Токио — самый, самый, самый…

Токио — самый, самый, самый…

Для приезжающих в Японию советских людей Токио чаще всего начинается с нового международного аэропорта Нарита. Позади — беспосадочный рейс Аэрофлота длиной 9 тыс. км и 9 или 10 часов полета (в зависимости от преобладающего направления ветров на маршруте). Впереди — 70-километровая поездка до центра японской столицы, которая занимает от одного до четырех часов (в зависимости от плотности заторов на сверхсовременном скоростном шоссе). Начавшись с удивительно напоминающего Шереметьево здания аэропорта, с неулыбчивых чиновников иммиграционной службы и обезоруживающе любезных таможенников, вереница первых впечатлений пополняется плывущими мимо окна лоскутными рисовыми полями, романтичными бамбуковыми рощами, разноцветными черепичными крышами крестьянских домов. Восторженное настроение в тот, первый раз, нарушил коллега-журналист, старожил Токио. «Хорошая примета — сегодня в Нарите все было спокойно, а то вчера леваки опять обстреляли взлетную полосу самодельными ракетами. Так что поздравляю с благополучным началом токийской жизни»…

Потом привыкаешь к высоким проволочным оградам, полицейским броневикам, одетым в пуленепробиваемые костюмы охранникам, обыскам твоей машины при въезде в аэропорт. Привыкаешь и к тому, что все время приходится за что-то платить: за пользование самим аэропортом, стоянку машины, проезд то по одному, то по другому участку шоссе. Трезвый взгляд на достоинства и недостатки непривычной нам жизни придет позже. А пока машина несется по гладкому и широкому шоссе, коллега рассказывает то про построенный американцами парк развлечений «Диснейлэнд», то про искусственные острова Токийского залива, что мелькают за окном.

Вот на указателях показались названия столичных районов «Гиндза», «Сибуя», «Уэно». Дорога круто пошла вверх на 30-метровых опорах моста, и открылась панорама гигантского города, на горизонте замаячили заменившие священную гору Фудзи новые ориентиры — похожая на Эйфелеву башню Токийская телевышка, «город небоскребов» Синдзюку, 60-этажное здание «Саншайн-сити» (город солнечного света). Если «Восточную столицу», как переводится название Токио, атакует тайфун или же морские ветры не справились с рукотворными облаками смога, то панорама сужается до плывущих вровень с бетонными эстакадами надземных скоростных дорог, крыш, которые щедро увешаны огромными рекламными щитами, неоновыми табло на японском и английском языках, электронными часами с названиями знаменитых фирм.

Скорость машины стремительно приближается к нулю, трехрядное скоростное шоссе — «хайвэй» становится двухрядным, потом в него вливаются одно, другое соседние шоссе. И вот уже длиннейшая очередь тяжелых грузовиков, разноцветных такси и сверкающих полировкой автобусов дальнего следования неподвижно выстраивается на вполне ощутимо раскачивающейся надземной дороге. Такие же очереди, наверное, выстраивались в старину у застав, где стража неторопливо проверяла подорожные бумаги и поклажу путников.

Наконец наступает время выбраться из затора на переставшем быть скоростным шоссе в точно такой же затор, но зато внизу, на твердой земле. Автомобильная река течет уже не в бетонных, а в людских берегах. Плотно спрессованным толпам пешеходов так же тесно и душно, как и машинам. Они так же дисциплинированы и обихожены, так же стремятся к известной одним им цели.

Где начинается и кончается этот знаменитый город? Чем живут все эти люди? Поначалу даже не верится, что когда-нибудь сможешь приблизиться к ответу на эти вопросы. Но идут день за днем, месяц за месяцем, все новые улицы и районы перестают быть просто названиями на карте, обрастают плотью собственных впечатлений, опыта. Незаметно перестаешь чувствовать себя иноземцем в вагонах метро и городской железной дороги, начинаешь двигаться в том же темпе, что и вечно спешащие, неизменно вежливые столичные жители. А потом неожиданно появляется какой-нибудь московский знакомый и наступает пора сдать экзамен на старожила Токио, показать этот неповторимый город со всеми его унылыми бетонными коробками и изящными старинными храмами, модернистскими небоскребами и продуваемыми ветрами лачугами, рассказать про одетых в строгие деловые костюмы чиновников и увешанных цепями «панков» с оранжевыми прическами. С каждым новым «экзаменом» чувствуешь, что все лучше узнаешь «Восточную столицу», все сильнее становится желание поделиться накопившимися сведениями и ощущениями.

Японская столица, по крайней мере ее старинная, историческая часть, чем-то похожа на Москву. Та же радиально-кольцевая система главных улиц. Такая же крепость-замок в центре города. А за высокими стенами те же угадываемые лишь по старинным названиям и редким уцелевшим зданиям остатки кварталов знати, слобод воинов, ремесленников, купцов. Как и в Москве, лишь малая толика старых улиц сохранила свое прежнее название. По этим улицам также интересно бродить, пытаясь представить себе жизнь воинственных самураев, изящных гейш, искусных оружейников и ювелиров, вдохновенных актеров театра «кабуки», вечно нищих, но обеспечивших себе бессмертие мастеров гравюр «укиёэ».

Своим возвышением Токио, как и Москва, обязан «собирателям земель», историческим деятелям первой величины, совмещавшим военный гений с политической прозорливостью, беспощадность к простонародью со страстью к реформам и градостроительству. Иэясу Токугава был лучшим генералом полководца Хидэёси Тоётоми, который окончательно потопил в крови сопротивление вечно сражавшихся друг с другом удельных князей «даймё» и впервые объединил в 1590 г. всю Японию «под одной крышей». В награду за заслуги Токугава получил земли плодородной долины Канто. Свою ставку генерал решил построить на месте небольшой рыбацкой деревни и развалин принадлежавшего одному из «даймё» замка. Новый замок и выросший вокруг него город назывался Эдо, «дверь от реки». Выстроенный руками привезенных с юга десятков тысяч мастеровых замок действительно открывал или закрывал доступ к реке Сумида, которая служила удобным путем вывоза из Канто зерна и прочих товаров к морю и дальше к Осаке, деловому центру средневековой Японии, резиденции военного диктатора «сегуна».

После смерти Хидэёси Тоётоми его любимец Токугава в 1603 г. сам стал «сегуном». Он решил не перебираться в Осаку, поближе к столичному городу Киото, резиденции исполнявшего чисто символические функции императора. Тогда-то Эдо и стал, по существу, главным городом страны. Из разных концов Японии туда двигались группы каменщиков, плотников, землекопов.

Эдо строила вся Япония. Токугава разработал хитроумный план ослабления богатых и могущественных «дай-мё», обязав их оплачивать баснословно дорогостоящее предприятие. А вскоре и сами удельные князья получили приказ отстроить резиденции в Эдо и проводить там под надзором «сегуна» каждый второй год, оставляя во время отлучек в уделы свои семьи в качестве заложников.

Бывшая рыбацкая деревня менялась на глазах. По приказу Токугава срывались холмы, засыпались болота и мелководные участки залива. Берег моря все дальше отступал от стен замка. К западу от него, на самых лучших холмистых землях, расположились хоромы знати. Эта часть города называлась Яманотэ. Простолюдные же районы восточной, низинной, заболоченной или отвоеванной у моря части Эдо стали называть «ситамати», нижний город.

Жесткое сословное деление во время почти 300-летнего правления токугавской династии привело к созданию в Эдо двух резко отличавшихся друг от друга половин города. В каждой из них выработался свой особый образ жизни, сложились две различные культуры. Самурайская — изысканная и чопорная, основанная на религиозных и эстетических заимствованиях из китайской цивилизации. Плебейская — неразрывно связанная с радостями и горестями повседневной жизни, чувственная и переполненная оптимизмом. В то время как обитатели Яманотэ изучали тонкости чайной церемонии, состязались в стрельбе из луков и фехтовании на строго запрещенных простолюдинам мечах, в «ситамати» создавались прославившие Японию ремесла и гравюры «укиёэ», рождался театр «кабуки», городские баллады «энка».

Признанным центром, символом «ситамати» был в старину район моста Нихомбаси. Застроенный самыми знаменитыми мастерскими, лавками, рынками и ресторанами, этот район жил насыщенной, полнокровной жизнью. «Дух Нихомбаси» стремились передать многие поколения художников, писателей и актеров. От деревянного моста через неширокую речку начинался отсчет всех расстояний в стране. Здесь брал свое начало великий торговый путь — тракт Токайдо, воспетый в гравюрах Хиросигэ. Первые сотни метров Токайдо стали всемирно известной торговой улицей Гиндза.

Нынешний, тринадцатый по счету мост Нихомбаси утратил свою былую славу. Выстроенный в 1929 г. по западным образцам, он прозябает в тени проложенной над ним скоростной дороги. Безликими, каменными коробками заставлены и окрестности моста, ничем более не напоминающие о традиционной жизни «нижнего города». Но сам «ситамати» не исчез, он просто отступил еще дальше на восток. Там в застроенных двухэтажными домиками лабиринтах узких улочек и сейчас живут традиции и праздники, ремесла и особые словечки «эдокко», «детей Эдо», как называют себя коренные токийцы. Ну, а Яманотэ? Эта часть города претерпела самые большие перемены, застроилась современными районами, побывав в которых иностранцы спорят, то ли это напоминает Нью-Йорк, то ли Париж, Берлин, Лондон.

Сами жители Токио нередко называют свой город «большой деревней». Токио и вправду огромен, грандиозен, бесконечен. Он давно выделяется среди прочих японских городов своими размерами, многочисленностью населения. Уже к концу XVII в., менее чем через сто лет после прихода в Эдо правителей династии Токугава, там жило свыше миллиона человек. Японские историки считают, что Эдо был тогда самым большим городом мира. Ведь к 1801 г. в Лондоне насчитывалось 860 тыс., в Вене и Москве — по четверти миллиона, в Берлине — 170 тыс. человек. В 1868 г., когда вскоре после падения «сегунов» Эдо стал столицей империи и был переименован в Токио, «Восточную столицу», там уже жило около 3 млн человек. В 1986 г. в административных границах столичной префектуры Токио насчитывалось 11 600 тыс. человек, которые жили на площади в 2156 км².

Но границы, отделяющие Токио от заполнившего практически всю равнину Канто колоссального скопления «спальных городов» и промышленных придатков, весьма условны. Можно часами ехать вдоль беспрерывной череды неотличимых друг от друга строений и только по указателям узнавать, что ты попал в одну из граничащих со столицей префектур — Канагава, Сайтама или Тиба. Вместе с ними население «Большого Токио» достигает 30 млн человек, это четверть из 1 22 млн жителей Японских островов (на конец 1986 г.).

В «Большом Токио» сконцентрировано 60 % всех крупных японских компаний (с капиталом в миллиард иен и выше), около половины университетов, здесь осуществляется 80 % всех финансовых операций и 66 % покупок и продаж акций (по состоянию на 1986 г.). Умопомрочительные цены на землю, скученность, стихийность застройки не могут не отражаться на условиях жизни миллионов жителей «большой деревни». На каждого из них приходится лишь 2,2 м ² зеленых насаждений. Обеспечение жилплощадью гораздо ниже не слишком-то высоких общенациональных стандартов. Только две пятых домов могут похвастаться элементарными удобствами, например канализацией. С присущим им неунывающим юмором «дети Эдо» часто повторяют шутку побывавшего в их городе Чарли Чаплина: «Жизнь в Токио невозможно правдиво запечатлеть на кинопленку, поскольку она не передает запахов»…

Итак, «большая деревня». Большая? Бесспорно. Но деревня ли? С самого начала строительства токугавского Эдо существовал если не генеральный план, то по крайней мере определенные правила развития города. Сам Токугава пытался копировать императорскую столицу Киото, которая, в свою очередь, создавалась по образцу древней китайской столицы Чанъань (нынешний Сиань). По правилам китайского градостроительного искусства к северу от города должна быть гора, к югу — обширное пространство воды, к востоку — река и большая дорога к западу.

Поскольку гора Фудзи лежит к западу от Токийского залива, придворным архитекторам пришлось немного схитрить и развернуть план города. Только тогда «встали на место» сама Фудзи, залив, идущий в Киото тракт Токайдо и река Сумида. А для того чтобы в соответствии с китайскими правилами дворец оказался в центре города, необходимо было отвоевать довольно широкую полосу земли у Токийского залива, на берегу которого поначалу стоял замок. Около 40 лет отряды землекопов срывали холм Канда и заполняли вынутым грунтом пространства, на которых расположились нынешние деловые кварталы Гиндза, Юракутё, Симбаси.

Попытки упорядочить развитие Эдо, однако, были оставлены вскоре после смерти Иэясу Токугава. Стихийности застройки немало способствовали также и печально известные «цветы Эдо», опустошительные пожары, регулярно «расцветавшие» то в одном, то в другом скоплении построенных из дерева и бумаги домов. «Цветы Эдо» были гораздо сильнее любых архитекторов, испепеляя целые районы, меняя ландшафт, перемещая массы людей с места на место. За годы существования Эдо, с 1603 по 1868 г., крупные пожары приключались 97 раз.

Многие достопримечательные места Токио связаны со знаменитыми пожарами, о которых часто вспоминают «эдокко». «Вон там, в центре императорского дворца, возвышалась главная башня замка, сгоревшая в «Великом пожаре Эдо» 1657 г. и никогда больше не восстанавливавшаяся вновь». «Оттуда, с вершины этой вот пагоды, упало горящее кимоно, которое зажгло тростниковые крыши». «На этом месте жила дочка зеленщика по имени О-Сити, которая в 1683 г. подпалила соседние дома, чтобы в суете пожара убежать на встречу с возлюбленным». Большие пожары становились крупными вехами в истории Токио (Эдо).

По всему Токио, по всей Японии каждое 1 сентября проводятся учения пожарных и спасательных команд, отрабатывается эвакуация детей, женщин и стариков. 1 сентября — дата «Великого землетрясения Канто» 1923 г. Оно началось за несколько минут до полудня, когда хозяйки готовили обед на бесчисленных газовых плитах. Подземные толчки страшной силы разметали деревянные домики простого люда, а вспыхнувшие пожары довели разрушение до ужасного конца. Меньший ущерб понесли каменные постройки центральных торговых и деловых районов. Но и там потери были велики. Практически полностью была разрушена Гиндза. За два дня буйства огня погибло 140 тыс. человек.

Еще один страшный пожар, о котором до сих пор с ужасом вспоминают в Токио, вспыхнул в ночь с 9 на 10 марта 1945 г. Огромный город стал целью американских тяжелых бомбардировщиков «В-29», которые участвовали в операции «Молитвенный дом». Операция, разработанная генералом Лимэем, тем самым, который два десятилетия спустя требовал «вбомбить Вьетнам обратно в каменный век», предусматривала уничтожение в первую очередь густонаселенных районов северо-восточного Токио, застроенных домами бедноты.

Первая волна боевых машин разожгла своими бомбами огромные огненные кресты — мишени для остальных 300 «суперкрепостей», как называли «В-29». А потом начался огненный апокалипсис, который не зря называют репетицией Хиросимы и Нагасаки. Вот как описывает происходившее той страшной ночью автор книги «Я видел, как горел Токио», французский журналист Робер Гилэн, проживший в Японии все военные годы: «Крыши рушились от попаданий бомб, в течение нескольких минут хрупкие строения из дерева и бумаги охватывал огонь — они становились похожи на освещенные изнутри бумажные фонарики. Достигший силы урагана ветер разносил по воздуху огромные языки пламени и горящие обломки, которые обрушивались на людей и поджигали все вокруг. Огонь пылавших вдали домов вдруг оказывался совсем рядом, распространяясь со скоростью лесного пожара. Кричащие от ужаса семьи выскакивали из своих домов… Слишком поздно, кольцо пламени уже охватило всю улицу. Сотни людей уже оставили попытки убежать и стали забираться в ямы, которые призваны были служить бомбоубежищами. В этих перенаселенных ульях бедноты не было места для настоящих убежищ. Целые семьи гибли в ямах, вырытых под деревянными домами, которые обрушивались и заживо испекали их обитателей…»

К утру 10 марта, когда «суперкрепости» покинули токийское небо, треть огромного города была сплошным черным пятном. «Самый разрушительный налет всей второй мировой войны, будь то в Европе или на Тихоокеанском театре», — считает американский историк Чарльз Бэйтсон, автор книги «Война против Японии». «Всесожжение, сравнимое с ядерным взрывом», — резюмирует уже цитировавшийся Гилэн. Что и говорить, арифметика смерти показывает, что в ту страшную ночь в Токио погибло больше людей, чем в Хиросиме или Нагасаки. Точные цифры так никогда и не были опубликованы, но вскоре после конца войны писали о 197 тыс. убитых и пропавших без вести. Сейчас говорят так: «Погибло 150 и было ранено 284 тыс. человек, уничтожена треть жилого фонда столицы, миллион человек лишен крова».

«Великая бомбежка Токио», а также последовавшие за ней другие налеты бомбардировочной авиации превратили значительную часть японской столицы в десятки квадратных километров развалин. Впервые за многие десятилетия с моста Нихомбаси снова была видна гора Фудзи. От императорского дворца остались кучи камней. На Гиндзе стояло несколько обожженных кирпичных коробок. Чудом уцелело построенное знаменитым американским архитектором Фрэнком-Ллойдом Райтом здание отеля «Империал». Говорят, впрочем, что пилоты облетали «Империал» стороной по приказу командования, планировавшего разместить там штаб оккупационных сил.

Город и вправду напоминал чистый лист чертежной бумаги, на котором можно было создавать эскизы новой, тщательно спланированной столицы. Но кто мог заняться этим в первые послевоенные годы? Средств в казне столичной администрации хватало лишь на восстановление жизненно необходимых объектов и коммуникаций. Подлинными хозяевами Токио были офицеры штаба генерала Макартура, меньше всего заботившиеся о будущем облике оккупированного города. На месте хаотичной мозаики лишенных зелени- унылых бетонных квадратов центра и убогих деревянных закоулков окраин словно по законам генетики воссоздавалась столь же плохо приспособленная для жизни копия довоенного Токио.

Первая со времен Токугава серьезная попытка упорядочить столицу, уменьшить остроту ее проблем была предпринята во время подготовки к Токийской Олимпиаде 1964 г. Был создан комплекс современных стадионов, проложены широкие, по токийским меркам, проспекты, построен новый телецентр и сразу ставшая достопримечательностью города телевизионная вышка, центр города и международный аэропорт Ханэда соединила ветка монорельсовой железной дороги. Вошли в строй первые участки разветвленной ныне сети надземных скоростных дорог, заметно выросла протяженность линий возникшего еще в 1927 г. метро и городской железной дороги. Вокруг Олимпийской деревни разбили самый большой в Токио парк Йойоги, ставший излюбленным местом отдыха истосковавшихся по зелени столичных жителей.

Смелый и крайне дорогостоящий замысел проектировщиков воплотился в жизнь благодаря нескольким причинам. Прежде всего, Япония переживала начальный период «экономического чуда», налоги с прибылей столичных компаний рекой текли в городскую казну. Кроме того, в 1951 г. был подписан сан-францисский договор, закончилась оккупация, и американское командование постепенно возвращало японским властям некоторые из расположенных прямо в центре города баз. На месте одной из них, Кэмп-Вашингтон, к примеру, уместились несколько спортивных залов и парк Йойоги.

Но ни предолимпийская, ни прочие последовавшие одна за другой программы перестройки Токио не смогли все же разрешить многочисленные проблемы «большой деревни». Столица росла быстрее, чем архитекторы разрабатывали свои планы. И гораздо быстрее, чем необходимые средства попадали в распоряжение мэрии. Неудивительно поэтому, что Токио, по существу, остается конгломератом полуавтономных кварталов — «слобод», каждый из которых, как и в старину, имеет свое лицо, свою «специальность». Недаром ведь столицу прозвали еще и «большой мандарин», подразумевая при этом, что у тесно прилегающих друг к другу районов-долек нет общей сердцевины, центра.

Центром можно было бы считать окруженный спиралевидным рвом холм с сохранившимися древними каменными стенами и отстроенным из железобетона императорским дворцом. Но дворец и его главный обитатель утратили свою былую роль — послевоенная конституция объявила императора «символом государства и единства нации», лишив его какой-либо реальной власти. Правда, дважды в год ворота дворца распахиваются, чтобы впустить становящуюся все более многочисленной толпу монархистов. Да и среди консервативных политических деятелей растет число сторонников возрождения былой власти императора ради восстановления хотя бы части рухнувшей в 1945 г. военно-политической системы. И все же зеленый овал в самом центре карты Токио так и остается лишенным ореола власти.

Власть же надо искать в примыкающих к дворцу «слободах» — Касумигасэки, Нагата-тё, Маруноути, Отэмати. «Специальность» первых двух — власть политическая, государственная. Практически все важнейшие министерства и иные правительственные учреждения сосредоточены в нескольких тесных кварталах района Касумигасэки. Малопривлекательные многоэтажные здания из стекла и бетона столь же трудноотличимы друг от друга, как и выстроившиеся перед ними длинные шеренги черных лимузинов высокопоставленных чиновников, как волны однообразно одетых и причесанных служащих, которые в урочный час накатываются то на подъезды министерств, то на соседние станции метро.

Неподалеку, на вершине невысокого холма, массивное, чем-то напоминающее ступенчатую ацтекскую пирамиду здание парламента. Построенное в 1937 г., оно стало одним из немногих строений, уцелевших в годы войны. Японцам хорошо знакомы просторные залы заседаний двухпалатного парламента. Во время самых важных дебатов, созываемых дважды в год обычных сессий, а также становящихся обычными дополнительных, «чрезвычайных» сессий, из парламента ведутся прямые телевизионные трансляции. В перерывах между обычными и «чрезвычайными» сессиями по переполненным бархатом и дорогим полированным деревом залам, величественным лестницам и длиннейшим мраморным коридорам служители в особой форме водят экскурсантов. Чаще всего это школьники или туристы из провинции. Не слишком трудно получить пропуск на галерею для публики и во время парламентских дебатов. Отдельные места всегда зарезервированы для корреспондентов, в том числе и иностранных. У каждой партии в здании парламента есть свои помещения, выполняющие одновременно роль комнат отдыха, клубов и штабов. Величина помещений зависит от числа депутатов, и поэтому после выборов неудачникам приходится с горечью испытать еще один удар — переехать в менее просторный «штаб-клуб».

Рядом со зданием парламента разместились постоянные штаб-квартиры двух главных партий — правящей Либерально-демократической (ЛДП) и основной оппозиционной — Социалистической партии Японии (СПЯ). Другие ведущие партии — Коммунистическая партия Японии (КПЯ), Комэйто и Партия демократического социализма (ПДС) построили свои штаб-квартиры подальше, в других районах столицы. Пяти-шестиэтажные бетонные коробки партийных центров ничем не отличаются от окружающих их зданий контор и банков. Да и внутри сосредоточенные аппаратчики и разносящие чай по кабинетам начальства девушки в скромных туалетах точь-в-точь копируют модели поведения деловой Японии. Некоторое разнообразие в чинную обстановку вносят шумные и веселые помещения журналистов — как правило, редакции партийных органов расположены прямо в зданиях штаб-квартир партий. В них же размещаются хранилища документов, среди которых особенно охраняются данные о членах партии. Ведь тут таится немало сюрпризов и секретов.

Иногда, как это случалось с ЛДП, в учетных карточках членов партии обнаруживались имена… кошек и собак, которых в погоне за массовостью вносили недовыполнявшие план приема местные функционеры. Иногда же, как в случае с Компартией Японии и Социалистической партией, членство сопряжено с немалыми проблемами, даже с риском для личной безопасности партийца и членов его семьи. За левыми партиями следят не только полицейские в форме и штатском, но и боевики ультраправых организаций, угрожающие «очистить Японию от красной скверны». Надолго запомнилось мне посещение одного здания по соседству с Центральным Комитетом КПЯ. Обшаривающие подходы телекамеры, заложенные мешками с песком окна, матрасы на полу, на которых отдыхали готовящиеся заступить на охрану дружинники. Предосторожности нелишни. Фашиствующие молодчики систематически устраивают нападения: бросают бутылки с зажигательной смесью, таранят ворота своими автобусами. Свои проблемы и у консервативных сил — здание штаб-квартиры ЛДП поджигали из огнеметов ультралевые экстремисты. Они же систематически обстреливают самодельными ракетами императорский дворец.

И без того перенасыщенный полицией центр Токио несколько раз в году становится похожим на военный лагерь: серые полицейские автобусы с решетками на окнах перегораживают улицы, оставляя лишь неширокое пространство для проезда машин. Тут же перед расставленными на асфальте «ежами» бойцы спецформирований полиции в бронежилетах и шлемах проверяют документы автомобилистов и багажники. Низко над домами летают вертолеты, а дирижабли со спецаппаратурой бесшумно скользят в высоте. Чаще всего приготовления объясняются визитом какого-либо заморского гостя или проведением международной встречи. Но раз в год вся эта суета объясняется съездом правящей партии.

Несколько раз бывая на съездах ЛДП, я всегда поражался их четкостью и краткостью. Получив в первый раз приглашение и найдя день и час начала мероприятия, я стал искать дату завершения. Не найдя, позвонил в отдел печати ЛДП. Ответ ошарашил: «Съезд продлится два часа и пятьдесят минут, затем начнется прием в резиденции премьер-министра, главы нашей партии». Нет, съезд продолжался не два часа и пятьдесят минут. Исполнение партийного гимна, доклад главы партии, выступления делегатов с мест и утверждение партийной программы действий на следующий год заняли на пять минут дольше.

А потом успевшие немного подремать делегаты съезда волной выплеснулись из снятого в аренду весьма обшарпанного здания концертного зала «Хибия кайкан» и стали грузиться в машины и автобусы, чтобы проехать менее километра до официальной резиденции премьер-министра, что стоит рядом с парламентом. Место в надраенном черном лимузине или автобусе. Место у стола премьера или в дальнем углу огромного шатра, поставленного на лужайке перед двухэтажным скромным кирпичным зданием резиденции, — все это строго определяется по размеру и окраске матерчатого цветка, который девушки и парни из штаб-квартиры партии прикололи к лацканам пиджаков делегатов и гостей съезда еще утром в начале регистрации. Пышные красные «хризантемы» почти в натуральную величину — это для самого большого «начальства». У функционеров с мест — цветки сакуры. Для японских журналистов — совсем небольшие «цветы сливы» с ленточкой одного цвета, а для иностранных — с ленточкой другого цвета. Щедро льющиеся пиво и сакэ быстро «перемешивают» участников. Энергично работая корпусом и локтями, загорелые провинциалы рвутся к столу премьера сфотографироваться на память. А вскоре и сам премьер, перед которым несут высоко поднятый плакат с именем и титулом, в плотном кольце телохранителей обходит шатер, обменивается рукопожатиями, вежливыми фразами. Праздничное представление окончено. Пора расходиться по домам, разъезжаться по местам.

Конечно же хорошо организованные и отрежиссированные церемонии партийного форума и последовавшего застолья не предназначены для решения реальных проблем самой партии и управляемой ею страны. Настоящая политика «делается» в расположенных поблизости друг от друга резиденции премьера, тихих кабинетах штаб-квартиры ЛДП, ее «штаб-клубе» в здании парламента. А самые важные решения обсуждаются и принимаются в крошечных, укромных и фантастически дорогих ресторанчиках районов Нагата-тё и Акасака, перед которыми вечером скапливаются черные, немного старомодные лимузины ключевых деятелей партии, ведущих бизнесменов, высших чиновников различных министерств. Профессиональные политики, «капитаны большого бизнеса» и бюрократы правительственных ведомств — это те «три кита», на которых стоит японский истеблишмент. Три группы тесно связаны не только классовыми интересами, но и приятельскими связями, годами учебы в престижных университетах, кровными узами.

Хорошо отлаженное взаимодействие «трех китов» обеспечивает интересы каждой группы. Что касается ЛДП,

то она непрерывно остается у власти с 1955 г., когда эта партия возникла в результате слияния Либеральной и Демократической партий.

Придет ли конец монополии ЛДП на власть? События последних лет позволяют предсказать конец «полуторапартийной системы». Навязанный либерал-демократами в 1988 г. закон о косвенном налогообложении, серия громких скандалов со взяточничеством и аморальным поведением парламентариев, членов правительства и даже глав кабинетов привели к отставке нескольких премьер-министров, поражению на выборах в верхнюю палату парламента в 1989 г. Право на власть пока обеспечивает ЛДП большинство в наиболее влиятельной нижней палате, но и оно может исчезнуть в результате дальнейшего снижения авторитета правящей партии и проведения парламентских выборов.

Наилучшие шансы воспользоваться неудачами ЛДП у СПЯ. Но и эта ведущая партия оппозиции не может сформировать правительство в одиночку, несмотря на рост числа своих представителей в парламенте. Создание же широкой коалиции всех оппозиционных партий маловероятно. Руководители Комэйто, ПДС и даже СПЯ не желают сотрудничать с коммунистами. Да и между ними самими достаточно принципиальных разногласий по различным вопросам. Не приходится сбрасывать со счетов давние и тесные связи между профессиональными политиками ЛДП и центристских, правых партий оппозиции. Утратив большинство в парламенте, руководство ЛДП может пойти на создание коалиции с одной из оппозиционных партий. Немаловажен и общий политический фон — заметное поправение японского общества, довольного ростом благосостояния и не желающего перемен, чреватых непредсказуемыми последствиями.

Среди «нервных центров» японской политической системы, сконцентрированных вблизи от здания парламента, стоит назвать еще и Верховный суд, чья серобетонная громада соседствует с таким же бетонным и малопривлекательным Национальным театром. Дань «бетонной моде» 60-х годов отдали также архитекторы простых, но удобных зданий, где разместились кабинеты депутатов парламента, общежития для съезжающихся на сессии избранников провинциальных округов. Кабинеты, в которых доводилось бывать, выглядят очень просто и демократично. Прихожая, в которой за заваленным письмами и иной перепиской столом сидит оплачиваемый из парламентского бюджета секретарь. Тут посетителю нальют зеленого чая, расспросят о сути интересующего вопроса. А точно в назначенное время хозяин кабинета пригласит в свою небольшую комнату, где разговор идет за невысоким столиком все с тем же зеленым чаем или кофе, а иногда — еще и простенькими сладостями. В общежитии депутатов парламента быть гостем не приходилось. Но во время предвыборных кампаний на телеэкранах часто появлялись эти двух-трехкомнатные квартиры, хозяева которых то сами готовят нехитрый ужин, то играют с приехавшими на пару дней детьми и внуками, гладят брюки и вообще ведут себя как «средние японцы»…

Тут же, в Нагата-тё, разместилась Парламентская библиотека, самое большое книгохранилище страны. А неподалеку от нее действует пресс-клуб журналистов, освещающих работу парламента, собирающих сведения о закулисных переговорах и сделках политических деятелей. Члены этого клуба знают гораздо больше, чем пишут и рассказывают. Недаром среди депутатов парламента так много бывших членов клуба, недаром власть имущие косяками валят на крайне дорогостоящий новогодний прием, который устраивает выходящая мизерным тиражом газета парламентских корреспондентов. Проявишь неуважение — скандальный материал из досье появится сначала в мизерном, а потом и в многомиллионном тираже. Это происходит не часто — обитатели Нагата-тё уважают друг друга…

В нескольких минутах ходьбы от окружающего императорский дворец рва начинаются сильно напоминающие нагромождение разноцветных кубиков кварталы Маруноути и Отэмати. Здесь нет места однообразию — каждая компания делового центра Японии стремится перещеголять другую высотой или оригинальностью здания, старается доказать, что у нее дела идут лучше других. Гранит и мрамор, статуи и абстрактные скульптуры у входов, одетые с иголочки, вышколенные швейцары и кланяющиеся в пояс девушки-лифтеры, фантастически дорогие рестораны и выставленные напоказ редчайшие коллекции старинных картин, фарфора, каллиграфии… Все здесь призвано красноречивее всяких слов говорить, кто настоящий хозяин Японии. Точно визитные карточки бизнесменов — отлитые из бронзы, высеченные в граните и мраморе, блестящие золотом иероглифы вывесок: Мицубиси, Мицуи, Фудзи, Санва, Дай-Ити кангио…

Характерные для Японии гигантские промышленно-торгово-финансовые группы возглавляются банками, название которых становится названием и всей группы. Успех этих групп, всей экономики Японии не мог не отразиться и на положении банков «Страны восходящей иены», как полушутя стали называть Страну восходящего солнца. В списке крупнейших финансовых учреждений капиталистического мира все десять первых мест заняли «Дай-Ити кангио гинко», «Сумитомо», «Фудзи» и другие японские банки, оттеснившие конкурентов из США и стран Западной Европы. В 1987 г. японские банки обладали более чем третью финансовых средств мира.

Среди «слобод» традиционного центра японской столицы нельзя не назвать Канду — средоточие университетов, институтов, училищ, книжных магазинов, студенческих общежитий, дешевых столовых для учащейся молодежи, магазинов, дискотек, всевозможных клубов. От Отэмати Канду отделяет неширокая речка, тоже Канда. Но стоит пересечь эту условную границу, как чувствуешь себя словно в другом мире. Строгий деловой костюм на Канде так же неуместен, как и спортивная куртка в приемной президента любой из бесконечных фирм делового центра. Одетые просто, подчас подчеркнуто просто компании молодых людей толпятся у университетских досок объявлений, громко спорят на перекрестках или сосредоточенно роются в развалах старых книг и пластинок.

Студенты здешних университетов и колледжей не часто бывают выходцами из простых семейств. Ведь поступают в престижный университет, как правило, выпускники связанной с ним столь же престижной школы верхней ступени. В нее поступают после престижной средней школы и так вплоть до престижного детского сада. А в последнее время появились даже курсы подготовки для приемных экзаменов в эти престижные детские сады. Параллельно с конкурсом способностей идет и конкурс родителей, их социального и имущественного статуса.

В детском саду японские дети проводят четыре года — с трех до шести лет. Потом шесть лет начальной школы, три класса средней школы первой ступени. На этом бесплатное и обязательное образование заканчивается, но подавляющее большинство (90 %) детей продолжает учебу в средней школе второй, высшей ступени — это еще три года. 42 % юношей и 33 % девушек затем поступают в университеты и колледжи, где проводят еще четыре года учебы. Но не все так просто. Наряду с «системой 4-6-3-3-4» действует параллельная система школ под названием «дзюку», что можно перевести как «зубриловка».

Существование дублирующей «официальную» систему сети частных и весьма дорогостоящих «зубриловок» объясняется, с одной стороны, реальными недостатками этой системы: многолюдностью классов, жесткостью учебных программ, которые все чаще критикуются за ориентацию на заучивание, а не на осмысление материала. Но, с другой стороны, причина видится в традиционном для Японии почтении к учености и учебе, в стремлении родителей ценой любых усилий и материальных жертв вывести своих отпрысков на достаточно высокую орбиту престижных учебных заведений, гарантирующих, в свою очередь, работу в престижной фирме из верхней половины «двухэтажной Японии».

Усилия и жертвы на алтарь престижности приносят и дети и родители. Отучившись с 8 утра часов до трех дня, треть учеников начальной школы, три четверти учеников средней школы первой ступени и треть старшеклассников отправляются еще и в «зубриловку», где корпят над дополнительными занятиями до вечера. Никакими цифрами не подсчитать цену, которую платят за престижность дети. Ну а вклад родителей подсчитывается довольно точно. «Средняя» семья с двумя детьми школьного возраста тратит на обучение около 20 % своего месячного дохода, причем эта доля быстро растет. Расходы на высшее образование еще выше.

В 1986 г. одна только учеба (не считая расходов на жилье и питание) ежегодно стоила студенту государственного университета 1110 тыс. иен и частного заведения — 1895 тыс. иен. Помимо этих немалых денег от родителей нередко требуют еще и «добровольных пожертвований». В самых престижных частных медицинских и стоматологических институтах сумма «пожертвований» от студента колеблется между 20 и 400 млн иен! Даже зажиточные семьи еле-еле справляются с огромными и постоянно растущими от курса к курсу, год от года расходами на образование своих отпрысков.

Неудивительно поэтому, что примерно половина студентов вынуждены подрабатывать на стороне, чаще всего репетиторством. Ребят и девушек с Канды можно встретить за прилавками универмагов, за рулем велосипеда,

развозящими газеты подписчикам, в форме официантов, лифтеров.

Студенты с Канды нередко находят работу неподалеку от своих институтов. Название этой «слободы» ассоциируется не только с поросшими плющом стенами университетов, но и с бесчисленными книжными магазинами и лавками букинистов. Проворные молодые руки нужны в многоэтажных книжных «универмагах» и гордящихся стертыми иероглифами вывесок лавочках, каждая из которых специализируется то на классической японской поэзии, то на современной технической литературе, то на иллюстрированных альбомах по живописи или на древних картах и гравюрах «укиёэ». Сразу два магазина продают книги из Советского Союза, в нескольких лавках встречаются специалисты по Китаю, в продающем английские издания магазине цены в фунтах пересчитывают по сегодняшнему курсу в иены…

Канда далеко не всегда была кварталом студентов и букинистов. Ведь высшее образование пришло в Японию лишь в 1877 г., когда открылся первый в стране Токийский университет. А раньше Канда была районом ремесленников и торговцев. О занятиях прежних обитателей говорят названия кварталов «тё», в которые людей селили обычно по профессиям. «Кадзи-тё» — кузнецы, «Конъя-тё» — красильщики, «Норимоно-тё» — мастера паланкинов.

Традиция создавать специализированные районы продолжает жить и в наши дни. Рядом с Кандой изо дня в день переливается разноцветными огнями, гремит мелодиями всевозможных ритмов «Всеяпонская электрическая ярмарка» Акихабара. Она возникла по соседству с оптовыми овощными рынками, станциями городской железной дороги и нескольких линий метро. По подсчетам влюбленных в статистику японских газет, путешествие по 600 магазинам Акихабары в будние дни совершает около 50 тыс. человек, а в единственный нерабочий для всех японцев день — воскресенье — в два раза больше. Их привлекает в первую очередь богатство выбора. В специализированном магазине собраны все доступные модели холодильников или кондиционеров, телевизоров или магнитофонов. А пройдясь по нескольким этажам любого из «электроунивермагов», можно купить сразу все оборудование для дома — от утюга до принимающей передачи со спутника телеантенны. Были бы деньги. Пока взрослые обсуждают с услужливыми продавцами

достоинства того или иного товара, дети «мучают» отданные в их полное распоряжение электронные игры и сравнительно простые «семейные компьютеры». Акихабара воспитала не одно поколение любителей и профессионалов радиотехники, электроники. У прилавков слившихся в аллеи мелких лавок покупатели разного возраста перебирают провода всевозможной длины и расцветки, блоки и отдельные детали звукозаписывающей и телевизионной техники, подбирают по каталогам переходные устройства для заграничных моделей.

Почти каждая лавка, каждый магазин поддерживают непосредственные связи с фирмами-производителями, обходя типичную для японской торговли систему оптовых и розничных посредников. Это позволяет заметно — подчас на 20–30 % — снижать цены, привлекая покупателей даже из соседних с Токио префектур. Не зря на долю Акихабары приходится десятая часть объема продажи электротоваров всей Японии. Прямые связи с магазинами Акихабары выгодны и фирмам-изготовителям. Они получают оперативную информацию о вкусах потребителей, изучают популярность новых моделей.

Это относится не только к товарам, предназначенным для внутреннего рынка. На Акихабаре немало магазинов, ориентирующихся на иностранных туристов, где продается техника с учетом принятых в разных странах систем телевидения, уровней напряжения и т. д. Иностранцы по предъявлении паспорта получают дополнительную скидку, равную сумме налога, которым облагаются японские покупатели. Но наряду с бесспорными преимуществами у магазинов с вывеской «тэкс фри» (без налога) есть и весьма существенные недостатки. Качество товаров здесь зачастую ниже, чем в обычных магазинах. Дело в том, объяснили мне однажды, что большинство крупных фирм — изготовителей электротоваров в первую очередь зависит от продаж на внутреннем рынке. (Исключение, пожалуй, составляет лишь возникшая в послевоенные годы «Сони».) Поэтому они сбывают наиболее высококачественные товары через сеть охватывающих всю Японию фирменных магазинов. На экспорт же отправляют изделия, на которых тоже стоит клеймо «Сделано в Японии», но содержащие подчас детали и блоки, сделанные на заводах-филиалах в развивающихся странах Азии.

Результатом опрометчивой покупки может стать сущее хождение по мукам. У меня сложилось впечатление,

что в Японии терпеть не могут ремонтировать поломавшиеся вещи, как правило, их просто выбрасывают. В отделе обслуживания и ремонта того самого магазина, где всего месяц назад я купил столь полезный в журналистской работе видеомагнитофон, меня ждал весьма сдержанный прием. Ни о каких улыбках и предложениях прохладительных напитков на сей раз не могло быть и речи. Заполнявший какие-то бланки продавец еще глубже погрузился в работу, лишь через несколько минут «заметив» появление посетителя. Убедившись с явным разочарованием в наличии гарантийного удостоверения, продавец принял бракованный товар и предложил зайти через 10 дней. В назначенный срок видеомагнитофона так и не удалось получить — «на складе не оказалось необходимой детали». В течение годичного гарантийного срока мне еще дважды пришлось сдавать в ремонт свое дорогостоящее приобретение. История кончилась тем, что уставший от общения с въедливым иностранцем управляющий магазина обменял начиненный дефектами видеомагнитофон на новый, предназначенный для продажи на японском рынке. Проблема была решена раз и навсегда.

Впрочем, знакомые японцы, которым я рассказал о своих злоключениях, тоже жаловались на ухудшение качества электротоваров в последние годы, объясняя это снижением ответственности за свою работу среди молодых рабочих, которые все реже ставят знак равенства между своим благополучием и будущим фирмы. Различия во взглядах на работу и жизнь между поколениями стали настолько велики, что молодежь начали называть «новой породой японцев». И похоже, что дело не только в конфликте «отцов и детей». По крайней мере, опросы общественного мнения доказывают, что типичное для недавнего прошлого восторженное отношение к фирме и работе вообще уходит в историю. Еще в 1977 г. каждый пятый опрошенный новичок видел в работе просто источник средств к существованию, но зато в 2 раза большее число рассматривало службу как способ самовыражения. Семью годами спустя эти две категории опрошенных поменялись местами. Неуклонно снижается процент молодых людей, считающих работу служением обществу, — с 14 до 12 % за те же годы.

Возможно, происходящие в недрах японской экономики и общества глубинные процессы скажутся и на Акихабаре. Но пока зарево огней «электрической ярмарки» продолжает каждый вечер освещать небо над северной частью Токио.