5 Отставка добровольная Как Лужков Ельцина шантажировал

5

Отставка добровольная

Как Лужков Ельцина шантажировал

Во вторник 7 марта 1995 г. Юрий Лужков заявил: »Мне ничего не остается делать, кроме как после соответствующих обращений в министерства, судебные инстанции (собираюсь это сделать) принять для себя единственно верное решение – решение об отставке».

1 марта 1995 г. в 21:15 в подъезде собственного дома двумя выстрелами в упор был убит журналист, генеральный директор ОРТ («Общественное российское телевидение») Владислав Листьев. Истекающего кровью журналиста нашли соседи, которые и вызвали «скорую помощь». Милиционеры ввели в действие милицейский план «Сирена-1 », но никого не поймали.

О первом итоге убийства объявил президент Борис Ельцин. Критика московского руководства, прозвучавшая из его уст после утренней встречи 2 марта с Юрием Лужковым была беспрецедентно жесткой. На встрече обсуждалась криминальная ситуация в столице и судьба начальника ГУВД Москвы Владимира Панкратова и прокурора столицы Геннадия Пономарева. Потом Ельцин встретился с представителями крупнейших российских телерадиокомпаний и заявил им, что ни в одном месте страны нет такого разгула преступности, а также безответственности со стороны административных органов, как в Москве.

«Москва в этом случае резко выделяется на фоне России», – подчеркнул он. По словам президента, руководители города «сквозь пальцы смотрят на сращивание мафиозных структур с административными органами, с МВД».

По первому впечатлению было похоже, что отставкой прокурора Геннадия Пономарева и начальника ГУВД Владимира Панкратова дело не ограничится и с большой долей вероятности можно ожидать неприятностей для самого Лужкова.

Однако к концу дня обещанные президентом кадровые перетряски не произошли. Борис Ельцин установил для мэрии и правоохранительных органов некий срок для оправдания (какой именно, не назывался): срок, за который они должны как минимум найти убийц Листьева. И если московские чиновники хотят избежать стойкой опалы, им придется найти этих убийц или же тех, кто будет считаться таковыми.

Ответ на прозвучавшую из уст Ельцина сверхжесткую критику московского руководства и обещание снять с должности Панкратова с Пономаревым состоялся через два дня.

Лужков пообещал «сделать выводы для себя, если такое решение состоится» и с мефистофельской улыбкой пояснил: «Мы, как говорится, люди с понятием и каких-то задержек в том, как мы должны вести себя или задержек в том, как мы должны cреагировать на возможное решение, обещаю вам – не будет». Задержек от мэра никто в общем-то и не ожидал – оставалось понять, а что же, собственно, будет и что это за решение.

Несмотря на прозвучавшее из уст мэра многозначительное предупреждение, в понедельник, 6 марта, обещанные президентом кадровые перемены состоялись. Прокурор Москвы и начальник столичного ГУВД были сняты с должности.

Лежащим на поверхности вариантом казалась отставка мэра. «Я не могу работать в обстановке политического недоверия и т. п.». Но этот самый невинный вариант представлялся и самым маловероятным. Всерьез обсуждались даже возможность мягкой (с участием вездесущего Березовского) или даже жесткой конфронтации мэра с президентом – переход от подковерной борьбы к открытому неповиновению, созданию параллельных властных, затем силовых структур и т. д. (а-ля осень 1993-го).

Однако Юрий Лужков сдержал обещание вести себя как человек «с понятием». Мэр пообещал уйти в отставку, если Геннадий Пономарев и Владимир Панкратов не будут восстановлены в должностях. При этом он воззвал не только к президенту, но и к законодательству, не позволяющему проводить подобные кадровые перестановки без согласия субъекта Федерации (коим является Москва).

В России не принято «брать назад» отставки, освященные президентским указом.

Трудно представить себе Бориса Ельцина, разводящего руками: извините, поторопился…

Однако сложившаяся в Москве за ту мартовскую неделю ситуация несколько отличалась от обычной. Президент в «Останкино» только сказал «а» (отставки того-то и того-то были бы слишком малой ценой за смерть…), как за него договорили другие: Ерин и Ильюшенко, подписавшие приказы об увольнении. Неизвестным осталось только то, что именно явилось главным побудительным мотивом «бэканья»: то ли в ситуации неизбежного жертвоприношения главы МВД и Генпрокуратуры были готовы отдать на заклание кого угодно, только не себя, то ли, как верные вассалы, они поспешили понять устный (впрочем, вполне прозрачный) намек главы государства, то ли к понедельнику от Ельцина поступило дополнительное прямое указание.

Общественность довольно однозначно, хотя и без особого восторга, восприняла обещанные Ельциным увольнения – о печальной участи Пономарева и Панкратова уже в четверг говорили как о деле практически решенном.

Спустя день возобладала другая точка зрения: Юрию Лужкову вроде бы удалось убедить президента «не торопиться». Тем не менее отставки состоялись, и мэр «понятливо» улыбнулся. Однако его заявление о своей отставке всерьез все же не воспринималось – отставки «снизу» в большинстве случаев оказываются чисто политическими шагами.

Во вторник, 7 марта, Юрий Лужков заявил: «Мне ничего не остается делать, кроме как после соответствующих обращений в министерства, судебные инстанции (собираюсь это сделать) принять для себя единственно верное решение – решение об отставке». Признав, что решение трудное, мэр указал: «Я буду его принимать, посоветовавшись, конечно, с правительством города».

То есть он не хлопнул дверью, он нарисовал долгосрочный план «противоотставочных» действий (обращение в МВД и Генпрокуратуру, к президенту и, наконец, в суд), который может растянуться на многие месяцы. Этот демарш больше походил не на прямую угрозу, а на намек говорящего медведя Ивану-царевичу: «Не убивай меня, я еще пригожусь…»

В тот же день «противоотставочный» план был приведен в действие.

На Петровке, 38 прошло экстренное собрание офицерского состава ГУВД Москвы. Милиционеры выразили несогласие с приказом министра внутренних дел Виктора Ерина об освобождении Владимира Панкратова от должности начальника столичного ГУВД. Его отставка была квалифицирована собравшимися как политическая акция, направленная не столько против самого генерала Панкратова, сколько против московских властей. На собрании выступил сам Владимир Панкратов, который заявил, что не понимает причин отставки, а поэтому и не может с ней согласиться.

Традиционно милицейские генералы, которых по тем или иным причинам снимают с высоких постов, не обсуждают это, а заявляют, что должны «выполнять приказ». Но Владимир Панкратов отметил, что освобождение его от должности руководителя ГУВД ставит под сомнение не только его личный профессионализм, но и квалификацию всей московской милиции.

Панкратова поддержали все присутствовавшие на собрании руководители подразделений ГУВД. Они подчеркнули, что до последнего времени деятельность московской милиции не вызывала у российских властей серьезных нареканий. Более того, во время октябрьских событий 1993 г. действия московских милиционеров по защите конституционного строя заслужили высокую оценку руководства страны.

Исходя из этого, собрание пришло к выводу, что увольнение Владимира Панкратова вызвано чисто политическими соображениями. Милиционеры посчитали, что начальник ГУВД и прокурор города Геннадий Пономарев стали стрелочниками в деле об убийстве Владислава Листьева. Повторили милиционеры и аргументацию мэра о сомнительной юридической правомерности принятого Виктором Ериным решения – согласно Конституции, назначение на должность и смещение с нее начальника московской милиции должно быть согласовано с городским главой, а Юрий Лужков выступил против. Присутствовавшие на совещании представители мэрии сообщили, что Лужков направил протесты по поводу отставок в Генпрокуратуру, Конституционный суд, министру внутренних дел и президенту.

С милиционерами солидаризировались и работники прокуратуры Москвы. Решение коллегии Генеральной прокуратуры России уволить с поста прокурора города Геннадия Пономарева вызвало крайне отрицательную оценку среди его подчиненных – примерно половина всех сотрудников Моспрокуратуры подали рапорт об отставке.

Сам Пономарев направил коллегии письмо, в котором обвинил руководство Генпрокуратуры в непорядочности. В целом сотрудники прокуратуры Москвы рассматривают увольнение своего начальника как логическое завершение конфликта между двумя прокуратурами, длившееся с февраля 1994 г., когда Алексей Ильюшенко стал и. о. генпрокурора.

Ильюшенко на эту должность был назначен президентом. Первым делом он начал проверять, почему прокуратура Москвы закрыла так называемое «дело Руцкого». Дело было возбуждено на основании материалов, переданных в Моспрокуратуру межведомственной комиссией по борьбе с преступностью и коррупцией (МВК), которую возглавлял адвокат Андрей Макаров. В комиссию входил и Алексей Ильюшенко, занимавший тогда должность начальника контрольного управления администрации президента.

За полгода следствия старший следователь по особо важным делам Моспрокуратуры Михаил Слинько не нашел никаких оснований для привлечения к уголовной ответственности Руцкого, Баранникова, Дунаева и еще нескольких человек, которых Макаров и Ильюшенко назвали коррупционерами. Более того, Моспрокуратурой было возбуждено дело по факту клеветы на Руцкого, свидетелями по которому проходили все члены МВК, включая Ильюшенко. Причем, как говорят сотрудники следственных подразделений, такого рода свидетели в случае удачного расследования часто становятся обвиняемыми. Окончательное решение о закрытии «дела Руцкого» и возбуждении дела о клевете принимал прокурор Москвы Геннадий Пономарев.

Изучив материалы следствия, руководство Генпрокуратуры дело о клевете закрыло, а дело о коррупции возбудило вновь. Через несколько месяцев Генпрокуратура начала усиленно проверять работу прокуратуры Москвы и выяснила, что Пономарев и его первый заместитель Юрий Смирнов плохо руководят личным составом и совсем не координируют работу окружных прокуратур. Но отправить Пономарева в отставку не удалось: мэр Москвы Юрий Лужков не дал своего согласия, которое было необходимо. Тогда приказом № 049 Пономареву был объявлен строгий выговор, Смирнов уволен, а на его место назначен прокурор Преображенского округа Москвы Сергей Герасимов.

На работе прокуратуры Москвы эти изменения существенно не отразились. Проведенная в январе 1995 г. проверка Генпрокуратуры констатировала, что раскрываемость умышленных убийств в Москве составляет уже 50% от общего числа этих преступлений – самый высокий показатель в стране. Тем не менее количество тяжких преступлений в городе продолжало расти, и работу прокуратуры назвали неудовлетворительной. Однако для того, чтобы отправить Пономарева в отставку, нужен был серьезный повод. Им стало убийство Листьева.

3 марта Ильюшенко потребовал, чтобы Пономарев представил ему справку о личном участии в раскрытии умышленных убийств. Пономарев попросил время, чтобы ее подготовить, но этой возможности ему не дали. Решение о его отставке принималось на закрытой коллегии Генпрокуратуры в субботу, 4 марта. Пономарев и Герасимов знали, какой вопрос будет стоять на повестке дня.

Утром 4 марта Герасимов позвонил первому заместителю генпрокурора Олегу Гайданову и спросил, пригласят ли их с Пономаревым на коллегию. Гайданов ответил, что повестка дня еще не утверждена. В итоге на коллегию их так и не пригласили, Пономарев был отправлен в отставку, а Герасимов назначен и. о. прокурора Москвы. Лужков на эти изменения своего согласия на давал.

6 марта решение было обнародовано. Сотрудники прокуратуры Москвы начали увольняться. Рапорт об увольнении подал и Сергей Герасимов (он решил, что ему пора на пенсию).

Среди сотрудников Моспрокуратуры пошли слухи, что место Пономарева должен занять Гайданов, с которым они работать не хотели. Сам Гайданов об этом был прекрасно осведомлен и от должности прокурора Москвы всячески отбояривался. Как бы между делом, следователи прокуратуры Москвы сообщали журналистам, что обещанной с января прибавки к зарплате они так и не получили, зато членам коллегии Генпрокуратуры, по их данным, были куплены отдельные квартиры.

Между тем в разгар противостояния московских и федеральных силовиков (эти термины только начинали входить в официальный лексикон середины 1990-х) Юрий Лужков едва не был отправлен в отставку Мосгордумой. Причем по совершенно другому поводу.

«Предложить правительству Москвы подать в отставку», – такую поправку 10 марта 1995 г. предложили депутаты на заседании Московской городской думы к проекту постановления «О ситуации, сложившейся в результате повышения оплаты жилья и коммунальных услуг по постановлению московского правительства от 20 декабря 1994 г.».

Правда, поправка эта не прошла. Была одобрена лишь приостановка реформы в системе коммунальных платежей. Еще один документ – проект федерального закона «О государственной регистрации юридических лиц» – депутаты обсуждать не стали и также отправили в мэрию для ознакомления.

Все внимание снова переключилось на противостояние вокруг правоохранителей.

Бывший мэр Москвы Гавриил Попов, во времена которого Юрий Лужков был вице-мэром, столь часто объявлял о своем уходе с высокого поста, что, когда уход все же состоялся, газеты пестрили заголовками типа: «Вы будете смеяться, но Попов-таки ушел в отставку». И заявление Юрия Лужкова о своей возможной отставке оказалось уснащено массой оговорок – мэр в чисто поповской манере собирается активно грозить отставкой, но при том не уходить до последнего.

Его заявление сопровождалось как минимум тремя «если»: если обращения в министерства не возымеют действия, если судебная тяжба будет не в пользу мэра и если правительство города благословит уход.

Не очень понятно, почему «министерства» упоминались во множественном числе. По казусу с увольнениями можно обращаться лишь в одно министерство – внутренних дел – с просьбой отменить решение по делу Панкратова. Естественно, Ерин вряд ли на это пошел бы, выигранное время мэр вполне мог использовать для укрепления своих пошатнувшихся позиций.

Превосходно, что Юрий Лужков, защищая своих подчиненных, вспомнил о Конституции – до тех пор к ней безуспешно апеллировали оппоненты мэра из ГКИ, Комиссии по правам человека и т. д., но данная конкретная апелляция была не самой удачной. Упомянутые мэром ст. 72, 85 и 129 Основного закона – говорят о «согласовании», «согласительных процедурах» и «совместном ведении» РФ и субъекта Федерации в части, относящейся к данному кадровому казусу. Данные термины не являются юридическими, они риторичны и не содержат отсылки к конкретному правовому механизму.

Во-первых, неясно, что значит «согласование» – то ли имеющееся у обеих сторон (Ельцина и Лужкова) права liberum veto по кадровым вопросам, то ли указание на желательность извещения партнера о своем решении (Ельцин и Лужков извещали друг друга через СМИ). Во-вторых, упомянутая мэром норма ст. 85 «президент… может передать разрешение спора на рассмотрение соответствующего суда» в переводе на русский язык означает, что может и не передать, т. е. ничего не означает. Любой суд, указав на полный пробел в законе, оставит дело как есть, хотя, конечно, длительность судебных процедур дает еще больший выигрыш во времени.

Несомненно была ясна лишь позиция московского правительства, чей «совет» мэру «не уходить» был очевиден – «уход Юрия Лужкова в отставку повлечет за собой дестабилизацию политической, экономической и социальной жизни города, поскольку в последнее время в столице наметились позитивные процессы в управлении городским хозяйством, и подобные результаты были достигнуты в немалой степени благодаря энергичной работе мэра Москвы Юрия Лужкова». Вотум доверия тут несомненен, но поскольку никто и не ожидал ничего иного, вообще неясно, как голос лужковских подчиненных мог повлиять на искомое решение.

Мэрия выступила с пресс-релизом, в котором сообщала, что в мэрию поступают «многочисленные заявления трудовых коллективов промышленных предприятий столицы и телефонные звонки москвичей против намерения мэра Москвы Юрия Лужкова подать в отставку». В том, что творческие союзы, хлопкоробы, доярки и оленеводы уже пятьдесят с лишним лет правильно (и полностью в унисон) оценивают ситуацию и знают, против чего протестовать, никто и не сомневался.

Однако именно в силу полной предсказуемости доярок и оленеводов гораздо большей ценностью обладают стихийные массовые протесты простых людей. Но здесь проблема в том, что простые люди практически никак не сталкиваются с федеральной властью и их общение с государством на 99% состоит из контактов с властью муниципальной (очистка тротуаров, состояние дорог, общественный транспорт, ГАИ, милиция, ЖЭК). Минимальное знакомство с явлениями, перечисленными в списке, заставляло сильно усомниться в мощи стихийного народного заступничества. Хотя, с другой стороны, основания бояться, что может быть куда хуже, имелись.

Возможно, главным козырем мэра в этом шантаже был чисто политический: как замещать вакансию столичного градоначальника. Назначить генерал-губернатора президентским указом – значило вызвать бурю обвинений в страшном тоталитаризме со всех сторон – от жириновцев до гайдаровцев. Назначить выборы в Москве – значило на полгода с лишним начать по сути дела общероссийскую (выборы мэра все истолкуют как primaries) избирательную кампанию. К такой сдвижке сроков центральная власть была очевидным образом не готова, да и, строго говоря, вообще никто готов не был. Серьезные кандидатуры на роль мэра в принципе просматривались, но только в принципе, по настоящему же о выборах мэра никто не думал, и тем самым ключевая в условиях сверхцентрализованного государства должность могла оказаться игралищем опасной судьбы.

Вероятно, начиная отставку в поповском стиле, Юрий Лужков уповал прежде всего на этот солидный аргумент, но, похоже, несколько пережал. В принципе Кремль мог бы оставить Юрия Лужкова на месте и от нежелания досрочных выборов, и от желания сохранить мэра в качестве противовеса усиливающемуся Черномырдину.

Если бы Лужков был всего лишь главой влиятельной политико-финансовой группировки, скорее всего так бы оно и случилось. Но дело в том, что столичный мэр – это должность еще и телохранительная, предполагающая для правителя абсолютное доверие к человеку, от которого может зависеть судьба трона. Доверять противовесу вовсе не обязательно – его достаточно использовать. Доверять потенциальному спасителю и быть уверенным в нем как в себе – совершенно необходимо. После озвученных оценок мэра говорить о полном доверии к нему со стороны президента вряд ли было уже возможно.

А мэр продолжал размышлять о своей отставке: «Вопрос принимает затяжной характер, мне, очевидно, придется самому принимать решение». Попутно он исполнял свои обещания – направил Борису Ельцину, Виктору Ерину и Алексею Ильюшенко письма с просьбой рассмотреть возможность восстановлений в должности прокурора Москвы Геннадия Пономарева и руководителя ГУВД Владимира Панкратова.

Заседание правительства Москвы 14 марта он превратил в обличительное выступление в адрес федерального правительства, которое, по словам мэра, виновно в экономической блокаде города.

Перечень претензий к вышестоящему руководству, изложенных на заседании Лужковым, оказался на удивление обширным. Помимо этого, мэр устроил на заседании акт самобичевания, повинившись перед своими коллегами в причастности к плохому исполнению бюджета. Выступление мэр подытожил заявлением: «Нет вопросов – столицу надо переносить».

Куда и как именно, он, правда, не уточнил, а проект постановления «Об итогах исполнения бюджета города Москвы за 1994 г.», обсуждению которого, собственно, и было посвящено заседание правительства Москвы, отправил на полную переработку с резолюцией: «Категорически не принимать».

Москва, по словам мэра Лужкова, стараниями федерального руководства обременялась новыми расходами: вместо прежних 12% от общего объема средств на содержание органов внутренних дел из городского бюджета впредь должно выделяться 70%. Отдельные претензии на заседании вызвало то обстоятельство, что, в отличие от прошлых лет, в 1995 г. правительство России не приняло постановления об обеспечении Москвы продовольствием, предоставив мэрии самой решать проблему, требующую привлечения 1,5 трлн руб. При этом в экономической блокаде Москвы городское руководство обвиняло конкретных людей.

Так, по заявлению Лужкова, целью «задушить» город задались руководитель Минэкономики Евгений Ясин и вице-премьер Анатолий Чубайс.

Вскоре в связи с конфликтом Кремля и мэрии Москвы СМИ заговорили о более широкой проблеме – о взаимоотношениях федеральной власти с некоей «московской группой» во главе с Юрием Лужковым, опорой которой была известная группа «Мост».

Попытки объяснить феномен Лужкова обычно сводились к приписыванию ему чрезвычайных лоббистских способностей, особо тесных отношений с президентом и т. д.

Несколько иначе на эту проблему позволяет взглянуть фраза, оброненная первым замминистра экономики Яковом Уринсоном: «Я не отношу себя к поклонникам экономической политики Лужкова, но надо отдать мэру должное – полученными из бюджета деньгами он не финансирует всякие химеры, а действительно делает что-то полезное городу».

Действительно, весьма относительный порядок в центре Москвы и обилие подъемных кранов в городе служили неопровержимым свидетельством эффективности использования бюджетных денег. Кроме того, такая тактика оказывается совершенно беспроигрышной для дальнейшего выбивания денег: необходимо предотвратить замораживание уже начатых строек.

Но финансовое благополучие столицы закончилось в конце 1994-го – начале 1995 г., когда стало ясно, что федеральное правительство намерено в несколько раз сократить финансирование правительства Юрия Лужкова.

О масштабах сокращения можно судить по документам, отражающим процесс согласования объемов субвенции и размера инвестиций федерального правительства. Как следует из протокола совещания у Анатолия Чубайса, 19 декабря 1994 г. город претендовал на 5,264 трлн руб. субвенций для выполнения столичных функций и 8,1 трлн руб. – для финансирования федеральных программ, имеющих отношение к городу. Через две недели (5 января) объем инвестиций из бюджета существенно уменьшился – до 4,66 трлн руб. (это, повторим, только заявка). В эту сумму уже не входило финансирование строительства храма Христа Спасителя и крыши над стадионом «Лужники» (пример тактики «начнем сами, а там добьемся денег»).

В итоге инвестиционная программа по Москве была сокращена до 900 млрд руб., а субвенции составили без малого 2 трлн руб. (номинально это на 600 млрд руб. меньше, чем в 1994 г.). Именно это дало основание Юрию Лужкову обвинить Анатолия Чубайса и Евгения Ясина в организации экономической блокады и намерении «задушить Москву».

Экономическая подоплека «правоохранительного» конфликта Москвы с Кремлем позволила выстроить сразу шесть версий происходящего.

ВЕРСИЯ № 1. Борис Ельцин или его чуткое к политической конъюнктуре окружение почувствовали в Лужкове конкурента на предстоящих выборах. В связи с чем, якобы, последовали превентивные меры по дискредитации, а возможно и выведению из игры (отставка) главы «московской группы». Однако версия «Лужков – конкурент на выборах» представлялась все же далекой от реальности: Лужков все-таки лидер московский, а все «московское» в провинции стойко не любят.

ВЕРСИЯ № 2. Ельцину и его окружению (памятуя события августа 1991 г. и октября 1993 г.) Москва нужна была и как плацдарм, и как тыл. В России всегда было только так: кто контролирует столицу, тот контролирует страну. Лужков обеспечивал Ельцину «тылы» в столице, однако к началу 1995 г. кто-то из окружения президента мог счесть, что интересы «московской группы» начинают входить в противоречие с интересами других – федеральных – групп.

Ведь «московская группа» (прежде всего, символизирующий ее «Мост») все активнее пыталась внедриться в регионы. Такая экспансия могла привидеться президентскому окружению уже не только в экономических, но и в политических тонах. Генерал Коржаков, ведающий охраной Ельцина, никогда не скрывал, что трактует полномочия по обеспечению безопасности президента расширительно. И теоретически он вполне мог бы убедить Ельцина в том, что тому пристало и на посту столичного мэра, и уж тем более в креслах московских «силовиков» иметь преданных людей. Лужков же слишком самостоятелен, даже несмотря на то, что всегда был лоялен к президенту.

ВЕРСИЯ № 3 (самая оригинальная). Авторство единолично принадлежит сенатору Николаю Гончару (высказана в «Итогах» на НТВ), который, по его словам, близко знаком с Лужковым почти 10 лет. Сенатор заявил, что Ельцин умышленно делает из мэра человека гонимого, ибо таких очень в России любят. А подняв рейтинг Лужкова, Ельцин получит нечто вроде «карманного соперника» на выборах, с которым можно договориться.

ВЕРСИЯ № 4. Противоречия во взглядах на приватизацию между Лужковым и Чубайсом (читай: московским и федеральным правительством) к началу 1995 г. заметно обострились. На этих противоречиях и играл президент. Подобного рода рокировки у него вообще были в чести: Ельцин как бы возвышает одних, опуская других. Был «период пика Сосковца» в пику премьеру, было время, когда ходили активные слухи о том, что Лужков может сменить Черномырдина. Было время, когда президент поддержал Лужкова против Чубайса. Но ни в одном из этих случаев речь не шла о полном изничтожении какой-либо группы, как и о безусловном и долгом фаворитизме.

ВЕРСИЯ № 5. Дело вообще не в Лужкове, а в его окружении. Могли ведь и просто повздорить спецслужбы: наращивающие мощь частные (при ряде коммерческих структур) или городские – с федеральными или президентскими. К этому, собственно, и склонялась «официальная» версия коржаковского демарша на подступах к тандему мэрия – «Мост» в декабре 1994 г. Мол, многовато оружия у частной охраны. И в самом деле немало: по некоторым данным, в службе безопасности «Моста» работало до 1000 человек (в основном бывшие сотрудники КГБ, среди которых и детективы, и аналитики; последними руководил бывший зампред КГБ СССР Филипп Бобков).

ВЕРСИЯ № 6 (в развитие предыдущей). «Враги. Давно ли друг от друга их жажда крови отвела!» В основе лежит предположение, что суть конфликта – в противостоянии «Моста» и лично Гусинского (и вместе с ним Лужкова) – лично с генералом Коржаковым (он сам подчеркнул факт противостояния своей известной фразой о пристрастии к «охоте на гусей») как выразителем неких не только политических, но и экономических интересов.

То, что такие интересы у президентских спецслужб имелись, косвенно подтверждают несколько фактов.

Декабрьское письмо Коржакова Черномырдину по поводу недопустимости либерализации нефтеэкспорта по модели МВФ, свидетельствующее о живой заинтересованности в данной проблематике.

Таинственная (так и не проясненная до конца) история с прорывом в спецэкспортеры некоей нефтяной же фирмы «Ростопливо», находящейся, по данным «Известий», под эгидой администрации президента и того же Коржакова.

Отмечались и другие факты: 30 декабря 1994 г. был создан Госкомитет по военно-техническому сотрудничеству, подотчетный лично президенту (курировать его поручили бывшему в то время в фаворитах Сосковцу, находящемуся, вроде бы, в теплых отношениях с Коржаковым). По соответствующему указу комитет получил не просто полную свободу рук в координации ВТС, но и контроль за всей цепочкой – от проведения НИОКР до использования средств, полученных субъектами ВТС. Комитет был также призван контролировать чуть ли не все бюджетные расходы на ВПК.

Ни одна из этих версий в чистом виде не работает. В то же время в каждой из них можно найти долю истины. Речь идет о крайне сложной смеси политики и экономики. Смеси настолько противоречивой, что какого-либо однозначного разрешения конфликта вокруг Лужкова и «Моста» в середине марта 1995 г. не предвиделось.

Вместе с тем тревожная тональность СМИ как раз к началу второй половины марта начала меняться. Телевизионный аналитик Евгений Киселев, показав усиленные работы по сборке венчаемого богато изваянной фигурой древнегреческой богини Ники и не имеющего аналогов на территории СНГ 142-метрового обелиска на Поклонной горе (в московском просторечии – «штык»), с тревогой предложил зрителям задуматься над тем, что же станет со всеми этими величавыми постройками в случае отставки мэра Юрия Лужкова.

Просмотрев в течение получаса агиографический сюжет о мэре Лужкове, интонационно и композиционно полностью повторивший созданный в 1981 г. документальный фильм «Повесть о коммунисте», зрители могли не только проникнуться ностальгической брежневской эстетикой, но и найти ответ на вопрос, что будет со «штыком» и прочими изделиями: хотя Л. И. Брежнев был самым горячим приверженцем фаллического культа на территории СНГ, с его последовавшей в 1982 г. безвременной кончиной воздвижение обелисков нимало не прекратилось. Взять хотя бы произведение поэта А. А. Вознесенского на Тишинской площади в виде обелиска, 1983 г. (в московском просторечии – «х.. с буквами»). Нельзя быть таким пессимистом, чтобы считать, что с той или иной безвременной отставкой на фаллический культ вдруг начнутся свирепые гонения.

21 марта на встрече с журналистами Юрий Лужков заявил, что, по его мнению, бывший прокурор столицы Геннадий Пономарев будет восстановлен в должности. В то же время, как заметил мэр, тот полагает, что возможно, «сам не захочет дальше работать с такой Генпрокуратурой». Лужков рассчитывал и на восстановление в должности бывшего начальника ГУВД Владимира Панкратова: иск на действия министра внутренних дел Виктора Ерина, подписавшего указ об отставке Панкратова, был подан в Верховный суд лично мэром Москвы.

На следующий день стало известно, что между мэром столицы Юрием Лужковым и и. о. Генерального прокурора Алексеем Ильюшенко достигнута договоренность о том, что новым прокурором Москвы будет назначен Сергей Герасимов. Как утверждали информированные источники, вечером 17 марта Лужков «несколько часов уговаривал С. Герасимова согласиться занять пост прокурора города», а утром в понедельник Герасимов «имел беседу в Генеральной прокуратуре».

Герасимов ранее работал заместителем прокурора Иркутска, затем был начальником управления по надзору за следственными органами в Прокуратуре СССР. С февраля 1992 г. Герасимов работал в Преображенской прокуратуре Москвы, а с сентября 1994-го был первым заместителем прокурора Москвы.

В результате в роли верховного арбитра в конфликте вокруг московских силовиков пришлось выступить премьер-министру Черномырдину. Высказанное им желание решать проблемы Москвы и московского руководства в духе уважительности встретило горячее понимание у генералов Коржакова и Барсукова.

Прежде они считали «избитым демагогическим приемом» обвинения в свой адрес о якобы ведущейся ими «борьбе» с мэром Москвы Юрием Лужковым и даже собирались доказывать отсутствие борьбы перед лицом Фемиды. Однако, узнав про превосходные этические принципы Черномырдина, генералы уважительно проработали «интервью Лужкова Ю. М. газете "Труд" от 10 марта 1995 г.» и, «учитывая колоссальную загруженность мэра Москвы государственными делами», не желая отвлекать его «внимание и силы от истинных проблем и опасностей» (цитата из интервью), а также разделяя его мнение, что «спорить с абсурдом бессмысленно» (там же), воздержались от того, чтобы затевать с мэром судебную тяжбу.

В итоге в апреле Юрий Лужков перед заседанием столичного правительства представил нового прокурора города – Сергея Герасимова. При этом мэр заявил, что «назначение Герасимова – компромиссное решение, которое удовлетворило и Москву, и Генеральную прокуратуру», и отметил, что в предшествующей назначению «довольно сложной» ситуации Герасимов «проявил себя как очень порядочный и честный человек». Он, по словам Лужкова, согласился на эту должность не сразу, а после ряда бесед, в частности, с Пономаревым. «При этом до тех пор пока Пономарев сам не подал заявление об уходе, Герасимов своего согласия занять должность прокурора не давал», – сказал мэр.

A 14 апреля Юрий Лужков отозвал из Верховного суда свой иск к министру внутренних дел Виктору Ерину по поводу незаконного, с точки зрения мэра, отстранения от должности начальника ГУВД Москвы Панкратова. Мэр отказался от исковых требований, поскольку приказом министра от 12 апреля удовлетворен рапорт Панкратова об увольнении из органов МВД по собственному желанию, а приказ об отстранении его от должности признан утратившим силу.

С решением силового вопроса исчезли и формальные поводы для озвученной в начале марта отставки мэра. Да и сам он о ней после того уже не упоминал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.