НТВ — Морг в каждом доме

НТВ — Морг в каждом доме

январь 2001 г., № 2

Я познакомился с «Доктриной информационной безопасности России», хорошей бумагой, написанной по-чеховски, просто и ясно. Доктрина сулила обществу и мне, пытливой личности, ориентиры в океане мировой информации. Я тут же пошел проверять ее действие на НТВ, в отдел новостей.

Я попал в помещение без стен. Их место занимали сплошные экраны. Каждый мерцал, полыхал, пульсировал. На каждом двигалось многоцветное изображение. Экранов 184 было столь много, что приходил на память библейский апокриф об ангеле смерти, чье тело, крылья, каждое перо усыпаны множеством глаз.

За пультом, управляя экранами, сидела женщина, чей миловидный образ давно уже стал геральдическим знаком НТВ. Она увеличивала объекты, приближала их, удаляла.

Жадно всматривалась, словно пила разноцветный пьянящий напиток, клокотавший в стеклянных кубках. На экране, куда были устремлены ее восхищенные глаза, показывали труп изрезанной девушки. По распухшему лицу, в слизи и сукровице, ползали мухи. На ноге виднелись следы проволочной петли. Груди были обрублены. В паху, среди волосяного покрова, торчал железный предмет.

Я в страхе перевел глаза на другой экран. Там, из-под развалин взорванного дома, спасатели в касках вытаскивали раздавленную девочку. Ребенок был мертв, с окровавленной бесформенной головой. Оператор умело и подробно показывал маленькую детскую руку с расплющенными пальчиками.

Я поспешил отвести глаза. Остановил их на экране, где показывали больничную палату, ряды железных коек, и на них, свесив к полу худосочные ноги, сидели больные с огромными вздутыми головами, похожими на целлофановые пакеты, в которых переливалась дурная мутная жидкость. Вяло сочилась из бесцветных глаз, беззубых ртов, темных провалившихся носов.

Мне стало худо, захотелось спрятаться, убежать. Но отовсюду, куда бы ни устремлял я испуганные глаза, меня встречали яркие, огнедышащие экраны, из которых стреляли образы умертвленной и страдающей плоти. Взорванные, упавшие под откос поезда с окровавленными жертвами. Картины казней с палачами, стреляющими из пистолета в затылок. Взрывы домов, по которым в упор бьют установки залпового огня. Похороны солдат с заплаканными лицами матерей.

Я почувствовал, что схожу с ума. Не хотелось жить. Было желание закрыть глаза, превратиться в песчинку, исчезнуть. Но сквозь закрытые веки просачивались разноцветные образы смерти. Зажигали на сетчатке картины разрушений, обезображенные тела, изувеченные машины и здания. Я находился в изуверской камере пыток, куда меня затолкали, подвергая изощренным мучениям. Миловидная женщина казалась злой повелительницей мира, следила за движением мирового зла, принимала из разных точек планеты рапорты о совершаемых злодеяниях.

Экраны напоминали котлы, в которых варилось жуткое пойло. Всплывали трупы, полыхали взрывы, обрушивались горящие самолеты и здания, и все мешалось в кипящем вареве, булькало и вскипало.

Я искал на экранах картины родной природы. Художника, завершающего картину. Землепашца, проводящего в поле борозду. Ученика, подносящего учительнице скромный букет цветов. Ничего этого не было.

Экраны мигали, словно глаза, в которых лопнули кровяные сосуды. Варилось жуткое варево. Стряпуха с миловидным лицом снимала с котла гнилую пенку, делала пробы, добавляла отрав и ядов. Кидала в кипяток убитого солдата, лежавшего у гусениц подбитого танка. Опрокидывала изнасилованную женщину, скрученную железным тросом. Сыпала гробы, накрытые трехцветным флагом. Обваливала железнодорожный мост.

Экраны пульсировали, как индикаторы кипящего автоклава. Отвар, похожий на жидкое зловонное мыло, приготовленное из мертвых костей, проходил фильтрацию. Остужался в змеевиках. Прокручивался в сепараторах. Из него удаляли грубые фракции, извлекали тонкие летучие составы. Невесомые и прозрачные, как эфир, состоявшие из чистейших смертоносных ядов, они всасывались в бетонное тулово Останкинской башни, мчались ввысь, струились к вершине и с отточенного острия впрыскивались в атмосферу. Клубились у вершины башни, словно угарный туман. Уносились ветром в пространства огромной страны. Оседали, словно изморозь, на крыши городов и селений. Проникали, как невидимый газ, в каждый дом и семью. И тогда у беременной женщины случался выкидыш. И рождался хвостатый младенец. И умирал от инфаркта старик. И спивался подросток. И юноша становился бандитом. И художника оставлял талант. И девушка шла на панель. И случалась страшная семейная ссора со смертоубийством. И начинал вымирать поселок. И взрывалась на старте ракета. И целая область погружалась в уныние, и люди сидели, как пораженные столбняком, не замечая своих холодных и голодных жилищ.

Я покидал НТВ больной, думая о жалкой «Доктрине информационной безопасности», которую изготовили бессильные государственники на посмешище гражданину Гибралтара, сидящему в уютной испанской вилле на золотом унитазе.

Я отправился в деревню, на просторы моей зимней прекрасной Родины, где много снегирей, бабка Поля доит корову, сосед Максимыч вместе с внуками соорудил ветряной двигатель и с его помощью питает разноцветные лампочки на новогодней елке.