Глава 43 Утопия всегда рядом

Глава 43

Утопия всегда рядом

С другой стороны, в слове «модный» тоже есть что-то обывательское и комичное. Даже не знаю почему… Возможно, все дело в неуловимости этого понятия? В самом деле, если кто-то вдруг всерьез начинает считать что-либо «модным», то он, скорее всего, впадает в глубокое заблуждение. И, в сущности, все люди, и вообще весь мир пребывают в вечном заблуждении на этот счет. В том-то все и дело, что то или иное явление остается модным только до того самого момента, пока не будет названо таковым вслух. И именно неуловимость моды, видимо, больше всего и выводит из себя обывателей, которые, как я уже сказала, любят все весомое, зримое и основательное: машины, зарплаты, квартиры, дачи… А моду не только нельзя потрогать руками – она практически неуловима для глаз, настолько эфемерна! Да существует ли она вообще?! Не сомневаюсь, что именно этот вопрос время от времени возникает в мозгу у большинства людей. А вдруг все эти вырядившиеся в рваные потертые джинсы отморозки просто сговорились между собой, чтобы над ними поиздеваться?! И отчасти эти подозрения справедливы, но только отчасти… Все дело в том, что, оказавшись перед лицом этого загадочного явления, обыватель не просто бывает смешон, а смешон вдвойне, потому что, как правило, он даже отрицает только то, что либо уже давно вышло из моды, либо таковым никогда не было! Иными словами, обыватели, в сущности, не способны себя даже противопоставить моде, несмотря на брезгливую гримасу, которая обычно возникает у них на лице при этом слове. Нечто подобное, на мой взгляд, можно было бы сказать и про стиль. Господствующий в искусстве стиль столь же неуловим, как и мода.

И тем не менее, как это ни парадоксально звучит, я думаю, что стиль и мода во все времена сильнее всего волновали именно обывателей. Хотя бы потому, что никакого искусства вообще, и литературы в частности, на самом деле не существует… Короче говоря, мода, стиль, да и искусство тоже всегда существовали только в обыденном сознании, то есть как заблуждение обывателей на их счет. Если же хоть на мгновение представить себе, что в мире вдруг остались одни гении, то искусство, видимо, сразу же утратило бы даже и эти свои эфемерные очертания, превратившись в абсолютное ничто, пустоту. Ибо гений, как я уже неоднократно говорила, – это тот, кто не боится остаться один на один с пустотой.

Никогда не забуду, как несколько лет назад в одном телевизионном шоу какая-то еще молодая, но уже довольно-таки потрепанная баба с крашеными белесыми волосами призналась, что приехала в Москву из провинции и на протяжении длительного времени занималась там проституцией только ради того… чтобы заработать деньги и издать сборник собственных стихов. Конечно, у нее была еще и маленькая дочурка, ради которой тоже она надрывалась на столь тяжелой работе, однако сборник стихотворений значил для нее, судя по всему, ничуть не меньше и даже больше! В довершение всего она не заставила ведущего этого шоу себя слишком долго упрашивать и продекламировала вслух одно из своих стихотворений. Точно его воспроизвести я сейчас уже не в состоянии, но общий смысл прочитанного сводился к описанию того, как она «идет навстречу солнцу, преисполненная любви к людям», ну или же что-то в этом роде. Короче говоря, стихотворение представляло собой типичный образчик того, что обычно принято называть «графоманией». Однако дело даже не в этом. Больше всего меня поразило то, что, занимаясь таким приземленным и сопряженным со множеством неприятных моментов ремеслом, то есть постоянно соприкасаясь с наиболее мрачной и опасной стороной жизни, включая всевозможные разборки со своими сутенерами или подвыпившими клиентами из числа законченных уголовников, эта баба не только сохранила в своей душе веру в любовь и символический «солнечный свет», на встречу с которым она якобы шла в своих стихах, но и убеждение в том, что в литературе царят какие-то совсем иные, не такие жесткие, как в ее жизни, законы, а откровенная туфта, которую она сочинила, способна принести ей чуть ли не мировую известность и бабки. Последнее мне кажется наиболее удивительным, так как не совсем понятно, откуда у человека, с огромным трудом зарабатывающего себе на пропитание, столь идиллические представления о нравах, царящих в литературном мире. Куда логичнее было бы, если бы она инстинктивно перенесла опыт всей своей жизни и в эту сферу. И самое главное, ближе к истине!

Нечто подобное, вероятно, можно сказать и о литературоведах, чья трудовая деятельность, может быть, и не сопряжена с такими опасностями, как занятие проституцией, но все равно, наверняка, полна всевозможных интриг и склок, как и жизнь практически любого человека, однако и у них получается, что литература существует по каким-то совершенно ирреальным и оторванным от жизни законам. Причем в данном случае эти представления порой бывают столь причудливыми, что так просто, в двух словах, их тут и не изложишь. Однако, по сути, и все эти замысловатые «литературоведческие теории» мало чем отличаются от взглядов на литературу той крашеной блондинки, решившей чуть ли не пожертвовать собой и малолетней дочкой ради издания своих дебильных творений. Подавляющее большинство литературоведов, судя по всему, тоже, подобно ей, склонны считать, что литературой занимаются исключительно полные лохи. Более того, современная литература во многом обязана своим существованием именно всевозможным теоретикам, так как является почти исключительным продуктом их ошибочных представлений об этой сфере человеческой деятельности.

На этом фоне заблуждение большевиков, учредивших Литературный институт и перепутавших литературу с производством, даже выглядит более понятным и объяснимым. Как-никак, они все-таки верили в мессианскую роль пролетариата, отводили ему центральное место в истории! Тут, мне кажется, можно нащупать хоть какую-то логику. Перепутал же, в конце концов, врач Леонтьев Россию со своим тяжело больным пациентом. Так почему же и простой рабочий не мог спутать искусство со своим заводом?! Это как раз понятно! Однако в бесконечных потоках расслабленной графомании, хлынувших из-под пера прошедших тернистый путь обучения, дипломированных советских писателей и поэтов, опять-таки просвечивает откровенное неуважение к литературе, столь же необъяснимое, как и в двух описанных мной выше случаях.

Конечно, впавший в маразм Державин, смахивающий слезу умиления над виршами юного Пушкина, или же Белинский с Некрасовым, всю ночь напролет запоем читающие рукопись молодого Достоевского, как и прочие лубочные картинки такого же рода, настраивают их потомков на идиотический лад, но ведь у каждого человека, в конце концов, должна быть еще и собственная голова на плечах! Вроде бы не так уж и трудно додуматься до того, что литературой, в основной массе, занимаются люди, мало отличающиеся от твоих соседей по коммунальной квартире, которые, того и гляди, подсыплют тебе в кастрюлю с супом убойную дозу мышьяка. Ан, нет!

Еще совсем недавно, казалось бы, сладкий голос с экрана телевизора обещал какие-то неслыханные проценты каждому, кто вложит свои бабки в какой-нибудь банк или же там «Русский Дом Селенга», а последний, ко всему прочему, еще и желал всем счастья. Однако далеко не все клюнули на эту удочку, хотя и очереди к подобным учреждениям тоже, надо сказать, выстраивались немалые. Интересно, что на сей раз эти длинные очереди как бы объединили и «поставили в один ряд», в буквальном смысле этих слов, и проституток, и профессоров, и писателей. И каждый, вложивший свои по?том и кровью заработанные деньги в подобные учреждения, на мой взгляд, был движим точно таким же глубоким неуважением к их основателям, и вообще, к этой сфере человеческой деятельности, как и в случае с литературой. Я бы даже сказала, что если учредители всевозможных «лохотронов» и вступают в конфликт с нравственностью и этикой (о чем постоянно все твердят), то и так называемые «обманутые вкладчики» тоже находятся не в ладу с эстетикой и красотой (о чем почему-то говорить не принято). Однако кто бы там что ни говорил, но для меня совершенно очевидно, что если бандиты и мошенники, опускающие на бабки своих сограждан, самым очевидным образом выражают свое пренебрежение к труду всевозможных ветеранов, пенсионеров, ученых, учителей и т. п., то и те, кто им эти бабки с легкостью отдает, тоже неуважительно относятся к рискованной и опасной деятельности бандитов и мошенников, принимая их за каких-то добропорядочных налогоплательщиков, дурачков и лохов. Я хочу сказать, что и в желании получить халявные бабки из ничего тоже заложено какое-то неуважение и даже презрение к неким основам человеческого бытия, причем по-своему даже более глубоким и важным, чем так называемая нравственность.

Возможно, в случае с литературой этот «эстетический конфликт» обозначен чуть более явно, но лично я не вижу между всеми описанными мной тут ситуациями большой разницы. Разве что «финансовые пирамиды» – это такое мимолетное веянье времени, а заблуждение обывателей на счет литературы носит, если так можно выразиться, хронический и непреходящий характер. Оно воистину вечно! Настолько непреходяще и вечно, что даже немного пугает! А если попытаться представить себе ту незримую очередь из желающих на халяву въехать в литературу, получить бабки и славу за счет каких-нибудь наспех состряпанных виршей «про любовь» и «солнечный свет», то и вовсе может крыша поехать от такого фантастического зрелища. Нисколько не сомневаюсь, что такая очередь несколько раз обогнула бы земной шар.

А все потому, что никакой литературы на самом деле не существует! И сама по себе вера в ее существование уже является глубоким заблуждением. Потому что литература – это даже не вера в конечное торжество всеобщего счастья на земле. Это такая утопия, которая никогда не кончается и всегда рядом! Иными словами, нет никакого смысла пытаться отделить литературу от собственной жизни, и каждый, кто в той или иной форме пытается это сделать, по сути, просто чего-то недопонял в жизни. Точно так же, как и тот, кто доверчиво вкладывает свои бабки в какой-нибудь бандитский синдикат, прежде всего тоже чего-то еще не понял – именно в жизни, а не в экономике.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.