«Дзюдо — это не спорт»

«Дзюдо — это не спорт»

Спортом я начал заниматься лет в десять-одиннадцать. Как только стало ясно, что одного драчливого характера не хватает, чтобы быть первым во дворе и в школе, я решил пойти в секцию бокса. Но долго там не продержался: мне очень быстро сломали нос. Боль была страшная — невозможно было дотронуться до кончика носа.

Но к врачу я не пошел, хотя вокруг говорили, что надо операцию делать. Я спросил: «Зачем? Так срастется». Действительно, срослось. Но охота заниматься боксом у меня после этого пропала.

И тогда я решил заниматься самбо. Борьба в то время вообще была популярна. Я пришел в секцию недалеко от дома и начал заниматься. Это был простенький зал, принадлежавший спортивному обществу «Труд». Там у меня был очень хороший тренер — Анатолий Семенович Рахлин. Он всю жизнь отдал своему делу, до сих пор тренирует девчонок и мальчишек.

Тренер сыграл в моей жизни, наверное, решающую роль. Если бы спортом не стал заниматься, неизвестно, как бы все дальше сложилось. Это Анатолий Семенович меня на самом деле из двора вытащил. Ведь обстановка там была, надо честно сказать, не очень.

И вот сначала я занимался самбо, а потом уже пошло дзюдо. Тренер принял решение, что теперь будет дзюдо, и вся наша группа тогда сменила вид борьбы.

Дзюдо — это ведь не просто спорт, это философия. Это уважение к старшим, к противнику, там нет слабых. В дзюдо все, начиная от ритуала и заканчивая какими-то мелочами, несет в себе воспитательный момент. Вот вышли на ковер, поклонились друг другу… А могли и по-другому — вместо «поклонились» сразу противнику в лоб дать.

С теми людьми, с которыми я занимался тогда, до сих пор дружу.

— Покуривали?

— Нет. Может быть, пробовал пару раз, но не курил. А когда начал заниматься спортом, я это просто исключил. Тренировались сначала через день, а потом каждый день, и времени уже ни на что не оставалось. Уже начали появляться другие приоритеты, приходилось самоутверждаться в спорте, добиваться чего-то, появились другие цели. Это, конечно, очень сильно подействовало.

— А карате вы не пробовали заниматься? Ведь это был в то время популярный и где-то запрещенный спорт.

— К карате да и ко всем остальным неконтактным видам спорта мы относились как к разминке, как к балету. Спорт только тогда спорт, когда это связано с потом, с кровью, с тяжелой работой.

Даже когда начался активный интерес к карате, школы всякие начали возникать на коммерческой основе, мы рассматривали это как дело, связанное только с зарабатыванием денег.

Мы-то никаких денег за занятия не платили — все были из бедных семей. А карате с самого начала было платным, поэтому каратисты считали себя первым сортом.

Однажды мы пришли на тренировку вместе со старшим тренером «Труда» Леонидом Ионовичем. Смотрим, на ковре каратисты занимаются, хотя уже наше время наступило. Леня подошел к их тренеру и сказал ему об этом. Тот даже не посмотрел в его сторону — мол, иди отсюда. Тогда Леня, не говоря ни слова, перевернул его, придушил слегка, убрал с ковра, потому что тот был уже без сознания, и повернулся к нам: «Заходите, располагайтесь». Вот так мы сначала относились к карате.

— Родители поощряли ваши занятия?

— Они сначала наоборот считали, что я набираюсь какого-то негативного опыта, который будет использован во дворе и неизвестно чем закончится. Поэтому посматривали на меня с подозрением.

Потом, когда они познакомились с тренером и он стал домой к нам приходить, их отношение изменилось. А уж когда пошли первые успехи, родители поняли, что это серьезно и полезно.

— Начали выигрывать?

— Да, годика через два.

ВЕРА ДМИТРИЕВНА ГУРЕВИЧ:

Я вела его с пятого по восьмой класс. А потом мы еще решали, в какую школу ему идти после 8-го класса. У меня этот класс пошел в основном в 197-ю школу, на улице Петра Лаврова. Только он и Слава Яковлев выбрали школу со специализированным химическим уклоном. Думаю, Слава его уговорил.

Я тогда удивилась. А он говорит: «Поучимся, посмотрим…» Он никогда не был нараспашку. В той школе он тоже учился прилично. У него классная руководительница была Минна Моисеевна Юдицкая. Тоже немецкий язык вела. И я, как ни странно, гораздо чаще, чем раньше, стала бывать в их доме помогала ему с немецким. Мне хотелось, чтобы он хорошо говорил.

И он мне тоже помогал. Я работала, помимо школы, еще в архитектурно-строительном техникуме, на вечернем. И как-то муж уехал в командировку. А у меня маленькие дочки. И я сказала: «Володя, выручай, я вернусь поздно, девчонки могут испугаться, если проснутся». Он пришел посмотреть за ними и даже заночевал.

Я считаю, что он добрый человек. Но измены, подлости человечьей не простит никогда и никому. Мне так кажется.

В той школе, как я поняла, Володе не очень нравилось. Пожалуй, кроме уроков литературы. Вел их учитель Кочергин. Делал он это действительно своеобразно и интересно. Давал необычные темы для сочинений. Одна тема, точно помню, меня очень поразила. Необычная по тем временам. «Есть у революции начало, нет у революции конца». Так это же, миленькие мои, на трактат тянет!

Сразу после школы Володя объявил родителям, что пойдет на юрфак. Я не знаю, что повлияло на его выбор. Почему юрфак? Мы сперва-то думали, что он пойдет в технический институт.

И Лена Грязнова поступила в Технологический институт. А ведь их с Леной многое связывало. Она чуть не в шестом классе появилась в их доме. Хотя он вообще-то не особенно интересовался девочками. Девочки им больше интересовались.

Так вот, он вдруг неожиданно для всех заявляет: «Я в университет буду поступать». Я говорю: «Как?» Он: «Этот вопрос я решу сам».