Глава 11 Кто кого эксплуатирует?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 11

Кто кого эксплуатирует?

Говорят, что справедливость — это равенство, и так оно и есть, но не для всех, а только для равных.

Аристотель. «Политика»

В 2011 г. президент Обама разразился очередной тирадой по поводу капитализма. Он сказал, что в «большинстве стран» учителя получают зарплату «наравне» с зарплатой врачей, и что ему очень жаль, что в Америке это не так. Небольшое исследование показывает, что заявление Обамы ложно — в большинстве стран врачи получают больше, чем учителя, — но мы понимаем, о чем хочет сказать Обама. Он считает, что капитализм, возможно, создает материальное благополучие, но вознаграждение в рамках этой системы не зависит от заслуг. Обама имеет в виду, что как учителя, так и врачи дают обществу нечто жизненно важное и поэтому заслуживают, чтобы их зарплаты были сопоставимы. В своей книге «Дерзость надежды» Обама приводит похожие доводы относительно оплаты генеральных директоров компаний. Он говорит, что руководству компаний теперь платят гораздо больше в сравнении с простыми работниками, чем это было в прошлом. Затем он утверждает, что для этого нет никакого экономического обоснования: «Это просто культурная особенность».[138]

Одной из целей работы Обамы в качестве президента является изменение культуры общества таким образом, чтобы вознаграждение было пропорционально заслугам и люди получали свою «справедливую долю».

В этих разговорах Обамы о «справедливой доле» вызывает удивление тот факт, что наш мудрый президент никогда не говорит, какова в действительности эта справедливая доля. Почему бы нам не спросить либерала: в каком обществе он стал бы консерватором? Если либерал хочет, чтобы люди имели больше, они должны определить, насколько больше. Однако Обама, кажется, верит, что существует некое абстрактное определение «справедливой доли», прямо из небесных сфер. Он просто знает, что люди не получают то, что должны. Возможно, его уверенность на этот счет возникает из убеждения, что американское общество распределяет вознаграждение неравным образом. Мы живем в стране, где один процент находящихся наверху социальной лестницы владеет более чем третьей частью всех богатств. Самые богатые 10 % владеют двумя третями. И это, разумеется, означает, что на долю оставшихся 90 % приходится только треть всех богатств страны. Однако комментарий Обамы об учителях и врачах, кажется, предполагает больше, чем заявление, что существует неравенство и мы должны постараться его уменьшить. Кажется, скорее Обама говорит о том, что одни люди получают за свой труд слишком много, а другие — слишком мало. Следовательно, пирог нужно поделить по-другому, не просто, чтобы сравнять доходы, но чтобы дать людям то, чего они действительно заслуживают. Доводы Обамы обращены не к сочувствию и ратуют даже не за чистое равенство — они говорят о воздаянии по заслугам.

Речь Обамы об учителях и руководителях предприятий позволяет задать более широкий вопрос о том, как в капиталистическом обществе распределяется вознаграждение. На первый взгляд кажется, что заслуги и вознаграждение никак не связаны. Спортсмены и артисты, чьи умения гораздо менее важны для общества, чем работа врачей и учителей, зарабатывают гораздо больше, чем последние. Выше я приводил пример парня, работающего парковщиком, который, паркуя машины и зарабатывая деньги для отеля, сам получает мизерную часть от этих денег. Можно подумать, что работа и вознаграждение никак не связаны. Он выполняет работу, а «они» забирают прибыль. Это очень похоже на то, что ощущают люди многих профессий. Они — «те, кто делает», а их начальники — «те, кто получает». В истинно справедливом и основанном на заслугах обществе они должны были бы получать больше, а их начальники — меньше.

Эти аргументы, вне зависимости от того, признают ли это те, кто их выдвигает, коренятся в идее Карла Маркса о «прибавочной стоимости». Маркс сейчас не в чести, потому что коммунизм потерпел поражение и пророчества Маркса не исполнились. Тем не менее центральный тезис Маркса — о несправедливости капиталистического распределения — до сих пор имеет огромное влияние, потому что кажется, что это вполне соответствует здравому смыслу. Маркс утверждал, что все, что производится при капитализме, производится за счет труда. Даже машины и технологии, отмечает Маркс, — это продукты прошлого труда, поскольку создание их потребовало вложения человеческих усилий. Труд, квалифицированный или неквалифицированный, источник всего, что производится и продается.

Согласно Марксу, капитализм работает следующим образом: предприниматели предоставляют первоначальный капитал и пользуются им, чтобы платить рабочим за их труд. Это их затраты на ведение бизнеса. Однако продукция продается не за ту стоимость, которая была затрачена при их производстве. Она продается по самой высокой цене, которую за нее можно выручить на рынке. Разницу между ценой, за которую вещи продаются на рынке, и стоимостью их производства Маркс назвал «прибавочной стоимостью». Это еще одно название для понятия «прибыль». Маркс считает, что капитал сам по себе стоит очень мало — поскольку деньги имеют небольшую рентную стоимость, именуемую «процент» — и, следовательно, за вычетом этого процента полную стоимость продукции создают рабочие. Несмотря на это, рабочие получают только сумму трудовых затрат на производство продукции, позволяя предпринимателям присвоить разницу.

Маркс приводит пример нового предприятия, где капиталовложения предпринимателя составляют определенную фиксированную сумму — скажем, сто долларов. Это стоимость найма рабочей силы. Разумеется, существуют и другие затраты: аренда, сырье, оборудование и т. д. Допустим, это стоит еще 400 долларов. Таким образом общий объем инвестиций составляет 500 долларов. Затем произведенная продукция продается за 600 долларов. Прибыль составляет 100 долларов. Теперь можно было бы сказать, что это двадцатипроцентный уровень прибыли, поскольку прибыль подсчитывается на основе полной стоимости инвестиций. Однако, по расчетам Маркса, такая прибыль составляла 100 %, поскольку она удваивала сумму, выплаченную рабочим. Маркс утверждал, что рабочих лишали половины стоимости их труда. В некотором смысле, они работали целый день, а получали оплату только за полдня. Это Маркс называет «реальным уровнем эксплуатации труда». Математика Маркса может вызывать подозрения, но его общая точка зрения понятна. По существу, с точки зрения Маркса, капиталисты — это воры, крадущие у рабочего истинную стоимость его вклада в создание продукции. Именно Маркс — изначальный апостол доктрины Обамы о «справедливой доле».[139]

Как и следовало ожидать, многие интеллектуалы сочувствуют этим рассуждениям о «справедливой доле». Много лет назад я дискутировал с одним политологом, чьи идеи во многом были продуктом шестидесятых, по вопросам, касающимся свободного рынка. Наш обмен мнениями высветил одну из самых главных причин, по которой интеллектуалы ненавидят капитализм. Во время нашей дискуссии этот политолог сказал, что свободный рынок систематически недооценивает людей интеллектуального труда, таких, как он. Он признавал, что он водит хорошую машину и может позволить себе нанять няню для ребенка. И тем не менее, он кипел от злости по поводу того, что «некоторые жирные богачи с золотыми цепями на груди получают по два миллиона долларов в год, продавая средства по борьбе с вредителями или предоставляя страхование жизни». Таким образом, этот кандидат наук, автор многочисленных публикаций просто не мог понять, почему общество охотно платило плохо образованным, культурно примитивным предпринимателям такие большие деньги, а парню вроде него — намного меньше. Причиной его жалоб была не просто зависть. Скорее, это было чувство оскорбленной добродетели. Он не получил свою «справедливую долю». (Разумеется, на самом деле зарплата большинства профессоров и преподавателей содержит в себе дотации, поскольку налогоплательщики платят часть своего дохода на то, чтобы содержать государственные учебные учреждения, а в частных организациях — путем федеральных грантов на исследования. Это «пособие», которого не имеют продавцы средств по борьбе с вредителями и страховщики.)

Изначально обиды на то, как рынок распределяет вознаграждение, кипели втайне. Причиной того, что они стали центральным политическим вопросом нашего времени служит то, что экономическое неравенство в Америке, как кажется, сильно увеличилось. Теперь мы живем в стране, где директора предприятий получают несколько миллионов долларов в год, в то время как их низкооплачиваемые сотрудники с трудом сводят концы с концами. Где предприниматели из сферы высоких технологий быстро становятся миллиардерами, в то время как обычные семьи почти не имеют накопленных богатств, где великий средний класс Америки, кажется, исчез, а Америка теперь — страна плутократии, с одной стороны, и «рабов за зарплату» — с другой. Технологический капитализм кажется явным виновником этого неравенства. В той степени, в которой неравенство отражает несправедливое распределение богатства, технологический капитализм может рассматриваться как форма систематизированного воровства. Люди на верху пирамиды, кажется, обкрадывают людей снизу. Такова нравственная сила, стоящая за спиной успеха Обамы.

Давайте вернемся к парню, паркующему машины. Он думает, что один выполняет всю работу по парковке машин. Но на самом деле действительная стоимость парковки автомобиля почти равна нулю. Для этого нужно ничтожное количество физического труда, и преимущество для владельца машины почти нулевое. Если бы вы предложили прийти ко мне домой и парковать мою машину каждый раз, когда я приезжаю домой, я бы заплатил за это доллар или два. Почему же тогда клиенты парковщика платят 25 долларов? Они делают это потому, что живут в курортном отеле. Они хотят получить ощущение отдыха или дополнительное удобство, потому что спешат на деловую конференцию, и в этой ситуации готовы заплатить за парковку намного больше, чем обычно. Стоимость этой услуги не может быть подходящим образом измерена, если принимать в расчет только труд по парковке машины. Кто-то предложил идею создания курортного отеля. Кто-то искал деньги. Кто-то выступил гарантом и оплатил разрешение на строительство. Кто-то затем создавал проект зданий, включая парковку. Кто-то оборудовал парковку воротами и прочими конструкциями. Кто-то заплатил за страховку. Затем пришла очередь нанимать на работу сотрудников — не только парковщика, но и целый ряд руководителей разного уровня и менеджеров, необходимых, чтобы весь комплекс работал как надо.

Здесь есть несколько моментов, достойных внимания. Во-первых, Маркс неправ относительно того, что коммерческое предприятие это только капитал плюс труд. Он не учел добавочную стоимость предпринимателя. Первое, что предприниматель привносит в проект — это идея. Наиболее важный элемент любого бизнеса — оригинальная идея. Разумеется, идею трудно измерить, ведь она абстрактна, эфемерна — это не вещь. Однако без идеи о доставке почты за одну ночь у нас не было бы «Federal Express».

Второй, не менее важный вклад предпринимателя — это организация бизнеса. Идеи прекрасны сами по себе, но благодаря им одним работу не сделаешь. Мы все знаем людей, у которых есть множество блестящих идей — по поводу бизнеса, новых изобретений, новых книг и фильмов — но они не предпринимают необходимых шагов для воплощения своих замыслов в жизнь.

Третий вклад предпринимателя — риск. В то время как рабочий получает фиксированную оплату, предприниматели берут на себя весь риск. Предприниматели могут преуспеть, но могут также потерять деньги, их положение может стать хуже, чем было в начале. Риск работника намного меньше: в худшем случае, он лишится работы и не получит дополнительной заработной платы. Однако никто не требует, чтобы работник получал зарплату, только если дела у компании идут хорошо, или вернул зарплату, чтобы помочь компании выполнить свои обязательства.

Таким образом, особый вклад предпринимателя — идеи, организация и риск — очень отличаются от «труда». В действительности они создают систему, которая затем позволяет функционировать труду. Если рабочие получают за свой вклад «зарплату», то предприниматели получают за свой — «прибыль». В этом нет ничего несправедливого, даже если прибыль весьма существенная, поскольку без предпринимателя у рабочих бы не было их работы.

Более того, парень, паркующий машины, кажется, страдает от обмана зрения. Он думает, что выполняет всю работу по парковке машин, но он просто последний человек в цепочке сотрудников, которые обеспечивают выполнение этой конкретной работы. Парковщик думает: «Все, что я получаю — 100 долларов. Куда уходят остальные деньги?» Ну так вот: они идут другим людям, которые предложили идею и построили курортный отель, а также продолжают содержать и управлять недвижимостью курорта, где оказывается возможным назначать цену в 25 долларов в день за парковку. Вместо того, чтобы барахтаться в своих обидах и голосовать за Обаму, парень с парковки принес бы себе больше пользы, если бы спросил: «Как я могу стать одним из менеджеров?» или «Как я могу учредить компанию, которая строит парковки и эксплуатирует их?»

В некотором смысле заблуждение парковщика объяснимо — оно проистекает из ошибочного понимания принципа разделения труда. Мы можем понять это лучше, вспомнив известный пример Адама Смита о производстве булавок. Смит пишет, что десять обученных мастеров, работая каждый отдельно, могли изготовить только одну или несколько булавок в день, а в качестве рабочих на фабрике по изготовлению булавок они могли сделать тысячи булавок — по оценке Смита, «более сорока восьми тысяч булавок в день». Каким образом? «Один рабочий тянет проволоку, другой выпрямляет ее, третий обрезает, четвертый заостряет конец, пятый обтачивает один конец для насаживания головки» и так далее. Смит говорит, что «сложный труд производства булавок разделен приблизительно на восемнадцать самостоятельных операций». Теперь представим, что последней из этих восемнадцати операций оказывается надевание булавочной головки. Тогда тот, кто делает эту операцию, мог бы легко сказать: «Я закончил работу. Я сделал булавку». Этот человек — эквивалент парня с парковки — тогда потребует, чтобы большая часть прибыли от продажи булавок шла ему. С точки зрения этого работника, он сделал всю работу, он сделал булавку. Тем не менее, как только мы поймем весь процесс изготовления булавок, мы увидим, насколько недалеким является его понимание и как сильно он ошибается. Деньги, которые получает последний мастер в процессе изготовления булавок, как раз подобны тем 100 долларам, которые платят парковщику, и представляют точную стоимость того, что эти работники добавили к процессу, который намного больше их ограниченных усилий.

Этот последний пункт требует пояснения. Откуда мы знаем, что 100 долларов представляют меру стоимости труда парковщика? Здесь мы должны провести различие между понятиями «заслуги» и «стоимость». Фридрих Хайек в книге «Конституция свободы» пишет, что «в свободном обществе нежелательно и неосуществимо, чтобы материальные награды стремились соответствовать тому, что люди считают заслугами». Хайек признает, что «эта точка зрения может поначалу казаться странной и даже шокирующей». Он приводит пример нескольких человек, которые с одинаковым мастерством и одинаковыми усилиями стремятся создать новое предприятие или сделать новое открытие. Несмотря на то, что усилия каждого из них достойны награды, пишет Хайек, мы все же вознаграждаем только тех, кто действительно преуспел.[140]

В случае нового открытия успех может быть оценен объективно, как это было тогда, когда Уотсон и Крик отрыли строение молекулы ДНК. В случае новых предприятий и новых продуктов успех измеряется субъективно, по количеству потребителей, готовых оплачивать то, что произведено.

Представим крайний пример: скажем, я могу бросать острые предметы в воздух и ловить их зубами. Стану ли я богатым с помощью этого умения? В некоторых местах такие навыки могут быть совершенно бесполезными; в лучшем случае это может привлечь ко мне любопытство где-нибудь в баре. Однако в капиталистическом обществе я могу предложить, чтобы публика оценила мое умение. Если по какой-то причине то, что я делаю, заинтересует людей, и — что еще важнее — если они будут готовы платить за то, чтобы увидеть это — тогда мои особые умения, независимо от их внутренних «достоинств», становятся востребованными на рынке. Теперь это умение может сделать меня богатым. Фактор удачи также может иметь значение. Человек с блестящими математическими способностями, живший в начале двадцатого столетия, возможно, находил свои навыки не слишком востребованными на рынке; однако сегодня человек с такими же навыками скорее всего был бы очень востребован в качестве аналитика хедж-фонда или программиста. Разумеется, по сравнению с первым, второму человеку просто повезло, но, несмотря на это, он имеет право получить выгоду от своей удачи, точно так же, как победитель в лотерее заслуживает свой выигрыш, несмотря на то, что деньги достались ему благодаря счастливой случайности.

Здесь, как и во всех других случаях, денежная стоимость вклада отдельного человека определяется потребителем. Потребитель выносит окончательный приговор, и его голос здесь решающий. А бюллетенями для голосования служат денежные купюры.

Именно поэтому спортсмены и певцы получают так много, гораздо больше, чем врачи и учителя. Обама, возможно, придерживается невысокого мнения об их «заслугах», но миллионы их фанатов чувствуют иначе и доказывают это, покупая билеты на спортивные игры и концерты. В связи с этим я вспоминаю ответ знаменитого бейсболиста Бейба Рута, которого однажды спросили, почему его зарплата больше, чему у президента Гувера. Рут ответил: «В этом году я играл лучше, чем он».[141]

Прелесть свободного рынка в том, что «стоимость» каждого поставщика товаров или услуг определяется именно тем, кто будет за это платить. Уровень оплаты работы генерального директора утверждает правление, которое обычно состоит из крупных инвесторов, вкладывающих деньги в компанию. (Я, конечно, не имею в виду компании, где генеральный директор умудряется провести в совет своих приятелей.) Толковый генеральный директор позволит инвесторам заработать, а плохой — оставит их без денег. На конкурентном рынке разница между хорошим и плохим руководителем может быть критически важной. Поэтому компании часто стремятся заплатить достаточно большую сумму, чтобы привлечь нужного руководителя. Напыщенные речи Обамы о том, сколько следует получать генеральным директорам, просто нелепы — ведь платит им не он! Все, что он привносит в обсуждение этого вопроса, — это его собственное предубеждение. О том, какую ценность представляет генеральный директор для своей компании, он знает не больше, чем о том, какую пользу конкретный тренер приносит своей команде. Об этом судить собственникам команды, а не сторонним наблюдателям, которым неизвестны потребности игроков, и которые, не участвуя в предприятии, совершенно не рискуют своими деньгами.

Интеллектуалы особенно легко поддаются на подобные спекуляции. Недавно я побывал в Массачусетском технологическом институте (МТИ), в просторном кабинете известного лингвиста и левого активиста Ноама Хомского. Хомский негодовал по поводу «зарплатного рабства» рабочих в Америке. Он считал, что люди интеллектуальных профессий тоже находятся в таком же положении. Я сидел рядом с ним, испытывая изумление. Этот человек часть своего дня проводил, занимаясь лингвистикой, остальное время посвящая политике, ругая Израиль, поддерживая движение «Окупай» и другие акции левых. За это МТИ платил ему шестизначную зарплату и обеспечивал его секретарем и группой студентов, занимающихся для него научной работой. Так кто же кого использует? Естественно, МТИ получает выдающегося лингвиста, который, пусть и неполный рабочий день, трудится в области лингвистики. Но Хомский получает хорошую зарплату за то, чем он, вероятно, занимался бы, даже если бы никто не платил ему — работу в области своих научных интересов и продвижение значимых для него проектов. Лишает ли МТИ Хомского «справедливой доли»? Можно было бы в равной мере предположить, что Хомский нашел себе очень выгодное место. Преподаватель, который ведет небольшое количество занятий в неделю в течение девяти месяцев в году и получает за это хорошую оплату, каким-то образом умудряется причислить себя к разряду угнетенных.

Получает ли Хомский то, что заслуживает, работая в МТИ? Конечно да. Как и генеральный директор предприятия. Как и парень, паркующий машины. Откуда мы это знаем? Мы знаем об этом потому, что они согласились на эти условия при найме на работу. Если бы Хомский думал, что он стоит больше, скажем, что он заслуживает вдвое большей зарплаты, он мог бы обратиться в Гарвардский университет или Дартмутский колледж и узнать, не заплатят ли они ему больше. Если никто не согласится, значит, он этого не стоит.

Идея здесь в том, что мораль капитализма, так же как мораль демократии, коренится в договоренности и достижении согласия. Что дало Обаме его полномочия президента? То, что американцы проголосовали за него на выборах. Именно наше согласие служит моральным основанием представительного правительства. Точно так же, законность сделкам, заключаемым при капитализме — от условий найма на работу до цены на молоко, — приносит то, что все стороны должны согласиться с предлагаемыми условиями или сделка не состоится. Разумеется, Хомский не пошел бы на эту работу, если бы не был согласен с условиями оплаты. Очевидно, МТИ, как работодатель, также должен был быть согласен на эти же самые условия. Это взаимное согласие является тем, что придает законность капитализму и коммерческой деятельности. Почему? Потому, что согласие — это подтверждение со стороны всех участников, что эта сделка соответствует их интересам. Если бы она не соответствовала их интересам, они бы не заключили ее. Искусство капитализма состоит в том, что люди, совершенно не знающие друг друга, могут заключать сделки к обоюдной выгоде. Умножьте количество этих сделок на все общество, и мы получим замечательный и прекрасно функционирующий институт под названием рынок.

Теперь я обращусь к более общей теме неравенства, которую президент Обама объявил «ключевым вызовом нашего времени». Здесь уместно вспомнить главную мантру прогрессизма: «Богатые становятся еще богаче, бедные становятся еще беднее». Неравенство служит постоянной темой для колумниста Пола Кругмана, оно также стало темой книги «Захвати экономику» экономиста Ричарда Вольфа. Вольф возмущается «ширящейся пропастью неравенства между богатыми и бедными».[142] Это неравенство, а также кажущееся исчезновение американского среднего класса стало темой книги и документального фильма Роберта Рейха «Неравенство для всех».

Эта песня давно знакома. В начале XX столетия Торстейн Веблен писал, что «накопление богатства на верхнем конце финансовой шкалы предполагает нехватку средств на нижнем конце шкалы».[143]

Все это мы слышали не раз. И может быть, это было верно в прошлом — я имею в виду в очень отдаленном прошлом, когда богатство главным образом было связано с землей. Но если мы посмотрим на данные по Америке за последние пять, десять или пятьдесят лет, мы увидим совсем другую картину. На самом деле богатые становятся богаче, и бедные также становятся богаче, хотя и медленнее.

Надо признать, неравенство увеличивается. Но является ли неравенство проблемой — или мы используем слово неравенство как синоним бедности? Например, является ли проблемой, если я вожу «ягуар», а вы водите «хендай»? Если в вашем доме три спальни, есть ли у вас причина злиться, что в доме вашего соседа семь спален? Неравенство этого рода кажется приемлемым, и, возможно, для него даже есть разумное объяснение. Если мы посмотрим на то, каким образом увеличивается неравенство в американском обществе, мы можем видеть, что, принимая в расчет все факторы, ситуация становится лучше.

Чтобы понять, что я имею в виду, представьте общество, в котором каждый зарабатывает двадцать тысяч долларов в год — это мы будем считать нашей чертой бедности. Это общество истинного равенства, где каждый беден. Теперь представим, что, со временем, половина этих людей улучшила свое положение, и теперь они зарабатывают тридцать тысяч долларов в год — что мы будем считать уровнем среднего класса. Остальная часть населения продолжает жить с доходами на уровне бедности, зарабатывая 20 000 долларов в год. Очевидно, что теперь перед нами общество с большим уровнем неравенства, поскольку теперь оно разделено на группы тех, кто зарабатывает 20 000 — «бедных», тех, кто зарабатывает 30 000 — «средний класс». Несмотря на то что уровень неравенства в обществе увеличился, результат этого процесса положительный, поскольку первая группа живет не хуже, чем прежде, в то время как положение второй группы улучшилось. Более того, вторая группа стала богаче не за счет первой. Скорее, возросло общее богатство общества. И это хорошо, даже если богатство распределилось не поровну. Неравное благосостояние лучше, чем разделяемая всеми бедность.

Нечто подобное произошло в Америке за последние несколько десятилетий. В период после окончания Второй мировой войны большинство американцев принадлежали к среднему классу. Тогда было меньшее количество — скажем, 10 % — бедных и небольшое количество, скажем, 5 % — богатых. Сегодня доля бедных примерно та же, хотя бедным живется гораздо легче, чем раньше. Когда-то жизнь бедняков в Америке была подобна той, которую мы можем видеть сегодня в развивающихся странах. Экономисты назвали ее «абсолютная бедность». В современной Америке практически не существует абсолютной бедности — есть только относительная бедность. Фактически, бедняки в Америке имеют более высокий уровень жизни, чем 75 % населения мира.[144]

Наши бедняки не только живут в лучших условиях, лучше одеты и лучше питаются, чем средний американец в первой половине двадцатого столетия, но, в некоторых отношениях — включая размер жилой площади — они живут лучше, чем средний европеец в наши дни. У наших бедняков есть автомобили, телевизоры, микроволновые печи, центральное отопление и мобильные телефоны. Я знаю человека, который годами безуспешно пытается эмигрировать в Америку. Когда я спросил его, почему он так сильно хочет переехать, он ответил: «Я очень хочу жить в стране, где бедняки — толстые».

Что касается богатых людей, их по-прежнему 5 % от всего населения, хотя «богатый» теперь значит нечто другое, чем в прошлом. В 1945 г. человек считался богатым, если его чистый доход составлял миллион долларов — это делало его миллионером. Однако сегодня — и несколько десятилетий назад это также было так — человек должны иметь ежегодный доход в 1 миллион долларов, чтобы считаться богатым. В Америке есть также категория супербогатых, чей капитал исчисляется в сотнях миллионов или даже миллиардов. Эти люди обладают средствами, сравнимыми с валовым национальным продуктом маленьких стран.

Много лет назад я был в гостях у одного магната, который жил в доме на Джеймс-ривер в Вирджинии. Когда я приехал, он занимался переносом своего дома. Я имею в виду, что его дом подняли над землей и перенесли в другое место на принадлежащей ему территории. Я спросил его, сколько такое оригинальное предприятие может стоить, и он ответил: «Если вы считаете нужным об этом спрашивать — вам это не по карману». Такие богатые люди достигли стандарта изобилия, который, говоря словами Тома Вольфа, «заставил бы зажмуриться короля-солнце».[145]

Больше всего изменилось положение небогатых или бедных, а среднего класса. Да, средний класс распадается, как и говорят прогрессисты. Но чего прогрессисты не принимают в расчет, это что представители распадающегося среднего класса движутся в сторону большего благосостояния. Что значит, что многие люди, прежде принадлежавшие к среднему классу, стали богаче. Они достигли уровня богачей. Мы можем измерить это, просто посмотрев на увеличение класса богатых людей. Согласно данным Совета федеральной резервной системы, в 1980 г. было почти 600 американских семей с собственными средствами, превышающими 1 миллион долларов. Сегодня таких семей более 10 миллионов.[146]

Даже принимая в расчет эффект инфляции — на 1 миллион сегодня нельзя купить то же самое, что в 1980 г., — это огромный прирост количества богатых людей.

Кто эти люди? Недавно я летел на самолете и, благодаря моему «платиновому статусу» в программе лояльности авиакомпании «Дельта», сидел в первом классе. Рядом со мной оказался водопроводчик-латиноамериканец, который вез свою вторую жену на Сент-Киттс. Я мог видеть и ее саму — через проход от моего соседа. В действительности этот человек был не просто водопроводчиком, хотя с этого он начал свою карьеру. Теперь же он владел небольшим бизнесом, занимающимся сантехническими работами, и у него в штате было несколько сантехников.

Когда мы думаем о богатых людях Америки, мы представляем индивидов, обладающих преимуществом с рождения, или тех, кто занимается медициной или разработкой программного обеспечения. Но самому типичному богачу в Америке шестьдесят лет, он из города Флинт штата Мичиган или города Тусон штата Аризона, владеет агентством по продаже автомобилей, или парковкой для домов-прицепов, или у него собственный сварочный бизнес, или подрядная фирма, или фирма по уничтожению вредителей сельскохозяйственных растений. Хотя большинство этих состоятельных людей белые, удивительно большое количество — иммигранты в первом или втором поколении. На самом деле преуспевающие люди демонстрируют этническое разнообразие. Это вовсе не те, кому посчастливилось — кто «правильно выбрал родителей» — это те, кто правильно выбрал свою профессию и свое дело. Они получили деньги старомодным путем — заработали их.

В то время как прогрессисты критикуют американский капитализм за то, что он взращивает неравенство, в действительности американский капитализм помог создать первый в мире массовый класс богачей. Ранее огромным достижением Запада было создание среднего класса. Принадлежность к среднему классу означала, что у вас есть все необходимое — одежда и пища, и вы можете позволить себе скромную поездку в отпуск раз в год — но у вас нет дополнительного дохода и нет существенных накоплений. В то время как большая часть населения Земли с трудом обеспечивала себя кровом и пропитанием, Запад оказался в состоянии дать большинству своих граждан комфортные условия уровня среднего класса. И сегодня Америка стала первой страной, которая сделала богачами массы, распространив на многих то, что раньше было возможно только для небольшого количества людей. Массовое материальное благополучие означает, что вы можете позволить себе иметь большой дом с большой кухней и хорошую машину, дорогие круизы и походы по магазинами, обучение в частной школе, и у вас все еще остаются деньги, которые можно отложить на будущее. Миллионы американцев, принадлежавших прежде к среднему классу, сегодня наслаждаются роскошью изобилия, и как можно считать это чем-то плохим?

Причина, по которой некоторые представители среднего класса улучшили свое положение, в то время как положение других не изменилось, в том, что изменения в экономике и новые экономические возможности благоприятны для тех, кто обладает необходимыми навыками и ресурсами, позволяющими получить выгоду. Старый средний класс преимущественно занимался производством, но именно этот сектор испытал падение за последние несколько десятилетий. Внезапно прежние навыки оказались устаревшими. Однако закат машинного производства не означал заката новых возможностей. Скорее, мы видим, что с возникновением новых производств — главным образом в области технологий, связи и различных услуг — пышным цветом расцвели новые возможности для экономического развития. Обладающие хорошим образованием американцы, способные адаптироваться к потребностям новых областей экономики, получили большие преимущества. Другие остались на том же уровне, а некоторые даже стали беднее. Следует подчеркнуть, что этот результат не аномалия технологического капитализма. Именно так работает эта система, дающая волю «вспышке творческого разрушения», благоприятствующей тем, кто находится в наибольшей гармонии с ее «животным духом».

Однако все это существует в краткосрочной перспективе. В то время как технологический капитализм, возможно, не прав, разрешая и даже создавая неравенство, в долгосрочной перспективе технологический капитализм создает глубокое и прочное равенство между гражданами. Это не самоочевидно, так что давайте рассмотрим несколько примеров.

В конце девятнадцатого столетия — около ста лет назад — богатый человек ездил в карете, запряженной лошадьми, в то время как бедняк передвигался пешком. Сегодня состоятельный человек может водить «мерседес» или БМВ, а его менее состоятельный соотечественник «Хонду Цивик» или «Хендай». «Мерседес» быстрее и роскошнее «Хендая», но, тем не менее, мы видим огромное выравнивание разницы между богатыми и бедными по сравнению с прошлым.

Еще один пример. В начале двадцатого столетия богатые могли избежать зимних холодов, переезжая в районы с более теплым климатом, и не страдать от духоты летом, переселяясь в более прохладные области. Между тем, обычные люди должны были терпеть те погодные условия, которые были в их местности. Сегодня температура воздуха в большинстве домов, офисов и автомобилей регулируется специальными устройствами, и удобством этого пользуются как богатые, так и бедные.

Можно привести множество подобных примеров, но следующий, наверное, самый впечатляющий. Сто лет назад средняя продолжительность жизни в Америке была около сорока девяти лет. Разница между богатыми и бедными по этому показателю была значительной — около десяти лет. Было в порядке вещей, что богатый человек доживает до шестидесяти и семидесяти лет, но для бедных это было большой редкостью. Конечно, сходная разница была и между Соединенными Штатами и более бедными странами, такими как Китай и Индия. Сегодня средняя продолжительность жизни в Соединенных Штатах составляет приблизительно семьдесят восемь лет. Разрыв между богатыми и бедными по этому показателю существует, но несущественный: два-три года. В более бедных странах, таких как Китай и Индия, этот показатель также значительно вырос. Продолжительность жизни в Индии увеличилась почти вдвое — от тридцати пяти до почти семидесяти лет.[147]

Это все еще меньше, чем в среднем по Америке, но кто может отрицать, что разрыв существенно сократился и что это достижение в области равенства?

Так кому же мы обязаны этим достижением? Как ни странно — самому технократическому капитализму. Именно технократический капитализм стал причиной прогресса в медицине и производстве продуктов питания, что сократило младенческую смертность, болезни и голод. Я не отрицаю того, что политика правительства и частная благотворительность также внесли свою лепту, но их вклад бы минимальным в сравнении с тем, которым мы обязаны технократическому капитализму. Технократический капитализм не только выровнял среднюю продолжительность жизни, но также уровнял доступность бесчисленных удобств, которые в наши дни доступны как богатым, так и бедным. Экономист Йозеф Шумпетер объяснял это в общем виде, когда он писал: «У королевы Елизаветы были шелковые чулки. Капиталистическое развитие обычно состоит не в том, чтобы изготовить большое количество чулок для королевы, а в том, чтобы, затрачивая на их изготовление все меньше и меньше усилий, сделать их доступными для девушек-работниц».[148]

Как это происходит? В Америке мы можем понаблюдать за этим, взяв в качестве примера автомобили и компьютеры. Когда автомобили были недавним изобретением, на них не обращали особого внимания, считая «игрушками богачей». Но это продолжалось недолго. Вскоре Генри Форд представил «модель Т» и снизил цены настолько, что такой автомобиль стал доступен тем рабочим, которые трудилисьу него на заводе. Точно так же компьютеры первое время рассматривались как оборудование, предназначенное только для больших корпораций, затем — только для богатых людей, а немного погодя — для всех и каждого.

Автомобилям и компьютерам понадобилось некоторое время для того, чтобы перейти из разряда вещей для богатых в разряд вещей массового производства, но мобильные телефоны, кажется, всего за несколько лет превратились из дорогой диковинки в вещь, которой пользуются все. Даже индейцы в отдаленных поселках и жители городских трущоб в наши дни имеют мобильные телефоны. Международные телефонные звонки, бывшие некогда запредельно дорогими, теперь доступны обычным людям.

Все это случилось не «автоматически» и не «случайно». Рассмотрим пример телефонной связи. В 1920 г. телефонный междугородный звонок из Нью-Йорка в Сан-Франциско стоил 20 долларов. Обычным гражданам это было не по карману, но некоторые могли себе позволить совершать такие звонки и платить эту цену, иначе у такого телефонного обслуживания не было бы рынка. Оплачивая такие большие счета, богатые люди оплатили компаниям стоимость постоянных затрат, что позволило сделать удаленную связь доступной для массового потребителя. Сегодня телефонный разговор между городами на разных побережьях почти ничего не стоит. Такое же движение в сторону улучшения технологий и снижения стоимости верно и для автомобилей, и для компьютеров, и для высокотехнологичной медицины. В каждом случае богачи оплачивали высокую начальную стоимость, которая финансировала дополнительные исследования и разработки, что в итоге позволяло достичь технологического развития, экономической эффективности и снижения цен.

То, что прежде было роскошью, теперь стало доступно обычному человеку. Широкое распространение технологий и медицины не только не представляет собой кражу со стороны богатых, но является субсидией с их стороны, которая приносит огромное благо всему обществу. Говоря словами Фридриха Хайека: «Многие усовершенствования никогда бы не стали доступными для всех, если бы задолго до этого они не были доступны только для некоторых. ‹…› Даже самый бедный человек сегодня обязан своим относительным благополучием имевшемуся в прошлом неравенству».[149]

Я прихожу к выводу, что технократический капитализм — это система, наилучшим образом способствующая тому, чтобы предприниматели и работники получали свою «справедливую долю». Эта справедливая доля, измеряемая с точки зрения прибыли или заработной платы, является именно тем, что люди заслуживают, с точки зрения ценностей, которые они создают для свои сограждан. Хотя динамичная энергия капиталистической экономики в краткосрочной перспективе часто становится причиной неравенства, эта энергия также ведет к массовому изобилию, которое поднимает среднюю продолжительность и уровень жизни всего населения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.