Главка шестнадцатая

Главка шестнадцатая

16

Хочется мне сказать что-то хорошее, доброе и задушевное о евреях. Соплеменники мои, можно сказать, родные. Ну и об Израиловке тоже. А почему нет? Ведь при всем моем ерничаньи убогом я не ставлю под сомнение права евреев преклонить голову и иметь свое государство. И я не предпочитаю, прошу заметить, арабов евреям; потому что вообще никого никому не предпочитаю. Более того, я смело могу заявить, что евреи ничем не хуже арабов, моих друзей финнов и сербов и даже иранцев, сарматов и прочих половцев, да и вообще не хуже никого на свете. Впрочем, с тем же апломбом я могу утверждать, что ни один еврей не лучше ни одного араба, и вообще не лучше чукчи, мордвы, других представителей народов Севера, Юго-Восточной Азии, Северо-Запада и даже Ближнего Востока. Так как продолжаю считать, что нация – это наиболее несущественная деталь человеческого позиционирования в социуме, потому что она насквозь идеологична, а чистых наций просто не существует.

Но те, кто считают, что их национальность – самая важная часть их самосознания, их мне, конечно, безгранично и искренне жаль, потому что они либо принадлежат к числу обманутых; и тогда мне их жаль какой-то особой жалостью, как жаль любого простодушного кретина, которого наябывают по слабоумию. Либо они сами обманщики, тогда мне их жаль уже куда меньше, а хочется все-таки найти свое мокрое весло и врезать им от души.

Но если эти люди - евреи, которые, как Маугли с серым волком, одной со мной крови и при этом фанаты Израиля, причем зафанатели до такой степени, что на их солнце уже нет и не может быть темных пятен, одни, блин, вспышки да роскошные всполохи, то есть борьба очень хорошего, даже великолепного с еще лучшим и просто превосходным, то я им должен сказать, что эти розовые очки могут-таки для их Израиля кончиться весьма плачевно.

Нет, я готов понять тех, кто живет в этой прекрасной стране из Библии и хочет жить тихо-спокойно, как в летней палатке с паланкином в сибирском лесу, в котором вывели на хуй всех комаров, надоедливую мошкару и прочую летающую и ползающую дрянь. И когда они думают: а что же мне, бывшему советскому интеллигенту, мешает жить здесь спокойно, как в раю? То они, крепко и честно подумав, приходят, однако, к выводу, что мешают им жить, как ни странно (а вы что подумали?), именно палестинские арабы.

И я понимаю все эту боль и тоску, это желание остаться наедине со своим народом, там, где народ, к несчастью, был, есть и будет; то есть остаться только с теми, с кем хорошо, кто не плюет в спину, не всаживает в нее финский или дамасской стали нож, даже не шепчет разные базарные ругательства и прозвища, а просто отсутствует – absent, they are absent, sir! То есть мы проснулись, скажем: здрасьте, нет нигде, но не советской власти, а всех тех, кого видеть не хочется ни сегодня, на завтра, ни даже позавчера. Чисто, будто комаров уничтожили в сибирской тайге. А? Кайф? Или нет?

Не, не кайф, потому что комаров в сибирской тайге не извести, как и немцам не удалось осуществить свою детскую мечту – остаться наедине с самим собой, и никакого семита ни на одном саммите в округе всей Европы, нет ни одного. Увы, не исполняются такие мечты никогда, а, значит, и арабы никуда из Палестины не денутся. Как бы этого не хотелось.

Да и потом, а зачем им куда-то деваться: ведь у вас, конечно, Израиль – историческая родина, но и у арабов, даже если кто из них на головку хромой и видит плохо, то все равно у него и всех остальных историческая родина – Палестина, то есть та же самая местность, только иначе названная.

И когда евреи кричат: мы здесь жили две ебанные тысячи лет назад и еще намного раньше! То и арабы, как резанные, кричат: и мы здесь жили сранные полторы тысяч лет, и когда мы сюда пришли, вас здесь совсем не стояло, ни одного, да? Ни одного не стояло.

И как не обидно, и первые правы, но и вторые, как нарочно, правы тоже. И когда евреи громко так кричат: нас по всей Европе убивали, за нами Гитлер, как сумасшедший с бритвою в руке, бежал, мы что? - не имеет права, где голову преклонить? А? Все имеют, чукчи имеют, мордва, ханты-манси и все народы Дальнего Севера имеют, а мы – нет?

И арабы говорят: нет, конечно, дорогой, не кричи так – ты имеешь права голову преклонить, но можно, если это будет не на моих коленях, а? Ведь я – не Гитлер, я за тобой с бритвой в руке не бегал. И когда я сюда пришел, тебя здесь не стояло, да? И не я тебя с этой земли сгонял, о чем в Книге есть запись соответствующая, это римляне, маму их еби, согнали вас с этой земли, может, с другой, у вас с ними были свои терки, но я-то здесь причем, а?

И потом скажи, ведь вас не было здесь сколько столетий – тысяча лет, полтора тысяча лет? Ты где был? Ты по Европе бегал, но не я тебе яйца поджаривал, я здесь спокойно со своим верблюдом жил, и когда ты сюда начал в позапрошлом веке назад по одному приезжать – разве я тебе мешал? Разве я не ломал с тобой мой последний лепешка? Не давал тебе служить твоему дурацкому Богу – нет, прости, твой Бог – твое богатство, я тебе к Магомету не тащил, погромы не устраивал. И то, что ты в конце решил здесь опять поселиться, разве не потому, что тебе у меня было хорошо? Да? И только когда вас совсем много стало, когда вы, как, комары, блядь, сибирские, на нас тучей набросились, только тогда мы и поняли, что была у лисица дом ледяной, а у меня, зайчика, - дом лубяной; и сначала лисица говорит – ой, зайчик, у меня домик совсем хуевый стал, растаял почти на ярком солнышке, дай мне в твоем красивом домике лубяном пожить? А как устроилась, так сразу: вон, вонючий араб, иди пососи у своего ишака, на хуй, на хуй ходоков – и так всю лестницу засрали. То есть, пока я был хозяин, а ты – гость, ты такой спокойный, такой хороший был, совсем русский интеллигент аля Антоша Чехонтэ, а потом – все, прореха на человечестве, уваливай подобру, поздорову?

Ой, сложны эти национальные гимны своим кровным обидам и своей кровавой правде. Как рассудить по справедливости? Кто больше прав, кто жил здесь когда-то, потом уехал на пару тысяч лет в командировку, а потом вернулся и говорит: ша, дети, это – наша историческая родина.

Или более правы те, кто жил здесь последние полторы тысячи лет, никаких евреев в глаза не видел: лисица – видел, осел упрямый и вонючий - видел, еврей красивый и умный – нет. Не was absent. А потом они появились, начали туда-сюда бегать, затем пришел британец, который еще раньше пришел, и говорит: я ухожу, вы мне, говнюки, еще в той жизни надоели, а вместо себя оставляю вам евреев, вот теперь, засранцы, вы попляшите, понятно, да, сопли подотри, вы еще сто раз вспомните, что такое быть под Британской короной и петь про наши моря! Не захотели, теперь семь сорок будете танцевать!

То есть, я опять к сегодняшнему дню. Я понимаю тех евреев, которые говорят арабам – изыди, сатана, изыди, нам без тебя самим хорошо! И это, конечно, правда; вон прочитал на сайте родного радио «Свобода» интервью бывшего русского интеллигента Дины Рубиной (http://www.svobodanews.ru/content/article/1754699.html), которая простым русским словом, с такой интеллигентской мягкостью, с такой восхитительной и убедительной вечноженственностью доказывает, что арабы – это какое-то ничтожество, не созревшее для собственного государства, что даже смешно как-то брать их в расчет. Мало ли что сказала по этому поводу ООН, не ООН создает государства, а жизнь. А жизнь государство Израиль создала, вместе с наукой, промышленностью, культурой, с говном в шоколаде, а что создала жизнь на их арабской стороне – пшик, пшик один, палатки да буржуйки, и так уже несколько поколений.

И мне так захотелось – нет, про мокрое весло здесь не надо вспоминать, все-таки тетка в объективе, хотя Дина Рубина, по общечеловеческим меркам – милая такая, принципиальная, упертая эсесовка; именно из такого типа ариек ковали надзирательниц в Освенциме и Треблинке. Но я хотел бы, чтобы она очутилась (нет, не со мной и моим дурацким мокрым веслом с веселыми брызгами, все-таки баба) на месте той стеснительной зардевшейся красавицы-еврейки, которую Пушкин присмотрел в темной еврейской хижине, выпавшей из истории пару тысячелетий назад, прижал ненароком в зловонных сенях, между кадкой с кислой капустой и нужником, засунул по привычке палец между ног, потом зачем-то понюхал и говорит с отвращением: ты что - обоссалась, дура, ну ты хоть моешься когда-нибудь, жидовка молодая? Ведь от тебя вонь идет, будто ты три недели под себя ходила и еще чужой мочой, на солнце разогретой, клизмы делала?

Потому что Пушкин и его учитель Жуковский, вместе с Державиным, и вообще все светочи русской литературы, встречаясь с нашими замечательными евреями на переходе от феодализма к романтизму, видели, как мы уже выяснили, не людей, а дикарей таких забавных типа пони в лапсердаках. И как теперь у представителей нашего с тобой, Дина, писательского сословия поворачивается язык говорить о людях, которых попросту обокрали, как о дикарях?

И еще иронизировать: мол, а американцы что - извинились перед индейцами, а русские – перед японцами, а англичане перед индийцами, то есть: раз завоевал Израиль арабские земли, значит, земли его, а все остальные отваливай, пока целы, это я, русская интеллигентка Дина Рубина вам колыбельную пою!

Опять! Опять, блин, понесло! Я же хотел говорить об Израиле спокойно, миролюбиво, с затаенной любовью, доброжелательной симпатией, легкой икотой и мягким сочувствием; ну да – хорошие люди заболели тяжелым видом инфекционного национализма, передающегося с помощью электронных СМИ: тех, кого мы убиваем, всегда хочется считать ошибкой природы и мутации, уродом в семье, подлежащим хирургической чистке в районном абортарии. И то, что с вами точно так же обращались всего ничего полвека назад, так это же с нами, нацией гениев в области физики твердого тела и симфонической музыки, а тут какие-то кочевники - не кочевники, бедуины - не бедуины, да, вспомнил, они вообще не нация, да, да. Просто никто пока не удосужился выдумать им эту самую легенду, где все начинается от сосцов волчицы, Ромула и Рема, или Рюрика, Срулика и Втулика, потому что нации выдумывают, когда пришла пора наябывать и наработанное отбирать, а так как у них и отбирать нечего – нехай так живут, перебьются.

Ну что мне делать? Мне что на детский язык перейти и сказать: нечестно так? Несправедливо ведь. Ведь человек не виноват, что родился не Диной Рубиной или Ильей Эренбургом и даже не Романом Абрамовичем с Михаилом Фридманом и Дерипаской в придачу, а нервным горбатым арабом на одной ноге. Нам только кажется, что все предопределено, что мы родились там и только там, но никак не могли родиться там-то и там-то. Могли, и тогда бы смотрели на все с другой стороны, и у нас была бы другая правда, совсем непохожая ну ту, что мы имеем сегодня. Но мы не в состоянии смотреть на себя глазами чеченца, араба, Пушкина, Гумилева-сына, его отца и матери единоутробной, полиглота-палинезийца, усатого кришнаита, потому что мы вместо себя увидели бы таких стопроцентных мудаков, такую тупую и наглую сволочь, что хоть святых выноси или за калашников хватайся. А ведь это ты да я, да мы с тобой?

Ведь право на жизнь есть не только у евреев, которых резал Гитлер, резал, резал, давайте хоть где-нибудь договорю, а тех, кого не дорезал, кто вернулся из лагерей, встретили на пороге их добрые старые соседи, давно расположившиеся в их еврейских апартаментам, не с рушниками и хлебом-с-солью, а как только увидели, сразу закричали: уваливайте, жиды, жалко вас Гитлер, как клопов, до конца не додавил. Было? Было. Жалко евреев? Жалко.

Но то, что палестинцев никто не спросил: а вы хотите, чтобы на вашей земле несчастным ушастым евреям дали построить свое государство? Никто не спросил. Просто поставили перед фактом. Взяли и отдали. То есть, чтобы исправить одну чудовищную несправедливость, создали другую, не менее чудовищную. И никому этот народ не нужен, ни братьям-арабам, для правительств которых Израиль – счастливый способ переводить стрелки с себя на мерзких евреев. Ни, конечно, Израилю, который больше всего боится, что общественное мнение в виде Великого белого вождя из Вашингтона потребует вернуть в свои дома те сотни тысяч палестинцев, которых они изгнали со своей земли шестьдесят лет назад.

Вот под аплодисменты задуренных моих соплеменников получивший нагоняй в Америке премьер-министр говорит: ладно, раз Обама давит, пушай, и у вас, мои маленькие палестинские друзья, будет свое государство, но у меня три условия. Сначала пусть все ваши братья-арабы как один заявят, что вы к нам без претензий (то есть - что ваши полмиллиона беженцев пусть хоть сдохнут, оббивая пороги всех правозащитных организаций мира, обратно мы их все равно не пустим). Потом если страну мы вам и позволим сделать, но уж точно без армии. Это и так понятно. И, конечно, без права заключать с кем-либо союзы, кроме нас! То есть будете даже не как Калмыкия с Васюками при России, а как типа Подпорожский район при Григории Романове. Нет, типа тюремной зоны в Саблино. Но и тут Дина Рубина (далась мне сегодня эта тетка?), как чертик из табакерки, выскакивает и говорит: я думала Нетаньяху – мужик крутой, типа Жирика, умеет сапоги мыть в чужих морях, а он, кажется, боится Большого Черного Шамана из большого Белого дома?

И так это у нее это мягко и интеллигентно выходит (у меня хуже), с такой понимающей улыбкой, мол, люди мира – посмотрите на нас и посмотрите на них, ну разве можно нас равнять? Мы – такие лысые и умные, а они от нас по внешности практически не отличаются, потому что народ, считай, один и тот же, но в школе явно не на одни пятерки учились, и, значит, нет им пощады. А про ультраправого у власти, от вида которого молоко в грудях сворачивается, говорит: нет, никакой он не правый, а слабак, и я не могу поддерживать его в потворстве этим людям, которые живут на протяжении нескольких поколений в палатках, так как мы их выгнали из их домов.

А ведь могла, могла родиться в простой арабской семье, которую еврейские интеллигенты, начитавшись русской литературы и Достоевского, не считают за цивилизованных людей, то есть за людей вообще. И здесь у меня огромное подозрение возникает по поводу великой русской культуры – не она ли, родная, приложила руку к тому, что в стране Толстоевского и Чеховушкина жестоковыйный национализм есть что-то естественное типа лобио кушать и маму не слушать?