Рослость берез и кажимость воды

Рослость берез и кажимость воды

О «Матиссе» Александра Иличевского

За последний год взрывная, лирическая проза Александра Иличевского обрела целую армию поклонников. Предыдущая книга писателя – роман «Ай-Петри», вышедший в начале сентября, – сметена с прилавков: три тысячи тиража разошлись за три недели. Некоторые критики уже провозгласили Иличевского гением.

Но знакомство с ним лучше всего начинать именно с «Матисса» – этот роман качественнее других написан, да и персонажи в нем действуют экзотические. Добродушный бомж Вадя. Его подружка – бомжиха и дурочка Надя. Экс-физик Королев, перемолотый безвременьем 1990-х.

Подробней всего прописана именно судьба Королева – самого близкого автору (и по возрасту, и по образованию) героя. Талантливый ученый, Королев покидает обнищавшую науку, работает расклейщиком объявлений, страховым агентом, торговым координатором, пока не отправляется бродяжничать. Зачарованно и потерянно он странствует по московским паркам, метро, подземным рекам, по собственным снам. Узнаваемо, иногда очень тонко… и все же лучше всех получилась Надя – по степени авторского сочувствия. Чтобы сберечь ускользающее сознание, Надя упорно складывает цифры на чеках – этому ее когда-то научила мама. Пока мама была жива, она все время «выцарапывала дочку из небытия» – упражнениями, разговорами. Теперь Надя собирает чеки и «денюжку» на будущую жизнь – прячет их в зоопарке, чтобы в приступе амнезии напрочь забыть о кладе. Не знаю, кто еще в нашей литературе сопереживал бы своему герою так глубоко, с такой болью и любящим сердцем – тут Иличевскому, кажется, нет сегодня равных. Если перед нами и гений, то гений сострадания. Но.

Расставив своих персонажей, несколько раз пустив их по кругу московских улиц, писатель не знает, что делать с ними дальше. Отправить на юг? И троица совершает исход из Москвы. На читателя обрушивается новая порция пейзажей и полуснов. Их бы править и править безжалостной редакторской рукой. «Из-за того, что обе березы были искривлены в поднимающемся их рослостью воздухе – переломлены словно бы в нем, в то время как другие деревья были переломлены естественным образом – границей воды и атмосферы, благодаря этому как раз и образовалось то “смущение зрения”, то есть кажимость того, что вода, прозрачность подымается не только в воздух плоскости картины, но и в чувственный объем над полотном сетчатки…»

Такого в романе много. Иличевский гонит полотно текста, словно забывая, что он не живописец, не Матисс (о котором в романе полслова), а писатель. И не совершает последнего усилия, не достраивает образ, не дает себе отчета, что именно хочет сказать. Послушайте, издатели просто обязаны приставить к Иличевскому фельдфебеля с редакторским образованием, который вовремя подталкивал бы его под локоть и не давал разойтись, захлебнуться в «кажимостях». Который чеканил бы ему на ухо пушкинский афоризм: «Проза требует мыслей и мыслей – без них блестящие выражения ни к чему не служат». Иначе энергия этого бурного таланта уйдет в песок, жар этого сердца растратится в никуда, а перспективность этой чуткой и обещающей еще немало тайн прозы обернется пшиком.

Александр Иличевский. Матисс. М.: Время, 2007.