

Все заканчивается предсказуемо: он походя обливает спермой ее лицо так, как будто глазирует булочку в утреннем кулинарном шоу.

Конец.

Есть, конечно, и другие варианты: может быть, ее трахают два парня или в кадре появляется так же плохо одетая подруга с кинжалоподобными ногтями, с которой она безо всякого энтузиазма лижется, имитируя леcбийский оргазм. Возможно бесконечноеколичество вариантов…

По сути, Интернет торгует одним видом порно – безжизненным и однообразным секс-фастфудом. Это порнографический «Майкрософт», вытесняющий с рынка любой другой вид секса.

Тупой, повторяющийся миллиарды раз акт и есть та самая «культура порно», которая, возможно, является крупнейшим культурным феноменом со времен контркультурной революции 1960-х и, конечно, более привычным и обыденным, чем гей-культура, мультикультурализм и феминизм.

Эта «культура порно» так глубоко укоренилось в нашем сознании, что мы уже перестаем ее замечать и идентифицировать. Голливудские куклы в купальниках. Огромные силиконовые сиськи. Акриловые ногти, с которыми невозможно завязать шнурки или напечатать текст на клавиатуре. Телевидение, переполненное лобками и грудями. Журналы, страница за страницей демонстрирующие обильную искусственную плоть. Анальный секс, представляемый как неотъемлемая часть опыта каждой женщины. Реклама, показывающая женщин с блестящими глазами, открытыми ртами, готовых к половому акту.

Жуткие стринги вместо нормальных трусов. Высоченные каблуки, которые в реальности производятся не для хождения, а для красивых поз во время секса. 12 % Интернета – порнография, а это 4,2 млн веб-сайтов, 28 000 человек в секунду, смотрящих порно. Это означает, что 12 % женщин в Интернете изображаются либо на четвереньках, запихивающими в себя нечто глубоко антисанитарное, либо насилуемыми.

Очевидно, что подобная демонстрация так же пагубна для душевного спокойствия женщин, как если бы 12 % видео в Интернете демонстрировало бы рыдающих мужчин, сброшенных в ямы, полные злобных акул. Сексуальная революция пообещала женщинам сексуальную свободу… и обманула их, сведя эту самую свободу к набору унизительных комиксов. Это отвратительно. И несправедливо.

И дело здесь не в порнографии. Порнография стара как мир. Думаю, одним из первых действий неандертальца было изображение на стене пещеры огромного мужского хозяйства. И возможно, сделала его именно женщина. В конце концов, мы больше заинтересованы в: а) мужских членах и б) украшении дома.

Именно поэтому музеи так интересны: бродя по ним и рассматривая продукты деятельности человечества на его прекрасном пути от сгустка материи до wi-fi, вы видите невероятные изделия из железа, вдохновляющую керамику, поразительные пергаменты, изысканную живопись и – сотни совокуплений. Мужчины занимаются сексом с мужчинами, мужчины занимаются сексом с женщинами, мужчины изливают на женщин сперму, женщины ублажают себя – все это есть. Все мыслимые проявления человеческой сексуальности – в глине и в камне, в охре и в золоте.

Идея о том, что порнография является эксплуатацией и дискриминацией женщин абсурдна: ведь это, в конце концов, просто «немного секса». Секс сам по себе беспол, так что порнография никоим образом не может сама по себе быть женоненавистнической.

Порнография – это не проблема. Воинствующие феминистки не выступают против порнографии. Проблема – в порноиндустрии. Именно она является оскорбительной, консервативной, эмоционально фальшивой. При этом она приносит доход около 30 млрд долларов в год. А значит, в том, что мы смотрим именно такое порно, а никакое другое, есть строгий расчет. Чей-то гнусный умысел.

Но нельзя запретить что-то только потому, что оно приносит деньги и при этом вызывает уныние. Если бы это было так, гамбургеры из «Макдака» запретили бы давным-давно.

Нет. То, с чего нужно начать, – это сделать порнографию в разы более разнообразной. Посмотрим правде в глаза: подавляющее большинство порносюжетов однотипны и механистичны, как холодильники с конвейера.

Есть несколько причин того, почему однообразное порно плохо для всех – мужчин и женщин в равной степени. Начнем с того, что в XXI веке половое воспитание большинства подростков происходит в Интернете. Они видят многое в Сети задолго до того, как им расскажут о сексе учителя или родители.

Но Интернет дает не только половое воспитание, которое полезно, так как обучает практическим аспектам секса. Согласитесь, нелишним будет знать, что куда входит и что куда можетвходить, к моменту, когда ты твердо решишь этимзаняться. Также подростки формируют собственную сексуальную идентичность, воображение, модели и схемы, с помощью которых они в дальнейшем будут оживлять стандартную физиологию.

Именно поэтому, какой бы ни была ущербной и обрывочной, «порнография», которую я откапывала в подростковом возрасте, была лучше, чем нынешняя, по крайней мере разнообразнее. У меня были и нижние юбки, и шпионы, и леса, и монахини, и секс втроем в шезлонгах, и вампиры, и фавны, и задние сиденья автомобилей. Женщины получали оргазм. Женские желания удовлетворялись. И это действительно былижелания женщин.

Такие фантазии важны, потому что сексуальное воображение мощнее и ярче всего именно в подростковом возрасте. Оно задает вектор сексуального поведения на всю жизнь. Одна сцена с поцелуем в живот, увиденная человеком в 15 лет, стоит миллиона сцен жесткого фистинга, которые он просмотрит к 30 годам.

Один из первых исследователей секса Вильгельм Штекель описывал фантазии во время мастурбации как транс или измененное состояние сознания, «своего рода опьянение или экстаз, во время которого исчезает представление о времени».

В прошлом году я делала сообщение на заседании феминистской группы. В дискуссии о порнографии – которая, как все априори считали, должна быть запрещена – разговор зашел о том, каким потрясением для маленьких девочек может стать случайный просмотр жесткой порнографии.

–  И такжедля маленьких мальчиков, – мягко добавила я. – Я думаю, что восьмилетние мальчики пострадают точно так же, как девочки, нажав на ссылку и увидев жесткий анальный секс.

– Нет! – закричала одна очень агрессивная женщина.

Я вынуждена с сожалением констатировать, что она выглядела как живое воплощение воинствующей феминистки Андреа Дворкин.

– Мальчика это не расстроило бы, потому что он видит мужчину, контролирующего ситуацию.

И я подумала обо всех моих знакомых восьмилетних мальчиках – Томе, Харрисе, Райане, которые все еще немножконервничают, когда смотрят «Пиратов Карибского моря», – и очень засомневалась, что их оставил бы равнодушным вид мужчины, контролирующего ситуациюи трахающего кого-то в зад.

Именно тогда я поняла, что нам нужно больше, а не меньше порнографии. Восьмилетние люди не должнысмотреть порно, это очевидно, так что рассуждать об их возможной реакции просто не имеет смысла. Это все равно что рассуждать о том, как бы они отреагировали на новую марку виски или на повышение НДС.

Но когда они достигают возраста, в котором действительно хотятвидеть сексуальные сцены, то я хочу, чтобы у Харриса, Райана и Тома был шанс найти, за неимением лучшего слова, правдивоепорно. Такое, которое покажет им секс как некий процесс, в котором два человека участвуют совместно. В котором каждый получает удовлетворение. Процесс, где главным должно быть совокупление само по себе, а не супержеребец. Всеобъемлющее сексуальное удовольствие.

Поэтому мы должны научиться делать свое собственное женское порно. Не ерунду как бы специально для женщин – все эти властные леди-боссы, использующие подчиненных для увеличения объема продаж, – а что-то принципиально иное.

Я подозреваю, что женская порнография будет чем-то человеческим, забавным, опасным, необычайно ярким, совершенно отличающимся от мужского порно.

Достаточно прочитать «Мой тайный сад» Нэнси Фрайдэй – сборник женских фантазий для мастурбации, – чтобы понять, насколько глубоко и богато женское сексуальное воображение. Мужские фантазии бывают короткими, мощными и всегда, скажем так, конкретными. В то время как женские фантазии похожи на симфоническую музыку. В своих фантазиях женщины увеличиваются и уменьшаются, меняют облик и возраст. Они проявляются в виде пара, света и звука, они вспыхивают внутри абсолютно разных персонажей (медсестра, робот, мать, девственница, мальчик, волк), но всегда с прекрасными и пышными волосами. Ни однаженщина никогда не кончала, воображая себя с плохой прической.

Но это только начало. Представьте себе, если бы порнография не была таким механизированным актом, чистой аэробикой, где все озабочены исключительно высокой скоростью проникновения и демонстративной эякуляцией. Представьте, что в ней речь шла бы о желании.

Ведь единственным, чего я не могла найти в ту ночь, когда бродила по Интернету, было желание. Людей, которые на самом деле хотели бы спать друг с другом. Представьте, каково наблюдать двоих, впившихся друг в друга людей, раскаленных добела от желания, с расширенными зрачками. Им до хруста костей хочется прижаться друг к другу. Ведь я наверняка не единственная на свете, у кого бывал такой секс. Так вот: я хочуувидеть такой же секс на экране.

В мире, где можно купить себе новые почки, картину Пикассо или билет для полета в космос, я не могу увидеть на экране реальный секс. Слушайте: у меня есть деньги. Я готова за это платить. Мне 35 лет, и я просто хочу увидеть на экране кончающую женщину.

Не такое уж запредельное требование, не правда ли?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.