Мой Достоевский Ф.М.
Мой Достоевский Ф.М.
Последний главный редактор газеты «Известия» товарищ Абрамов, от которого я, собственно, и ушел, утверждал, что хочет делать газету для интеллигенции. Он долго рассуждал на эту тему в беседе со мной.
– Почему у тебя в картинках так много мужиков с топором?
– Виталий, вообще-то это Родион Романович Раскольников
– Да я знаю…
«Слава богу», – подумал я.
– Но как-то мрачновато.
Спустя несколько месяцев Абрамов вообще перестал печатать мои мрачноватые картинки. Действительно, зачем пугать оптимистически настроенную интеллигенцию.
Этот раздел я хотел было посвятить сегодняшним власть имущим питерцам, равнодушно смотрящим на то, как уничтожают их родной город, но потом подумал: зачем мне портить настроение этой книге? Все разделы ведь посвящены трем хорошим людям и одной хорошей собаке, и я решил посвятить этот раздел смелым и замечательным славистам в лице моего постоянного редактора и автора учебника русского языка для старшеклассников Людмилы Великовой. Вот так.
«На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу, – все это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши. Нестерпимая же вонь из распивочных, которых в этой части города особенное множество, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, довершили отвратительный и грустный колорит картины. Чувство глубочайшего омерзения мелькнуло на миг в тонких чертах молодого человека. Кстати, он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен. Но скоро он впал как бы в глубокую задумчивость, даже, вернее сказать, как бы в какое-то забытье, и пошел, уже не замечая окружающего, да и не желая его замечать. Изредка только бормотал он что-то про себя, от своей привычки к монологам, в которой он сейчас сам себе признался. В эту же минуту он и сам сознавал, что мысли его порою мешаются и что он очень слаб: второй день как уж он почти совсем ничего не ел.
Он был до того худо одет, что иной, даже и привычный человек, посовестился бы днем выходить в таких лохмотьях на улицу. Впрочем, квартал был таков, что костюмом здесь было трудно кого-нибудь удивить. Близость Сенной, обилие известных заведений и, по преимуществу, цеховое и ремесленное население, скученное в этих серединных петербургских улицах и переулках, пестрили иногда общую панораму такими субъектами, что странно было бы и удивляться при встрече с иною фигурой. Но столько злобного презрения уже накопилось в душе молодого человека, что, несмотря на всю свою, иногда очень молодую, щекотливость, он менее всего совестился своих лохмотьев на улице. Другое дело при встрече с иными знакомыми или с прежними товарищами, с которыми вообще он не любил встречаться… А между тем, когда один пьяный, которого неизвестно почему и куда провозили в это время по улице в огромной телеге, запряженной огромною ломовою лошадью, крикнул ему вдруг, проезжая: «Эй ты, немецкий шляпник!» – и заорал во все горло, указывая на него рукой, – молодой человек вдруг остановился и судорожно схватился за свою шляпу. Шляпа эта была высокая, круглая, циммермановская, но вся уже изношенная, совсем рыжая, вся в дырах и пятнах, без полей и самым безобразнейшим углом заломившаяся на сторону. Но не стыд, а совсем другое чувство, похожее даже на испуг, охватило его.
«Я так и знал! – бормотал он в смущении, – я так и думал! Это уж всего сквернее! Вот эдакая какая-нибудь глупость, какая-нибудь пошлейшая мелочь, весь замысел может испортить! Да, слишком приме тная шляпа… Смешная, потому и приметная… К моим лохмотьям непременно нужна фуражка, хотя бы старый блин какой-нибудь, а не этот урод. Никто таких не носит, за версту заметят, запомнят… главное, потом запо мнят, ан и улика. Тут нужно быть как можно неприметнее… Мелочи, мелочи главное!.. Вот эти-то мелочи и губят всегда и все…» "
Из романа «Преступление и наказание». Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. – М.: Наука, 1973. – Т. 6. – С. 6–7.
«Танцы со звездами» – это телевизионная программа, которая стала очень популярной. Все стали танцевать, и на льду в том числе. Между нами говоря, я должен был танцевать в самом первом проекте. Под большим секретом мне дали тогда посмотреть иностранный диск, с которого у нас делали кальку. Я долго кочевряжился – и так и не стал звездой. А ведь мог.
Монетизация льгот – это замена натуральных льгот денежными компенсациями, проведенная правительством России в 2005 году и повлекшая за собой массовые выступления пенсионеров в стране. Обычно накалывали и все вроде проходило, а тут вышла какая-то нестыковочка.
Модернизация, инновация – президент Дмитрий Анатольевич Медведев ввел эти термины в наш обиход году в 2009-м. И они быстро стали нам родными, посконными и домоткаными.
«Дверь, как и тогда, отворилась на крошечную щелочку, и опять два вострые и недоверчивые взгляда уставились на него из темноты. Тут Раскольников потерялся и сделал было важную ошибку.
Опасаясь, что старуха испугается того, что они одни, и не надеясь, что вид его ее разуверит, он взялся за дверь и потянул ее к себе, чтобы старуха как-нибудь не вздумала опять запереться. Увидя это, она не рванула дверь к себе обратно, но не выпустила и ручку замка, так что он чуть не вытащил ее, вместе с дверью, на лестницу. Видя же, что она стоит в дверях поперек и не дает ему пройти, он пошел прямо на нее. Та отскочила в испуге, хотела было что-то сказать, но как будто не смогла и смотрела на него во все глаза.
– Здравствуйте, Алена Ивановна, – начал он как можно развязнее, но голос не послушался его, прервался и задрожал, – я вам… вещь принес… да вот лучше пойдемте сюда… к свету… – И, бросив ее, он прямо, без приглашения, прошел в комнату. Старуха побежала за ним; язык ее развязался.
– Господи! Да чего вам?.. Кто такой? Что вам угодно?
– Помилуйте, Алена Ивановна… знакомый ваш… Раскольников… вот, заклад принес, что обещался намедни… – И он протягивал ей заклад.
Старуха взглянула было на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо в глаза незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему показалось даже в ее глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась.
Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что кажется, смотри она так, не говори ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее. "
Из романа «Преступление и наказание».
Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. М.: Наука, 1973. – Т. 6. – С. 61–62.
«Красная Шапочка прилегла рядом с Волком и спрашивает:
– Бабушка, почему у вас такие большие руки?
– Это чтобы покрепче обнять тебя, дитя мое. "
Из сказки «Красная Шапочка». Перро Шарль. Красная Шапочка. – М.: Рипол Классик, 2011. – С. 17.
«Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила.
Старуха, как и всегда, была простоволосая. Светлые с проседью, жиденькие волосы ее, по обыкновению жирно смазанные маслом, были заплетены в крысиную косичку и подобраны под осколок роговой гребенки, торчавшей на ее затылке. Удар пришелся в самое темя, чему способствовал ее малый рост. Она вскрикнула, но очень слабо, и вдруг вся осела к полу, хотя и успела еще поднять обе руки к голове. В одной руке еще продолжала держать «заклад». Тут он изо всей силы ударил раз и другой, все обухом и все по темени. Кровь хлынула, как из опрокинутого стакана, и тело повалилось навзничь. Он отступил, дал упасть и тотчас же нагнулся к ее лицу; она была уже мертвая. Глаза были вытаращены, как будто хотели выпрыгнуть, а лоб и все лицо были сморщены и искажены судорогой.
Он положил топор на пол, подле мертвой, и тотчас же полез ей в карман, стараясь не замараться текущею кровию, – в тот самый правый карман, из которого она в прошлый раз вынимала ключи. Он был в полном уме, затмений и головокружений уже не было, но руки все еще дрожали. Он вспомнил потом, что был даже очень внимателен, осторожен, старался все не запачкаться…»
Из романа «Преступление и наказание». Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. – М.: Наука, 1973. – Т. 6. – С. 63.
Борис Абрамович Березовский – главный злодей в нашей стране. На него всё валят. Удобно, когда есть такой человек. Сейчас он живет в Лондоне. Когда-то был помощником Ельцина. Тайным и теневым. И, как говорят злые языки, выбрал ему тогда преемника. Тихого и скромного Володю Путина. В свое время Березовский владел газетой «Коммерсантъ», в которой я работал как до него, так и после.
«– Убивать? Убивать-то право имеете? – всплеснула руками Соня.
…
– Да ведь как убил-то? Разве так убивают? Разве так идут убивать, как я тогда шел! Я тебе когда-нибудь расскажу, как я шел… Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!.. "
Из романа «Преступление и наказание». Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. – М.: Наука, 1973. – Т. 6. – С. 322.
«Отмыть бабки» – сделать деньги чистыми, легализовать их. В стране, где много денег нечистых, то есть нечестно полученных, этот термин очень актуален.
Как только не называли деньги: «капуста», «мои кровные», «башли», «бабки», «бабло».
«Бабки» – самое распространенное. А доллары? Редко кто скажет – «доллары». Обычно говорят: «баксы», «зеленые», «грины», «американские рубли». Однажды, я даже слышал – «дедушки».
В нашей стране тех, для кого цель жизни – заработать деньги, всегда не очень уважали и не очень уважают. Завидуют тому человеку, у которого много денег. Но не уважают. Как-то с пренебрежением относятся и к зарабатыванию денег. «Бабки» не зарабатывают, их заколачивают. Денег вообще как будто в нашей стране стыдятся. Да, противоречивый народ и противоречивая страна. Умом ее точно не понять.
Парадное – главный вход доходного многоквартирного дома. С исчезновением самих доходных домов парадными стали называть любой вход в жилой дом. Это название жители Санкт-Петербурга используют по сей день, на удивление москвичей, которые именуют вход в дом – подъездом. Однако что парадное, что подъезд – в одинаково жутком состоянии. Что доказывает: как вещь ни называй, а суть ее от названия не меняется.
«Среди комнаты стояла Лизавета, с большим узлом в руках, и смотрела в оцепенении на убитую сестру, вся белая как полотно и как бы не в силах крикнуть. Увидав его выбежавшего, она задрожала как лист, мелкою дрожью, и по всему лицу ее побежали судороги; приподняла руку, раскрыла было рот, но все-таки не вскрикнула и медленно, задом, стала отодвигаться от него в угол, пристально, в упор,
смотря на него, но все не крича, точно ей воздуху недоставало, чтобы крикнуть. Он бросился на нее с топором; губы ее перекосились так жалобно, как у очень маленьких детей, когда они начинают чего-нибудь пугаться, пристально смотрят на пугающий их предмет и собираются закричать. И до того эта несчастная Лизавета была проста, забита и напугана раз навсегда, что даже руки не подняла защитить себе лицо, хотя это был самый необходимо-естественный жест в эту минуту, потому что топор был прямо поднят над ее лицом. Она только чуть-чуть приподняла свою свободную левую руку, далеко не до лица, и медленно протянула ее к нему вперед, как бы отстраняя его. Удар пришелся прямо по черепу, острием, и сразу прорубил всю верхнюю часть лба, почти до темени. Она так и рухнулась. Раскольников совсем было потерялся, схватил ее узел, бросил его опять и побежал в прихожую.
Страх охватывал его все больше и больше, особенно после этого второго, совсем неожиданного убийства. Ему хотелось поскорее убежать отсюда. И если бы в ту минуту он в состоянии был правильнее видеть и рассуждать; если бы только мог сообразить все трудности своего положения, все отчаяние, все безобразие и всю нелепость его, понять при этом, сколько затруднений, а может быть, и злодейств еще остается ему преодолеть и совершить, чтобы вырваться отсюда и добраться домой, то очень может быть, что он бросил бы все и тотчас пошел бы сам на себя объявить, и не от страху даже за себя, а от одного только ужаса и отвращения к тому, что он сделал. Отвращение особенно поднималось и росло в нем с каждою минутою. Ни за что на свете не пошел бы он теперь к сундуку и даже в комнаты. "
Из романа «Преступление и наказание». Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. – М.: Наука, 1973. – Т. 6. – С. 65.
Любой начальник, когда идет на повышение, тащит за собой своих подчиненных. Иногда друзей и родственников. Перетаскивает их за собой в другой город. Так поступают все начальники. Но абсолютный рекорд, по-моему, поставил Владимир Владимирович Путин. Он перетащил в Москву всех своих питерских друзей-одноклассников, тех, с кем учился в институте, и, наверное, где-то работают его друзья по детскому саду, те, с кем он делил один горшок. В общем, Владимир Путин, как мне кажется, настоящий друг. Это я почти без иронии.
Этот рисунок я обозначил как «Мое послание петербуржцам». Опубликован он был на сайте grani.ru и сопровождался следующим текстом: «Это не просто картинка. Эта картинка в поддержку петербуржцам. В 2009–2010-м я был в Петербурге зимой, и мне казалось, что дальше уже просто некуда. Я шел по проезжей части почти по щиколотку в воде и снегу и в голос ругался на власти этого города. Несколько раз я переводил бабушек через дорогу, потому что пройти по тротуару, по этим колдобинам, было невозможно. В 2010–2011-м оказалось, что то, что было в прошлом году, это еще не край. Особенно меня вывели из себя высказывания Матвиенко. Типа «пускай старики и дети сидят дома и не выходят без надобности».
В конце этого текста я пожелал Валентине Ивановне[1] встретиться с Родионом Романовичем Раскольниковым, чтобы он ей снился как можно чаще и приходил к ней по ночам с топориком. Спустя некоторое время в одном из чатов я обнаружил следующую цитату. Питерец писал москвичам: «На себя посмотрите! У вас ваще десятками людей взрывают и аквапарки рушатся». Здесь уж без комментариев.
На что «пенсионная» реформа направлена, я не берусь комментировать.
Пенсионная реформа в нашей стране, оказывается, еще продолжается. А я думал, что она уже давно закончилась. Скоро и я стану пенсионером. Надеюсь, доживу. Формулировка «пенсия по старости» меня очень расстраивает. Неужели так трудно написать – «пенсия по возрасту»? Мои вполне аппетитные подруги недавно стали пенсионерками по старости. Этим я очень возмущен.
Вообще-то у меня создалось впечатление, что в моей родной стране не очень любят пенсионеров. Стариков. Впрочем, это еще как-то можно понять. Уголком своего мозга. Но ведь и детей, как мне кажется, не очень любят. А вот это уже понять невозможно никак. Никаким уголком никакого мозга.
Этот рекламный слоган существовал в течение всей истории СССР. Его писали везде, где тогда было возможно. У меня есть копилка в форме толстой сберегательной книжки, на которой он, этот лозунг, написан. А какая была альтернатива? Только чулок. И еще под матрасом можно было хранить деньги.
У моей бабушки была сберкнижка, куда ей переводили пенсию. И у меня была сберкнижка, куда бабушка иногда переводила свою пенсию. Да сберкнижки были у всех. Они уже старые и сейчас хранятся у меня в архиве. Читая их, мы видим, как двигались деньги. Как они накапливались и обесценивались. Это все, конечно, помнят. Очереди в cберкассы, давки, панику, «черные вторники» и многие другие неприятные события. В конечном итоге государство лихо накололо всех своих сограждан в одночасье.
Одно время в Петербурге я жил в гостинице на Владимирском проспекте и каждое утро проходил мимо памятника Ф. М. Достоевскому. Я обратил внимание, что около памятника собирается довольно много граждан без определенного места жительства. Граждане обычно сидели на парапете или на корточках, разговаривали, посматривая на Федора Михайловича. При этом, что удивительно, все они (естественно, мужская их часть, а в основном там были мужчины) были поразительно внешне похожи на писателя. Лобастые, сутулые, с длинными бородами.
А во дворе дома, где последние годы жил и умер писатель, на стене я обнаружил гигантские граффити – «Стоматология Достоевского 2».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.