САМЫЙ СИМПАТИЧНЫЙ
САМЫЙ СИМПАТИЧНЫЙ
Темные подъезды, обшарпанные дома, жмущиеся по углам люди-тени, таящиеся от света фар... Исторический центр Петербурга? Шахтерский поселок ющенковского Донбасса? Брошенный «реформаторами» на произвол судьбы военный городок? Нет – улица Горького 1956 года, Москва.
История такова. В первопрестольной не на жизнь, а насмерть бьются остроумные, красивые, модные стиляги и жлобы, скоты, быдло (это так по фильму) – все прочее население столицы. Лидер «золотой молодежи» – Фред-Федор, сынок дипломата из высотки на Котельнической набережной. У него собака с крашеной задницей и два собутыльника – Боб-Борис (сын тихих и благообразных еврейских родителей) и хулиган Дрын. А еще у Фреда две напарницы-чувихи – Полли-Польза-Полина (дочка секретаря парткома издательства «Известия») и Бэтси – девчонки непростой судьбы и с «пониженной социальной ответственностью», первая родит от негра, а вторую вышлют за 101 километр. Им противостоит толпа угрюмых и бесцветных «жлобов» - студентов-комсомольцев. Их лидер – «комсомольская богиня» Катя (вопреки логике повествования не «Кэт», просто Катя). Режиссер – Валерий (Вэл?) Тодоровский – сын опять же режиссера.
В центре повествования грехопадение комсомольца – в девичестве Мэлса (Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин), а в стиляжничестве – Мэла. Мэлс лишь раз подглядел в замочную скважину красивую жизнь – чулки на резиночках, похабное кривляние и истошную какофонию, – как сразу решил стать таким же «героем своего времени». Оттолкнув бросавшую на него влюбленные взгляды комсомолку-доброволку Катю, Мэлс бросается покорять неприступную («Я тебе не переходящее знамя!») Полли. Первая попытка – осечка! Полли мало канареечного пиджака и «стильного оранжевого галстука», требуется внутреннее перерождение героя. Вторая попытка – успех! Еще бы: научился играть на саксофоне, слушает западное радио, подружился со всеми спекулянтами и отщепенцами Москвы, сдал комсомольский билет. Всю вторую половину фильма Мэлс усиленно «барается» (т.е. скотски совокупляется – давайте вместе учить стиляжий язык!). Но и тут незадача. «Переходящим знаменем» незадолго до Мэлса успел завладеть случайно очутившийся на Бродвее-Горького темнокожий американец. Пришлось Мэлсу усыновить мулата.
Вот и вся, собственно, история. Песни, танцы, сутолока, беготня. Неряшливый и бездумный карнавал. Еще никогда я так не гонял кнопку скоростной перемотки плейера. Начинают бездарно петь – пять минут вперед в режиме скоростной перемотки! Глядь, а там бездарно вихляются (танцуют)! Еще пять минут вперед – бездарные опять же диалоги.
Казалось бы, писать не о чем. Но в фильме присутствует явный социальный посыл (как сказали бы в 56-м году). Правда, в то время в молодежной музыкальной комедии (а именно таким видят авторы свой фильм) политика не присутствовала. Говорилось о храбрости, честности, правдолюбии и других добродетелях. А весь фильм «Стиляги» - ярко выраженный антисоветский проект. Здесь в самой ернической, издевательской форме представлен образ жизни послевоенного поколения советских людей, наших родителей. Серые улицы, серые толпы людей – глупых, больных, опустившихся. И лишь красные стяги, красные звезды, красные транспаранты подчеркнуто расцвечивают однообразный пейзаж. Правда, в иных фильмах красная точка заключала в себе весь смысл происходящего, притягивала внимание зрителей. Когда от руки раскрасили флаг, поднятый над броненосцем «Потемкиным» в бессмертном фильме. А в жизни он бился на ветру над обугленными Брестской крепостью и Сталинградом, священным цветком расцветал в руках солдат на куполе рейхстага. Здесь же флаги-тряпки висят над кабаками и автобусными остановками... И не понимает режиссер, что может быть тоталитаризм антинародный, а может быть тоталитаризм народа...
Москвичи ходят в каком-то оцепенении, хаотичная толпа людей без лиц снует по улицам. Но в любой момент толпа «унылых жлобов» самоорганизуется, чтобы оскорбить, высмеять стиляг, познавших «джаз и свободу». Вэл Тодоровский с нескрываемым упоением показывает сцену в троллейбусе, где остервенелая серая толпа с оскаленными зубами травит Мэлса лишь за то, что он одел пресловутый зеленый пиджак. Или сцена «проработки» Мэлса в актовом зале университета – пожалуй, единственная заслуживающая внимания сцена в фильме.
Катя рэперским речитативом начинает отчитывать отступника Мэлса, периодически бросая на него затаенные влюбленные взгляды. Не лишенная (в отличие от многих героев фильма) красоты и актерского таланта Евгения Брик (Катя) все больше заводится, в сумасшедшем экстазе начинает выкрикивать газетные лозунги той поры. Раздухаряются и прежде понурые и ко всему безразличные студенты. Под отчаянную (скопированную с фюрера) жестикуляцию Кати студенты-совки вскакивают с мест, готовые разорвать инакомыслящего. Что тут скажешь: люди с тоталитарным мышлением...
Я заметил, что как бы издевательски ни была представлена трактовка советской идеологии в кинофильмах, есть что-то неизбывно завораживающее в тех образах. Мне хотелось встать даже тогда, когда толпа полулюдей-полузверей запела советский гимн в фильме «Рокки». Да и здесь не было бы для Мэлса ничего более естественного, как присоединиться к шеренге комсомольцев, демонстрирующих единство воли и энтузиазм. Но нет, Мэлс уже достаточно обработан новыми друзьями. Он бросает Кате комсомольский билет и гордо удаляется.
Отмечу еще, что Катя-Брик еще до погружения в экстаз сумела сказать весьма мудрую фразу о том, что Мэлс стал Мэлом, отбросив одну лишь букву «с». Казалось бы, одна буква, а какая разница! Здесь нам есть о чем подумать. Впрочем, с Бриками в любое время надо ухо держать востро...
Да что там сверстники, родные мамы и папы отказываются понимать стиляг. Гоняются за ними с мокрыми тряпками, вопят, ругаются. И лишь папа Мэлса (Сергей Гармаш), во всем поддерживая сына, демонстрирует тот тип оптимизма, который присущ вечно пьяному человеку с гармошкой. Вот и в начале фильма он вышагивает по бесконечному коридору коммуналки, расхристанный, исполняя какую-то пошлятину про «человека, кошку и неотложку». Ему под стать и кордебалет – обитатели грязной коммуналки - изможденные туберкулезники и раздувшиеся от водянки домохозяйки. По задумке авторов сей кордебалет должен напоминать задорные сцены «Серенады Солнечной Долины» и «В джазе только девушки». Но в фильме нет Гленна Миллера и Мэрилин Монро (хотя одна из героинь призналась, что на съемках у нее был такой же «конусообразный лифчик», как у американской кинодивы), а есть только «дрыны» и «бэтси». Заканчиваю про «отцов и детей»: жаль, что у нас в законе ничего не сказано о разжигании межпоколенческой розни...
А какова была жизнь той страны в действительности расскажут фильмы того самого 1956 года. Гениальный – «Весна на заречной улице» с Ниной Ивановой и Николаем Рыбниковым, оператор Петр Тодоровский (вот поучились бы хоть у отца, Вэл), легкая и жизнерадостная «Карнавальная ночь» (у Гурченко – обаяние, красота, талант, какие бы высокие подметки ни одели «артисты», изображающие стиляг, – они и в подметки ей не годятся). Пересматривали ли Вэл Тодоровский и Ко эти шедевры, ощущали ли ту атмосферу надежд и открытий, радостного труда и непринужденного веселья? Неужели не смотрели и «Разные судьбы» с Пилецкой и Юматовым? А если и смотрели, стремились все осмеять, унизить, опошлить. Напомню и о других новинках советского кинопроката того года – «Сорок первый», «Павел Корчагин», «Тайна двух океанов», «Старик Хоттабыч», «Илья Муромец». Мы помним и любим эти фильмы и полстолетия спустя, а про «Стиляг» (одно утешение) забудут через полгода.
Возвратимся к «Стилягам». Танцевали – веселились, подсчитали – прослезились. В «джаз» вдоволь наигрались и Родину продали. Но вместо гонорара получили негритенка в кульке. Хотя он, пожалуй, самый симпатичный в кинофильме.
К. ЕРОФЕЕВ