Темные силы нас злобно гнетут

Темные силы нас злобно гнетут

Более 10 лет назад — в 1992 году — в журнале «Знамя» была опубликована вещь, оказавшая заметное влияние на отечественную фантастику.

На первый взгляд повесть Виктора Пелевина «Омон Ра» — кощунственно-пародийный соцартовский стеб. Еще бы — автор покушается на нашу гордость, успехи в освоении космоса и как злостно! В основе сюжета запуск «автоматического лунохода», причем каждая ступень ракеты-носителя (да и сам луноход) управляется вручную космонавтом-смертником. Но это еще не все — в конце концов выясняется, что весь «космический полет» просто снимается для телевидения в подземном бункере при соответствующих декорациях.

Все оказывается фикцией, кроме гибели космонавтов. Она была настоящей. Зачем же она понадобилась, такая гибель?

Принесение жертв (в том числе и человеческих) практиковалось практически во всех религиозных культах от язычества до монотеизма. И, хотя считается, что в противостоянии жестоким и кровожадным «мелким богам» Иегова победил именно как Бог, отвергающий человеческие жертвы, по внимательном прочтении Библии выясняется, что он далеко не всегда довольствовался кровью жертвенных животных. Тут можно вспомнить не только знаменитое несостоявшееся жертвоприношение Авраама, но вполне состоявшуюся гибель дочери полководца Иефеая, принесенную в жертву в честь победы над аммонитянами. Про Авраама, Исаака и ангела, остановившего занесенную руку, помнят все, про Иефеая напомню.

Полководец Иефеай, карьера которого зависела от успеха в битве с давними врагами иудеев — аммонитянами, после ряда неудачных сражений и переговоров, выходя на решающую битву, дал обет Богу — принести в жертву то существо, которое первым встретит его дома по возвращении с победой. Первой встретила удачливого полководца любимая дочь, вышедшая поздравить его. Узнав об обете, она согласилась принять смерть и добровольно пошла под нож. Бог руку отца не остановил — возможно, потому, что Исааку было назначено положить начало великому народу, дочь же Иефеая никаким особым предназначением похвастаться не могла. И вообще эта история сильно напоминает всем известный казус с Ифигенией — та, впрочем, вроде бы, была спасена из-под жертвенного ножа и перенесена в Тавриду. Впрочем, Клитемнестра, мать Ифигении, не слишком восхищалась твердокаменной честностью мужа — и расплатилась с ним за убийство дочери по высшему разряду.

Иначе говоря, любая сакральная сила требует жертвы, или, если перевернуть это утверждение, любая сила, в честь которой свершаются жертвоприношения, становится сакральной. Бессмысленные с прагматической точки зрения жертвы героев «Омона Ра» на самом деле несли в себе глубокий мистический смысл. При их посредстве одряхлевшая Власть делалась уже не беспомощно-бездарной, а всесильной, алогичной и непредсказуемой. Иными словами, божественной.

Таким образом, в своей повести Пелевин обозначил две темы, впоследствии подхваченные многими заметными фантастами — сакрализации тоталитарных режимов (к этой теме мы обратимся позже) и обращения к тем или иным формам человеческих жертвоприношений.

Нынешняя популярность этого, казалось бы, странного для фантастики, сюжета объясняется не только обращением к соцарту и абсурду; но еще и возвратом к донаучному, магическому мышлению, столь типичному и для тоталитарного сознания, и для постсоветского общества последнего десятилетия. Однако, здесь надо отметить еще вот что — единожды свершенная великая жертва христианства делает недопустимым в дальнейшем любую практику жертвоприношений. А значит, прерогатива питаться жертвенным туком остается лишь у извечного антагониста Господа. Любое жертвоприношение в современном мире (или в современной трактовке, поскольку все мы, даже атеисты — люди христианской культуры) — это приношение Темным силам, под какими бы личинами они не выступали. У нынешних фантастов (как и у их предшественников—богословов) зло вообще имеет склонность рядиться в ложные личины и прикрываться ложной идеологией, выдавая себя если не за добро, то за суровую необходимость.

Так, в «Пожирателях крови» Ольги Елисеевой («Сакральная фантастика- 2000») темные силы, притворяясь богами, установили в Атлантиде кровавые культы, «питаясь» энергией страданий и жертвенной кровью, и, в конце концов, вызвали смуту и гибель народа атлантов (не без Божественного вмешательства). Уцелела лишь колония атлантов в Южной и Центральной Америке — вот откуда кровавые ритуалы местных племен, столь неприятно поразившие христиан-завоевателей. В романе Виктора (не Владимира!) Васильева «Кладезь бездны» (Махаон, 2002) кровавые смуты в слегка альтернативной, но узнаваемой средневековой Европе провоцирует инопланетная цивилизация, черпающая «Энергию» из социальных катаклизмов и человеческих страданий. При этом бедная героиня, чье единственное назначение — вызвать кровавую смуту, уверена, что с ней беседуют святые.

В «Корпусе» Виталия Каплана (АиФ-Принт, 2001) темные силы перемещают современных нам подростков в некий пространственно-временной карман, где при помощи последовательной системы муштры, наказаний и поощрений провоцируют в детских микрогруппах доносительство, жестокость, слепое повиновение, попрание чужого достоинства ради «высших интересов» и т. д. А делается все это якобы для того, чтобы воспитать избранные отряды спасителей человечества от грядущей катастрофы, смысл которой человеческий разум пока постигнуть не может.

Пожалуй, высшее свое выражение идея сакрального жертвоприношения получает в недавно вышедшей повести Александра Сивинских «Открытие Индии» (петербургский журнал фантастики, а вернее, странной прозы "Полдень, ХХI" № 3 за 2002 год). Там кровавая жертва — уже необходимый компонент, позволяющий избранным проникнуть в некую запредельную «Индию духа». Эта повесть, отсылающая читателя к доблестным временам сталинских соколов и героев-полярников, по сути своей пафосна и романтична, несмотря на явную перекличку с ехидным «Омоном Ра».

Что ожидает героев, по трупам своих соратников проложивших себе дорогу в сакральную Индию, в общем-то непонятно, равно как и непонятно, существует ли сама Индия, или это, как Луна в «Омоне Ра» Пелевина — ложная, мнимая цель, призванная скрывать собой какую-то другую, истинную и страшную.

И вот еще один, как мне кажется, достаточно важный момент… Все упомянутые фантасты, хотя и принадлежат к новой генерации, но все-таки росли и учились в советских школах, где тема избранности и жертвенности в качестве инструмента пропаганды использовалась более, чем активно (в том числе и в рамках курса литературы). Вспомним страшноватенькие, но такие узнаваемые приемы пропаганды, при помощи которых обрабатывали космонавтов-смертников зловещие особисты Пелевина. Под увеличительным стеклом соцарта эти приемы смотрятся абсурдно и пародийно, но каждый житель бывшего СССР в той или иной степени испытал действие подобных приемов на себе — кого из нас на примерах реального, но опошленного навязчивой пропагандой героизма, не призывали выдерживать пытки врагов и класть свой живот на алтарь Отечества? Причем, обработка происходила в том возрасте, когда подобные призывы воспринимаются некритично, да еще накладываются на романтические порывы, вообще свойственные юности. И все же, эта обработка давала свой эффект — тем самым, жизни каждого гражданина сообщался некий высший смысл, утратив который, многие стали чувствовать себя неуютно. Тут и пришла на помощь Темная Сила.

Пристальный интерес Мрака к нашей скромной особе сообщает нашим исконным домашним подлостям и пошлостям романтический ореол. Как же, нами лично вон кто интересуется! Не этому ли, кстати, эффекту во многом обязан своей популярностью знаменитый булгаковский роман — сам дьявол снизошел, чтобы наказать хапугу-управдома, халтурщика-конферансье, мелкого чиновника… Что же получается — эти людишки, проходные персонажи, мелочь, чем-то сомасштабны Князю тьмы!

Кстати, хватает у нас и таких романов, где роль таких темных сил исполняет глобалистский запад: навскидку назову самые нашумевшие: «Рапсодию гнева» Дмитрия Янковского (Центрполиграф, 2000) и «На чужом пиру» Вячеслава Рыбакова (АСТ-Terra fantastica, 2000). Что, соответственно, автоматически поднимает и Америку и Россию на иной — высокий мистический уровень. Тем более, что враги и здесь склонны действовать тайно и логики в их поступках на первый взгляд никакой (вернее, она есть, но чисто мифологическая); «юсовцы» Янковского тайком зомбируют граждан, а затем, пользуясь их беспомощностью, скупают жилплощадь, а штатники Рыбакова травят российских философов ядовитыми конфетками, вызывая размягчение умов…

Теоретически (поскольку каждое действие вызывает противодействие), должны появиться тексты, где Высшие Силы, питаясь нашими благими порывами и высокими душевными качествами, начнут культивировать в душах несчастных запутавшихся землян ростки добра. Но давно известно, что добро в литературных произведениях выглядит гораздо бледнее и менее убедительно, чем зло. А любая утопическая концепция при ближайшем рассмотрении превращается в свою противоположность.