Глава 15 Американский паноптикум

Глава 15

Американский паноптикум

Кто-то, должно быть, оклеветал Йозефа К., он знал, что не сделал ничего плохого, но однажды утром его арестовали.[170]

Франц Кафка. «Процесс»

В предыдущей главе мы говорили о том, как правительство во имя борьбы с воровством само становится вором. Здесь я хочу продемонстрировать, как правительство, путем слежки за американскими гражданами, собирает информацию, которую может использовать для того, чтобы обеспечить себе возможность совершать свою кражу. Мы думаем, что государство следит за своими гражданами только для борьбы с терроризмом. Но я намерен продемонстрировать, что правительство прогрессистов получает от этого гораздо большие преимущества. Если правительство стало грабителем, то слежка за гражданами — дела, которые совершают преступники, и ничего больше. Иными словами, наблюдение за гражданами представляет случай, когда наше правительство получает незаконную выгоду от того, что делает. Правительство собирает досье на тех, кто его интересует, точно так же, как грабители в фильме «Одиннадцать друзей Оушена» собирают информацию о казино перед тем, как ограбить их. Слежка за гражданами также позволяет правительству получить власть над своими гражданами, и эту власть можно использовать для того, чтобы навязывать конформизм и запугивать тех, кто выступает против санкционированного государством воровства. В целом, правительство Соединенных Штатов наращивает свою силу не только для того, чтобы систематически грабить своих граждан, но и угрожать им, если они воспротивятся этому грабежу.

Давайте начнем с признания того, что любой спонсируемый государством грабеж, вероятно, будет пользоваться популярностью у людей, в пользу которых этот грабеж осуществляется. Если банда преступников грабит банк и затем распределяет награбленное среди определенной группы людей, эти люди становятся их соучастниками и довольны этим. Их довольство превращается в чистое блаженство, если их убедят в том, что этот банк долгое время грабил их, а теперь они просто получают назад то, что принадлежало им изначально или чего они были несправедливо лишены. Как столетие назад с усмешкой сказал об этом Джордж Бернард Шоу в строках, которые я процитировал в начале предыдущей главы: «Любое правительство, которое грабит Петра, чтобы заплатить Павлу, всегда может рассчитывать на поддержку Павла».

Однако Петр вряд ли будет согласен с таким раскладом. Петр знает, что он не ворует у других. Он просто достиг больших успехов, чем другие. Поэтому прогрессисты должны как-то повлиять на него, что они и делают тремя способами. Первый — и самый мягкий — это постараться убедить Петра, что он вор. В этом стратегия прогрессистов восходит к Алинскому и в основном включает радикальное изменение смысла слов. «Жадность» теперь означает не желание обладать чем-то большим, что человек в состоянии получить. «Жадность» в лексиконе прогрессистов означает «желание сохранить свои собственные деньги». Слово «сострадание» прошло сходную трансформацию: оно больше не означает «испытывать симпатию или сочувствовать положению другого», скорее оно теперь значит «забрать деньги, принадлежащие другим людям». Чем больше правительство отнимает у своих успешных граждан, тем оно «сострадательнее». Чем больше граждане пытаются не позволить забрать свои деньги, тем более «жадными» их надо считать.

Это несколько нелепо, и неудивительно, что попытки убедить в этом людей почти не имеют успеха. Тогда прогрессисты пытаются побудить несогласных и не желающих сотрудничать граждан присоединиться к коалиции прогрессизма ради своей собственной выгоды и безопасности. Например, Обама убедил страховые компании поддержать его проект реформы здравоохранения, поскольку им был выгоден этот проект. Фактически, он сказал следующее: я заставлю американцев, которые не хотят иметь страховку, купить ее, а вы получите больше клиентов. Страховые компании поддержали новую государственную программу доступной медицинской помощи, не осознавая, что конечная цель Обамы — полностью подчинить их правительству. Этот способ напоминает хвастливые слова Алинского о том, что он мог бы соблазнить миллионеров поддержать революционный проект, который принес бы им кратковременную прибыль, но в конце концов привел бы к их казни.

Тем не менее не каждый Петр соглашается и с этим, и тогда прогрессистам приходится иметь дело с гражданами, оказывающими особо упорное сопротивление. (Хороший пример такого человека — я сам.) У прогрессистов в этом случае решение наготове: использовать власть государства для шпионажа за гражданами и собирать персональную информацию из их электронной почты, телефонных звонков, финансовых и личных записей. Этим сбором информации занимаются некоторые из наиболее могущественных государственных служб — от Налогового управления США до Агентства национальной безопасности (АНБ). Для оправдания этой слежки за собственными гражданами и сбора личных данных приводятся самые разные причины — от желания предоставлять государственные услуги более высокого качества до борьбы с терроризмом.

Лично меня гораздо больше интересует то, как эта информация может использоваться в целях, отличных от тех, о которых нам рассказывает правительство. Одна из таких целей — следить за гражданами, чтобы отнять их деньги. Очевидно, что если вы собираетесь украсть нечто, принадлежащее другому, полезно знать, что у него есть и где он это хранит. Слежка, каковы бы ни были ее другие цели, позволяет правительству собирать информацию с целью грабежа. Кроме того, информация, собранная путем государственного шпионажа, может также быть использована для получения одобрения общества. Ею можно воспользоваться, чтобы выявить граждан, не желающих поддерживать действия правительства и инакомыслящих, а затем проверить их налоговые декларации или обвинить в преступлении. Польза обладания огромным объемом персональных данных состоит в том, что каждый может оказаться в то или в другое время нарушающим какие-либо правила. Таким образом каждый — все граждане — оказываются уязвимы перед государством. Если что, несогласных можно запугать, и они сдадутся. Именно таким обществом мы становимся под предводительством Обамы и прогрессистов.

Иными словами, правительство оказывается не просто инструментом грабежа. Оно также заводит необходимый аппарат, позволяющий ему стать машиной террора. Точно также, как прогрессисты придумали отнимать чужое во имя борьбы с воровством, теперь они приобретают средства, позволяющие им запугивать американцев, если это будет в их интересах. Примечательно, что возможности по развязыванию террора в отношении собственных граждан наращиваются во имя борьбы с международным терроризмом. Защитники государственной слежки — как левые, так и правые — уверяют, что отмеченные мною опасности — только потенциальные. Конечно, правительство получает возможность запугивать и преследовать своих противников и критиков, но мы можем доверять ему в том, что оно не будет этого делать.

Мой личный опыт (который я описываю в этой книге) состоит в том, что правительство может использовать свою власть и делает это. Следовательно, я не слишком полагаюсь на добрую волю правительства. В этом отношении я определенно солидарен с основателями Америки. Мой опыт, возможно, не слишком типичен, но если окажется, что такое происходит сплошь и рядом, то никто больше не находится в безопасности. Если прогрессисты, такие как Обама, будут продолжать в том же духе, они превратят Соединенные Штаты в террористическое государство, подобное Ирану и другим тоталитарным странам, которые используют террор против собственных граждан.

Несомненно, тоталитаризм имеет свою притягательность для Обамы. В 2014 г., посещая Монтичелло, Обама сказал: «Хорошо быть президентом — я могу делать все, что хочу». Это было сказано в шутку, но именно такому стилю руководства он пытался следовать — более того, в 2014 г. он заявлял в ежегодном послании президента США Конгрессу, что собирался использовать механизм президентских указов для того, чтобы решения Конгресса не мешали осуществлению его желаний. Этот план действий совсем не нов для Обамы. Во время своего первого срока он сделал примечательное заявление, опубликованное в «Нью-Йорк таймс» о том, что «было бы гораздо легче быть президентом Китая».[171]

О да! И почему же это было бы проще? Потому, что президент Китая фактически диктатор. Ему не нужно беспокоиться о системе сдержек и противовесов, или об одобрении суда, или даже об общественном мнении. Китайское правительство может безнаказанно получать сведения о банковских счетах своих граждан, а также заставить их подчиняться, если они выступают против проводимой государством политики.

Теперь представим, на что была бы похожа Америка, если бы все было так, как хочет Обама. Мы стали бы, подобно Китаю, государством, которое, не смущаясь, использует террор против собственных граждан. Это был бы террор иного типа, чем тот, который применяет Аль-Каида. Это был бы террор в духе Алинского, включающий скорее запугивание и уголовное преследование, чем прямое насилие. Однако влияние такого террора намного существеннее. В то время как в попытке разрушить символы богатства и влияния Америки Аль-Каида наносит удар по некоторым американцам, правительство Соединенных Штатов делает мишенью всех американских граждан. Аль-Каида хочет запугать американцев путем редких актов насилия, но вероятность того, что эти действия затронут отдельно взятую американскую семью, крайне мала. Напротив, правительство Соединенных Штатов собирает информацию и шпионит за всеми гражданами. Следовательно, оно может запугивать, шантажировать или даже арестовать любого американца, который окажется у него на пути. Принимая во внимание очевидную способность государства нанести вред любому из нас, мы должны прийти к заключению, что в рамках данного сценария Аль-Каида представляет меньшую потенциальную угрозу нашей личной свободе и безопасности, чем наше собственное правительство.

Государственный механизм по установлению системы запугивания и террора — это тюрьма, позволяющая надзирать за всеми заключенными одновременно — «американский паноптикум». Этот термин стал известен благодаря английскому философу девятнадцатого века, Иеремии Бентаму. «Американский паноптикум» — это архитектурный план для здания тюрьмы. Бентам разработал свой проект в 1785 г. вместе со своим братом во время поездки в Россию. Императрица Екатерина Великая попросила его помочь ей модернизировать существовавшую в России систему наказаний. Бентам предложил ей проект тюрьмы цилиндрической формы, где все пространство просматривается из одной точки, а заключенные при этом не знают, наблюдают за ними или нет. Бентам был утилитаристом, и он считал, что паноптикум будет моделью прогрессивной гуманности и эффективности. Екатерина не стала применять проект Бентама. Однако сегодня в мире существуют несколько тюрем, в том числе в Америке, которые используют архитектурную идею английского философа. И все же ни одна из них не воплощает действительной цели, к которой стремился Бентам. Примечательно, что эта цель теперь может быть достигнута не только в какой-либо тюрьме, но в Америке в целом. План, когда-то предназначавшийся для заключенных, теперь с пугающей точностью описывает то, что происходит с гражданами Соединенных Штатов.

Ключевая идея Бентама была в том, чтобы построить тюрьму в виде круглого многоуровневого здания с башней охранника в центре. Каждая камера была бы оборудована всем необходимым и при этом полностью прозрачна. Таким образом, за каждым узником можно было постоянно наблюдать из башни охранника. Одного-единственного тюремщика было бы достаточно, чтобы следить почти за всем, что происходит вокруг. Это здание должно было освещаться по периметру, так, чтобы заключенные не могли видеть друг друга и не могли узнать, наблюдают ли за ними. Бентам считал, что так государство могло бы следить постоянно за большой группой людей с минимальными усилиями. Поскольку заключенные не знали бы, когда за ними следят, а когда — нет, им пришлось бы контролировать свои действия постоянно, под страхом того, что власти всегда могут узнать, что они делают. Бентам не стремился ограничить свой план только тюремными зданиями. Он предлагал опробовать эту «простую архитектурную идею» на тюрьмах, а затем, если это окажется эффективным, распространить ее на заводы, школы, казармы и больницы.[172]

Забытая идея Бентама теперь стала мрачной реальностью. Благодаря Эдварду Сноудену мы знаем, что правительство Соединенных Штатов теперь использует самые современные технологии для того, чтобы шпионить за своими гражданами. Это наблюдение ведется десятки лет и становится все более детальным и изощренным.

Что именно делает в отношении нас наше правительство? Перед нами возникает ясная и зловещая картина. Администрация Обамы собирает наши электронные письма и тексты, наблюдает за тем, что мы делаем в сети, мониторит наши телефонные разговоры, загружает списки наших контактов, просматривает наши приложения и файлы с личными фотографиями, собирает наши финансовые и личные данные, изучает наши потребительские предпочтения и даже отслеживает наши перемещения. Все это делается путем сбора «метаданных». Правительство подчеркивает, что метаданные, как правило, не включают содержание, правительство отслеживает, кому вы звоните и когда, но не прослушивает ваши разговоры; оно может проследить потоки ваших электронных писем, но не может читать ваши письма без санкции суда. Однако, как указывает ряд искушенных критиков, достаточно детальный журнал метаданных легко позволяет установить самое специфическое содержание личной истории.

Было бы уже достаточно плохо, если бы этим занимался сам президент. На самом деле, как сказал в своем интервью Сноуден: «Любой правительственный аналитик в любое время может сделать мишенью любого человека (…) в любом месте».[173]

Правительство построило огромные центры данных, такие как дата-центр площадью в 100 000 м² в Блафдейле (штат Юта) для сбора и обработки этой информации. Правительство даже получает доступ к данным частных компаний, таких как Google, Yahoo и AT amp;T, получая интересующую его информацию.

Мне тяжело поверить, что все это происходит в Америке. Когда я впервые прибыл в Соединенные Штаты, то узнал, насколько высоко американцы ценят неприкосновенность личной жизни, «личного пространства». Поскольку я вырос в стране с очень высокой плотностью населения, я не воспринимал личное пространство как ценность. Я помню, как однажды я облокотился на чью-то машину и ко мне подошел парень, который сказал: «Отойди от моей машины». Я был удивлен. Я не знал, о чем он говорит. Вскоре я усвоил, что машина человека — это часть его самого, и находиться на определенном расстоянии от этой машины — способ продемонстрировать уважение к личному пространству данного человека. В Америке мы учимся не слишком приближаться к другим людям, чтобы они не ощутили это как нарушение их границ. Американцы понимают, что наша личная жизнь — это часть нашей индивидуальности, и попытки нарушить ее воспринимаются как оскорбление и насилие. Однако сегодня наше правительство вламывается в наше личное пространство. Наиболее личная область нашей жизни — наши разговоры, и нашего сознания — то, что мы смотрим и слушаем — стали объектами завуалированного государственного наблюдения. Если вы читаете эту книгу в электронном виде, кто-то из правительственных аналитиков в АНБ, возможно, наблюдает за тем, как вы это делаете. Это омерзительно.

Такая тщательная слежка за американскими гражданами — вопиющее нарушение конституционного запрета на «необоснованный обыск и выемки». В конце концов, правительство шпионит за законопослушными гражданами, которых не подозревают ни в каком преступлении. Это, как кажется, делает любые обыски «необоснованными». Известно, что в деле 1979 г. «Смит против штата Мериленд» Верховный суд решил, что люди, подписывающие договор с телефонной компанией и получающие телефонный номер, таким образом отказываются от своего права на сохранение тайны личной жизни в связи с действиями, связанными с этим номером. Но все-таки одно дело — передать необходимую информацию телефонной компании или сообщить сведения о номере кредитной карты компании, где вы совершаете покупки, и совершенно другое — ожидать, что ваши телефонные разговоры и операции по кредитным картам будут постоянно отслеживаться и храниться правительством Соединенных Штатов.

В заботе о сохранении неприкосновенности личной жизни Конгресс США в 1976 г. учредил Комиссию Сената по разведке, чтобы наблюдать за деятельностью шпионских организаций Америки. Но до разоблачений Сноудена администрация Обамы не полностью информировала Конгресс о своей шпионской практике. Когда сенатор от демократов Рон Вайден спросил главу разведки Джеймса Клеппера, собирает ли АНБ какие-либо данные по миллионам и сотням миллионов американцев, Клеппер ответил: «Нет». Это была, как позже признал Клеппер, наглая ложь. Но даже сейчас, как говорит Вайден, ему не в полной мере известно, до какой степени администрация Обамы следит за американскими гражданами. Когда Вайдену задают вопросы о конкретных действиях, например загружает ли правительство фотографии американцев из «Фейсбук»? — он обычно отвечает: «Откуда я знаю? Я всего лишь член Комиссии по разведке».[174]

Конгресс также учредил особые суды для рассмотрения вопросов, связанных с правительственной слежкой за американскими гражданами. В 1978 г. Конгресс одобрил закон, регулирующий деятельность служб внешней разведки — Foreign Intelligence Surveillance Act (FISA) — запрещающий службам разведки шпионить за американскими гражданами, если те не являются агентами иностранных держав. Для того, чтобы контролировать действия правительства, были учреждены суды по этому закону. Однако правительство, как правило, не предоставляет этим судам нужную информацию, которая позволила бы суду выносить независимые решения о необходимости слежки за гражданами. Правительство приводит свои доводы, но нет никого, кто представлял бы тех, кто является мишенью слежки. Так что, в сущности, правительство ссылается на «национальную безопасность», а суды привычно одобряют все их планы. Все эти разбирательства проводятся тайно, и у американцев нет возможности узнать, какие решения в отношении них принимают эти суды.

Только когда появился независимый судья, Ричард Леон из округа Колумбия, стало известно, что шпионаж, развернутый администрацией Обамы, имеет «почти оруэлловский» масштаб, и стало возможно заявить, что это грубое нарушение норм, охраняющих права граждан, которые основатели Америки включили в Конституцию. Судья Леон писал: «Я не могу представить более “неразборчивое” и “случайное” вторжение, чем этот систематический сбор и хранение личных данных почти по каждому гражданину, осуществляемый с использованием современных высоких технологий». Судья Леон рассматривал просьбу администрации Обамы о разрешении на прослушку телефона без ордера, что якобы было необходимо для предотвращения неминуемых террористических заговоров. Он обнаружил, что не существовало «ни одного примера, где анализ огромного массива метаданных АНБ в действительности помешал бы неизбежному нападению террористов или иным образом помог бы правительству в достижении каких-либо оперативных целей».[175]

Вынужден сказать, что все это началось во время президентства Буша. Можно понять, что сотрудники администрации Буша были в панике после атаки 11 сентября и потребовали, чтобы Конгресс дал исполнительной власти дополнительные полномочия по выслеживанию террористов. Чиновники Буша беспокоились о том, что при обращении за ордером на слежку они теряли драгоценное время. Пока будет получен ордер, террористы могут совершить нападение. Однако Конгресс не знал, что этот механизм отслеживания станет Левиафаном шпионажа за собственными гражданами внутри страны и что правительство намеревалось шпионить за американцами, которых даже не подозревали в каком-либо преступлении.

Администрация Обамы не только продолжила политику администрации Буша в отношении слежки за гражданами, но и расширила масштабы слежки. На ранних этапах своей карьеры Обама считался защитником неприкосновенности личной жизни и гражданских свобод. В своей речи 2004 г. на съезде Демократической партии Обама эмоционально говорил об опасности слежки за тем, какие книги читают американцы в библиотеках. В качестве сенатора Обама критиковал то, что он тогда считал издержками программ наблюдения администрации Буша.[176]

Однако теперь Обама, кажется, применяет методы гораздо более зловредные, чем наблюдение за тем, какие книги читают в библиотеках, и гораздо более широкие, чем программы Буша, против которых он когда-то выступал. Может быть, потому, что Обама вдруг понял, как коварны и опасны террористы? Сомневаюсь.

Терроризм никогда не был главной заботой Обамы. Более вероятно, что он начал видеть, как выгодно правительству иметь компромат на всех американских граждан. Я также думаю, что он понимает ценность того, что американцы знают, что делает их правительство. Он и хочет, чтобы они знали. Люди могут бояться делать то, что составляет их законное право, только тогда, когда они понимают, что находятся под постоянным внимательным наблюдением.

Естественно, обоснованием шпионажа служит необходимость отслеживать террористов в целях обеспечения государственной безопасности, и очевидно, что государство не должно нарушать неприкосновенность личной жизни 300 миллионов американцев ради достижения этой цели. Как сказал сенатор Рэнд Пол, главная новость не в том, что правительство Соединенных Штатов следит за террористами — это то, чего мы ожидаем от своего правительства и хотим, чтобы оно этим занималось — но то, что правительство шпионит за своим собственным народом. Теперь мы знаем, что американцам придется переносить некоторое нарушение тайны их частной жизни, когда для этого есть важные причины. Когда террорист, устроивший взрыв на Бостонском марафоне, скрывался где-то поблизости, многие жители Новой Англии добровольно предложили полиции обыскать их дома и дворы, для того чтобы найти подозреваемого в этом преступлении. Но представьте, что государство для поиска какого-то взломщика — или даже взломщиков— начало бы регулярно обыскивать дома американцев. Представьте, если бы военные или полиция постоянно появлялись у вас дома с этой целью. Скорее всего, это стало бы причиной народных волнений, потому что нет никакой очевидной связи между такой масштабной и непомерной программой действий и узкой задачей нахождения и привлечения к ответственности преступников. Сходным образом правительство не объясняет — и даже не пытается объяснить — почему ему нужна такая — почти в духе Советского Союза — слежка за гражданами, чтобы управляться с «плохими парнями».

За семьдесят лет большевистского режима Советский Союз предпринимал постоянные попытки всестороннего наблюдения за своими гражданами. Советы знали, что для того, чтобы построить коллективистское общество и навязать гражданам коллективистскую идеологию, нужно сначала собрать информацию на своих граждан. Эта практика достигала пугающих размеров при Сталине. Сталин использовал собранные при слежке данные для того, чтобы убивать политических оппонентов, изводить верующих, переселять целые народы и отправлять нежелательных людей в трудовые лагеря в Сибири. Однако, хотя преступления Сталина были позже обнародованы его последователем Хрущевым, КГБ, тем не менее, продолжало следить за советскими гражданами. Диссиденты, политические или религиозные, продолжали сталкиваться с притеснениями и преследованием. Советские методы были грубы. В домах и номерах отелей устанавливались подслушивающие устройства, за «подозрительными персонами» следили, соседей и детей побуждали сообщать обо всем, что им кажется подозрительным.

Писатель Джордж Оруэлл показал, как выглядит этот процесс, доведенный до своего мрачного логического конца, в своей антиутопии «1984». Оруэлл как в воду глядел: он предсказал вездесущие телескрины со скрытыми микрофонами и камерами («Большой Брат следит за тобой»), он предвидел «полицию мыслей», он описал государство, пичкающее апатичных граждан непрекращающейся пропагандой, он писал о том, что государство может оправдывать установленный им режим репрессий тем, что это делается во имя людей и ради их блага. Оруэлл писал: «Разумеется, было совершенно невозможно знать, следят ли за вами в каждый определенный момент. Часто ли и по какому расписанию подключается к твоему кабелю полиция мыслей — об этом можно было только гадать. Не исключено, что следили за каждым — и круглые сутки. Во всяком случае, подключиться могли когда угодно. Приходилось жить — и ты жил, по привычке, которая превратилась в инстинкт, — с сознанием того, что каждое твое слово подслушивают и каждое твое движение, пока не погас свет, наблюдают».[177] Оруэлл приходит к заключению, что теперь «впервые появилась возможность добиться не только полного подчинения воле государства, но и полного единства мнений по всем вопросам».

Несмотря на свое предвидение, Оруэлл не мог представить, что всего спустя четверть столетия технологии достигнут такого уровня сложности, что за гражданами можно будет следить без миниатюрных подслушивающих устройств и вероломных соседей. Оруэлл полагал, что понадобились бы массовые пытки и насилие для того, чтобы установить государство Большого Брата. Его символом для такой тирании было изображение «следа от сапога, отпечатавшегося на лице — навечно».[178]

В случае с гражданами Америки вы можете беспокоиться не о сапоге, отпечатавшемся на вашем лице, а всего лишь о нежелательном стуке в вашу дверь. Там вы встретите не Большого Брата, а агентов ФБР, которые захотят задать вам пару вопросов по опросникам, созданным аналитиками, сидящими в офисах без табличек.

Политика слежки в Америке отличается от системы Большого Брата, но не менее эффективна в достижении своей цели. Эта цель, разумеется, не в том, чтобы поддерживать официальную марксистскую идеологию. И не в том, чтобы публика обожала президента. (Обама в любом случае может получить это обожание благодаря масс-медиа.) Скорее, слежка ведется для того, чтобы все граждане были под контролем, и тех, кто настроен против прогрессистской повестки дня, можно было легко обнаружить и наказать.

Иногда наказание может принимать форму выборочного аудита Налогового управления США. Мы просто добавим ваше имя в список. Мы знаем, что это случилось с многими представителями групп «движения чаепития». Их преступлением было не уклонение от уплаты налогов, но организация людей для сопротивления реформе здравоохранения и прогрессистской политике. Налоговое управление США также обрушилось на продюсера моего фильма «2016», Джеральда Молена. Молен — оскароносный режиссер таких фильмов, как «Парк юрского периода» и «Список Шиндлера». Он также был режиссером моего нового фильма «Америка». На протяжении всей его долгой карьеры Налоговое управление его не беспокоило. И вот внезапно, примерно в то время, когда проходили выборы 2012 г., он стал фигурантом расследования. Недавно Налоговое управление преследовало консервативную группу из Голливуда «Друзья Эйба». Эти консерваторы хотели сохранить свою анонимность для того, чтобы не повредить карьере. Заставив членов группы открыть своих спонсоров и список участников, Налоговое управление сделало практически невозможной эффективную дальнейшую работу этой группы. Эти махинации Налогового управления США не просто иллюстрируют, как государство может злоупотреблять властью и как оно действительно это делает. Они также иллюстрируют то, как прогрессисты не стесняются использовать правительство в качестве оружия возмездия против своих политических противников.

Притеснения подобного рода обычны в странах Третьего мира, где правительство использует налоговые проверки и выборочные судебные преследования для запугивания своих политических оппонентов. Однако американцы никогда не смирялись с таким поведением. Последний пример, когда представители власти злоупотребляли ею подобным образом — хотя и близко не в такой степени — был Ричард Никсон, и после этого он был вынужден уйти в отставку.

Недавно я с удивлением прочел, что администрация Обамы ополчилось на ведущую фирму по установлению рейтинга ценных бумаг — «Standard amp; Poor’s» — в отместку за то, что эта организация понизила кредитный рейтинг правительства Соединенных Штатов. Тогда министр финансов Тим Гейтнер предупредил главу «S amp;P», что ему придется заплатить за то, что его агентство поставило в неловкое положение администрацию Обамы. Очевидно, теперь правительство выполняет свою угрозу.[179]

Я сам был обвинен в нарушении законов финансирования выборных кампаний тем, что возместил средства двум своим приятелям, сделавшим вклад в 20 000 долларов в фонд кампании по выборам в Сенат США одного из моих старинных друзей из Дартмутского колледжа. При финансировании кандидата максимальное пожертвование, согласно закону, не может быть больше 10 000 долларов. Не было причин подозревать, что я стремился получить таким образом выгоду. В худшем случае это было неудачной попыткой помочь другу в его борьбе — как оказалось — безуспешной, против его состоятельного оппонента. Несмотря на это, мне грозят два обвинения в тяжелом уголовном преступлении, максимальное наказание по которым — семь лет тюремного заключения.

Существуют сотни — а возможно, и тысячи — федеральных законов, и правительство может преследовать в судебном порядке почти каждого гражданина за какое-то нарушение. Точнее, правительство имеет власть решать, кого именно оно хочет привлечь к ответственности. «Существует очевидная опасность, угрожающая гражданским свободам, если наша нормальная повседневная деятельность может стать поводом для уголовного преследования по прихоти правительственного чиновника». Это слова юриста, специализирующегося на защите гражданских прав, Харви Силверглейта, из его недавно изданной книги «Три преступления в день». Сильверглейт утверждает, что обычный гражданин, живущий обычной жизнью, бродящий в сети Интернет, инвестирующий деньги, покупающий прописанные лекарства, делающий покупки, жертвующий деньги на благотворительность, не знает, что эта обычная деятельность может быть истолкована так, что станет нарушением федеральных законов: законов по обороту лекарственных средств; законов, регулирующих финансовые транзакции; законов, регулирующих торговлю; законов, обязывающих раскрывать информацию; законов, запрещающих «утечки» и помехи осуществлению правосудия, положений о вымогательстве и антитеррористических законов.

Правительство использует эти законы, чтобы преследовать врачей, которые выписывают обезболивающие препараты, как «распространителей наркотиков». Юристы, охраняющие тайны своих клиентов, сталкиваются с обвинениями в «препятствии правосудию». Журналистов преследуют за отказ открыть свои источники. Сотрудники корпораций, исполняющие свои обычные деловые обязанности, или политические активисты, использующие мирный протест, могут быть обвинены в преступной деятельности. Участие в благотворительности добросовестных доноров можно связать с людьми, подозреваемыми в терроризме или преступными группами. Сильверглейт пишет, что правительство не только не защищает законопослушных граждан, но постоянно делает их мишенью обвинений и преследует их в судебном порядке.

Очень часто вы совершенно не в курсе, что сделали. Многие из этих законов так туманны, что невозможно знать заранее, выполняете вы их или нет. Я могу это засвидетельствовать. Расплывчатые формулировки помогают правительству, поскольку это дает чиновникам правительства возможность решать, кого они хотят преследовать. В предисловии к книге Сильверглейта защитник гражданских прав и профессор права из Гарварда Алан Дершовиц пишет об «уголовном законодательстве, растягивающимся, как гармошка», которое можно расширять и сжимать, чтобы оно соответствовало политической целесообразности. Сильверглейт отмечает, что «гибкость федерального закона позволяет своекорыстному федеральному прокурору с легкостью причинять вред своим политическим противникам».

Федеральных прокуроров нельзя назвать политически нейтральными. Они часто служат интересам исполнительной ветви власти, поскольку именно она назначает их на должность. И обвинение — это только начало. Даже если вы невиновны, пишет Дершовиц, государство имеет возможность заставить вас признать себя виновным. Дершовиц отмечает, что «федеральное уголовное законодательство требует возмутительно завышенных приговоров, часто с установленным минимальным наказанием. ‹…› Угроза суровых приговоров способствует тому, что даже невиновные граждане решают не сопротивляться давлению прокуроров. Вот почему почти все ответчики по уголовным делам в наши дни признают свою вину, чтобы “смягчить” обвинения, и не хотят защищать свою невиновность с риском получить драконовский приговор в случае признания виновным».

По словам Сильверглейта:

«Противоправное преследование поведения, не являющегося противоправным, превращенного в обвинение в тяжелом уголовном преступлении, сломало множество невинных жизней и испортило многим карьеру. Целые семьи были разрушены, наравне с огромным количеством отношений и целых компаний. Одно из самых пагубных последствий методов Министерства юстиции ‹…› в том, что они разрушают важные и приносящие пользу обществу отношения внутри гражданского общества. Членов семьи настраивают друг против друга. Друзей принуждают к выгодному обвинителям свидетельству, даже если это свидетельство менее, чем честное. Корпорации выступают против своих служащих и бывших партнеров, чтобы спасти компанию от уничтожения, выдвигая версии, совершенно противоречащие истине. ‹…› Журналистов газет настраивают против тех, кто служит им источником информации. Артисты, в том числе те, кто критикует правительство, становятся объектами кафкианских преследований. Юристы и клиенты становятся противниками, так же как врачи и пациенты, поскольку огромное давление оказывается на клиентов этих специалистов ради того, чтобы они выступили против людей, которым они доверяют, когда им нужна профессиональная помощь. Ни одно общество не выиграет от того, что его правительство так безрассудно нападает на граждан и разрывает такие важные социальные и профессиональные взаимоотношения».

Сильверглейт пишет: «Проницательный человек, наблюдающий за системой федерального уголовного правосудия, давно не верит, что признание вины означает истинную виновность. Слишком часто такие признания оказываются результатом желания избежать риска, а истина при этом приносится в жертву». Не удивительно, что книга Сильверглейта имеет подзаголовок: «Как федералы преследуют невиновных». Если вы думаете, что такого не бывает в Америке, прочтите книгу Сильверглейта и очнитесь. Вы определенно поверите в это, когда такое случится с вами. Сильверглейт приходит к заключению, что «ни одна область действий и ни один социальный класс не находится в безопасности» и что правительство в наши дни имеет власть достать вас в любом случае — если оно этого захочет.[180]

Слежка — это просто средство гарантировать, что каждый находится «под колпаком».

Завеса секретности относительно того, как правительство шпионит за гражданами, пала, но администрация Обамы борется на смерть, чтобы убедить Конгресс и суды позволить ему оставить свою систему наблюдения, эту американскую тюрьму-паноптикум. Мы должны добиться сокращения этой системы сейчас, потому что иначе со временем она увеличится настолько, что даже занимающие выборную должность чиновники и судьи будут слишком напуганы, чтобы противостоять ей. В конце концов правительство будет иметь обширный материал и на них тоже. Тогда система сдержек и противовесов в Америке рухнет, и мы будем жить в тоталитарном обществе. Если прогрессисты путем тотального контроля и запугивания вынудят общество принять их план действий, Америка действительно станет Империей зла, а правом и долгом американских граждан будет организоваться еще один раз, как это было в 1776 г., ради того, чтобы низвергнуть ее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.