Глава 22 Основной вопрос культуры

Глава 22

Основной вопрос культуры

Присутствие в литературе откровенных олигофренов, которых к тому же практически все вокруг в один голос называют «гениями», не просто озадачивает меня или же ставит в тупик, нет! Пожалуй, я безо всякого преувеличения могу сказать, что у меня не хватит слов, чтобы выразить всю сложную гамму чувств, которую у меня этот факт вызывает. А ведь Хлебников в русской литературе далеко не одинок. Увы! Есть ведь еще его брат-близнец по разуму – Платонов, с такой же невнятицей в голове и книгах и откровенно дебильными суждениями об окружающем мире… Тут же поблизости, в смежной, так сказать, сфере деятельности отсвечивает Филонов…

И вообще, мне приходится наталкиваться на нечто подобное буквально на каждом шагу, чуть ли не ежедневно. Встретишь где-нибудь уже, казалось бы, совсем конченого придурка, который сидит за столом, ковыряясь у себя в зубах или же в носу, тупо уставившись на стену, сосредоточенно стараясь пересчитать копошащихся там мух: губки сложены «гузкой», а из глаз сочится идиотическое благостное умиление или же, наоборот, неприкрытая животная хитрость… Казалось бы, все ясно! О чем тут говорить?! Нет, обязательно найдется кто-нибудь и скажет: «Не обращай внимания! Лучше посмотри, какие у него замечательные стихи! Или же картины…» – «Нет, спасибо! Не буду я смотреть его стихи, рассказы и картины! Как-то не хочется… Сегодня у меня что-то сильно разболелась голова… Давайте лучше как-нибудь в другой раз… Я специально соберусь с мыслями, подготовлюсь и обязательно сюда зайду, чтобы со всем ознакомиться…»

Но откуда взялось все это огромное количество кретинов, которых еще большее число людей вокруг называют «гениями»? Было ли так всегда? Или же это какое-то совершенно неслыханное доселе веянье времени? Мне кажется, это самый главный, можно даже сказать, «основной вопрос» современной культуры.

Стоит мне об этом подумать, как я и вправду начинаю чувствовать себя чуть ли не Лениным, но не в Октябре или же 18 году, а где-нибудь так в году 90-м позапрошлого века. Я почему-то вообще часто представляю себе Ленина в те годы. В такие мгновения перед моими глазами как бы прокручивается пленка так никем никогда и не отснятого фильма: «Ленин в 90-м». Что должен был испытывать тогда этот низкорослый, тщедушный и уже начавший лысеть юноша? Особенно на фоне огромного, почти двухметрового императора Александра III на троне? Александр ведь, ко всему прочему, обладал еще и недюжинной физической силой. Я где-то читала, что однажды, после организованного террористами взрыва, он один долго держал на себе готовую обрушиться крышу вагона и тем самым спас свою семью, ехавшую с ним в купе… Представлял ли Ленин себя на его месте? Наверняка он должен был чувствовать ужасную подавленность, ведь ничего, кроме карьеры провинциального адвоката, ему в то время не светило… Во всяком случае, «основными вопросами» бытия от хорошей жизни не задаются. Что первично: материя или идея? Какая разница, когда вокруг так много всяких соблазнов, веселья и роскоши, буржуа едят ананасы, жуют рябчиков, где-то там, в павловском саду играют вальсы Штрауса, а под Рождество в «Англетере» взлетают к потолку пробки шампанского… Ленин, скорее всего, воспринимал весь окружающий его благополучный мир как чуждый и очень сильно его ненавидел. О, как я его понимаю!

Вот и на меня, как и на «Ленина в 90-м», сегодня все чаще нападают приступы подавленности и, можно даже сказать, депрессии, но не от того, что мне уже ничего не светит, а, наоборот, от того, что я не совсем понимаю, к чему я должна стремиться в той сфере деятельности, внутри которой я по каким-то странным причинам оказалась. Я чувствую себя загнанной в клетку, из которой мне уже вряд ли удастся выйти. Однако ответ на так долго мучивший меня вопрос очевиден, не менее очевиден, чем открывшиеся Ленину первичность материи и ее торжество над духом: культура больше никак не связана с жизнью, она вообще больше ничего не выражает и не отражает, никаких реалий и никакой реальности! Это теперь такой странный чемпионат мира по шахматам, где объявленный чемпионом боится сыграть партию с начинающим и поэтому старается обходить за версту Екатерининский садик, где обычно собираются любители… Или же нет! Лучше сказать так: это такой странный чемпионат мира по боксу, победителя которого больше не нужно держать в клетке или же в отдельной камере, изолированным от людей, чтобы он ненароком никого не покалечил, не откусил кому-нибудь ухо и т. п. Отнюдь! Чемпион сам старается как можно реже показываться на улице, чтобы его там, не дай бог, не побили… Последний пример кажется мне более удачным, потому что современная культура находится в конфликте вовсе не с человеческим разумом или там эрудированностью и начитанностью, а именно с жизнью, точнее, с тем, что я бы назвала «жизненной полнотой». Не уверена в точности этой формулировки, но, надеюсь, общий смысл того, что я имею в виду, постепенно прояснится из контекста.

Короче говоря, в культуре произошла какая-то очень серьезная подмена, причем именно в ХХ веке, где-то в самом его начале, во времена Хлебникова и Филонова. Эта подмена чем-то сродни тем подменам, которые постоянно совершаются, к примеру, в шоу-бизнесе. По моим наблюдениям, там обычно все происходит по предельно простой и отработанной схеме. Если солист какой-нибудь рок– или поп-группы чересчур много пьет, употребляет наркотики, доставляет слишком много хлопот своим продюсерам и вообще плохо управляем (пусть даже и пользуется успехом у публики), то он или же даже вся его группа целиком – не сразу, конечно, но постепенно – убираются со сцены, экранов ТВ и т. п., а вместо них появляются другие, работающие в том же стиле, в похожей манере, но такие, с кем руководству гораздо легче и приятней зашибать бабки, в общем, своего рода, двойники.

Точно такая же схема хорошо отлажена и в Голливуде, где из любого более или менее успешного коммерческого проекта стараются выжать буквально все при помощи бесконечных ремейков (переделок), в которые превращается практически каждый удачный фильм. В принципе, в этом нет ничего предосудительного: из фильма, заранее рассчитанного на коммерческий успех, как из лимона, выжимается все, до самой последней капли, – такие действия абсолютно оправданны и по-своему разумны… Однако я хорошо помню то глубокое разочарование, которое меня когда-то постигло во время просмотра голливудского ремейка «На последнем дыхании» с Ричардом Гиром в главной роли, когда анархистский фильм Годара вдруг трансформировался в слезливую мелодраму для домохозяек. Во время заключительных кадров, когда смертельно раненный Гир «на последнем дыхании», можно сказать, отплясывает перед своей коварной возлюбленной и даже исполняет ей какую-то песню о любви, меня, помню, едва не стошнило… Правда, все это было уже достаточно давно, и сегодня я отношусь к подобным вещам гораздо спокойнее. Но тем не менее…

Впрочем, не стоит думать, что подобные подмены являются исключительной прерогативой многократно оплеванной и всеми глубоко презираемой капиталистической «фабрики грез». Коммунисты, в сущности, действовали точно так же, ну разве что чуть грубее и откровеннее. Если Есенин, к примеру, слишком много пил, а напившись, к тому же еще очень сильно буянил, то занимался он этим не так уж и долго. И вскоре трудящимся был представлен новый «улучшенный Есенин» в лице Михаила Исаковского, который уже почти совсем не пил и тем более не буянил, а просто тоже писал стихи о деревне и крестьянах, на ту же тему, короче говоря… Ну и так далее… Аналогичных примеров можно было бы найти более чем достаточно.

Хотя я, вообще-то, все это тут пишу вовсе не для того, чтобы кого-нибудь уличить. Мне просто кажется, что в двадцатом столетии в культуре тоже произошла некая подмена, наподобие тех, что я перечислила выше, очень на них похожая, но гораздо более глобальная и радикальная: человеческую гениальность теперь практически все стали почему-то отождествлять с расслабленной олигофренией. Забавно, но несколько раз, глядя на портреты Платонова, я невольно ловила себя на мысли о его просто поразительном сходстве с Бодлером. И в самом деле, на некоторых портретах они похожи, буквально как братья-близнецы. Но боже мой, какая пропасть их разделяет! Платонов в сравнении с Бодлером – это уже какой-то инопланетянин, иначе не скажешь.

И все-таки я бы затруднилась дать однозначный ответ на вопрос о том, кому было нужно подсунуть мне гениев типа Хлебникова или Платонова вместо Лермонтова, Достоевского и Блока. Я вовсе не уверена, что это было сделано исключительно в интересах работодателей или же каких-либо «партий и правительств». Вполне возможно, что в этом больше всех заинтересованы сами олигофрены… Что ни говори, но осознавать себя гением приятно!

Правда, и для работодателей, думаю, Лермонтов или же Бодлер – не самые удобные партнеры по бизнесу… Скорее всего, в литературе все именно так и произошло. Поначалу власть имущие еще некоторое время терпели Лермонтова, Достоевского, Блока и им подобных, но потом им все это порядком надоело, переходный период закончился, и они решили предложить массам, да и самим литераторам совершенно новую модель в качестве образца для подражания.

С этой точки зрения и недавнее обращение Голливуда к образу дефективного, но гениального математика, нобелевского лауреата в фильме, «Игры разума», так же как и триумфальное увенчание этого фильма «Оскаром», кажется мне вполне закономерным. Надо сказать, что это уже далеко не первый голливудский фильм такого рода, героем которого становится какой-нибудь урод, инвалид, дегенерат с серьезным отставанием в развитии, карлик или, наоборот, человек-слон, как, например, у Линча. И, как правило, несмотря на перипетии своей судьбы, все герои этих в высшей степени гуманистических фильмов окружены теплотой и заботой окружающих: с ними все нянчатся, сюсюкают, дарят им всевозможные подарки, побрякушки, ставят хорошие оценки в школе и даже, как теперь выясняется, награждают Нобелевскими премиями.

Но Нобелевская премия – это мелочи. «Оскар» фильму «Игры разума» – вот уже событие воистину эпохальное! Главным образом потому, что сама церемония вручения «Оскара» – очень-очень специфическое шоу, где впервые перед сытой и абсолютно полноценной публикой (без особых проблем, во всяком случае) в качестве объекта всеобщего умиления предстал еще один дефективный дегенерат, очередной гений, правда, математик, а не писатель, но в данном случае разница, на мой взгляд, не имеет принципиального значения. В реальности, вне этого зала с голливудскими актерами, режиссерами и продюсерами, нечто подобное уже давно происходит! Каждый день на это наталкиваюсь!

Приводя различные примеры и аналогии, я немного опасаюсь в них запутаться, а тем более мне не хотелось бы сбить с толку того, кто будет читать этот текст, так как, в сущности, мне хотелось сказать о чем-то совершено простом и очевидном, не сложнее того, о чем говорил в свое время Ленин, поэтому моя мысль должна быть всем понятна. Главное – не упустить нить повествования, хотя иногда это бывает не так легко сделать. Просто нужно чуточку сосредоточиться… Не так давно по телевизору я видела очень трогательную сцену. Толстая дебильная девочка, учащаяся какого-то лицея, рыдала на могиле солиста одной из отечественных поп-групп, который несколько лет назад как бы случайно выпал из окна, – вполне возможно, что и сам выбросился, правда как-то немного странно, при неясных обстоятельствах, к тому же, кажется, он как раз собирался от всех отделиться, начать индивидуальную сольную карьеру, стать самостоятельной звездой эстрады, в общем, перетащить одеяло на себя, но не важно… Короче говоря, поп-группа уже давно продолжает свои выступления, на место солиста подобран другой, такого же роста, с похожей прической, выкрашенными в тот же цвет волосами, даже форма черепа с приплюснутым низким лбом у него почти такая же, как у его предшественника, а эта дебильная девочка все продолжает ходить на могилу своего любимца, приносит туда цветы, как будто ей абсолютно нечем больше заняться.

Одним словом, оглядываясь сегодня на собственное, совсем еще недавнее вроде бы прошлое, я невольно ловлю себя на сходстве с этой дебильной фанаткой-пэтэушницей. Как это ни грустно, но теперь я и вправду уже не понимаю: а чем я, собственно, от нее отличалась, когда, как сумасшедшая, шлялась по кладбищам, то на могилу Апухтина, то к Блоку…

Помню, впервые я потащилась на могилу Блока на Смоленском кладбище точно в состоянии, близком к умопомешательству. Тогда как раз было Вербное воскресенье; я купила свечку в церкви, зажгла ее и пошла, загадав, что, если мне удастся дойти с этой свечкой до могилы Блока и она не погаснет, то свершится нечто великое и прекрасное… Самой могилы, правда, на Смоленском уже нет – ее давно перенесли на Волковское кладбище, на Литераторские мостки – только огромное старое дерево, к которому кто-то привинтил небольшую металлическую табличку с его именем и датами рождения и смерти. Вот, собственно, и все, других следов могилы там не осталось.

Но тогда, естественно, я еще не чувствовала себя Лениным, блуждала по миру, как впотьмах!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.