Авторитарный режим и демократия

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Авторитарный режим и демократия

За вычетом мифа о народовластии, демократия — это способ получения власти путём конкурентной борьбы претендентов за голоса избирателей (Джозеф Шумпетер). Демократия по факту — это всё та же власть элит, формируемая в результате более или менее честной публичной конкуренции элит за власть через выборы населением, где население выступает в качестве «технического (статистического) арбитра» — электората, мобилизуемого на участие в выборах мифом о народовластии и тому подобными мотивами. Можно, конечно, при описании этой схемы использовать словосочетания «власть народа», «суверенитет народа», а можно и не использовать.

Фундаментальное отличие демократии от традиционных форм правления (монархии, диктатуры, олигархии) — это переход от монистического к плюралистическому типу взаимоотношений внутри элит по поводу власти, что означает, во-первых, узаконивание и институционализацию разнообразия и согласования интересов элит, что предполагает и возможность коллегиального принятия властных решений, а, во-вторых, узаконивание и институционализацию самой конкурентной борьбы за власть (например, абсолютная монархия не предполагает узаконивание и институционализацию ни того, ни другого). Всё это в совокупности приводит к революции в стиле властвования: власть во многих своих проявлениях (даже в таких интимных, как борьба за власть и принятие решений) становится публичной и не привычно прозрачной. Что, в свою очередь, приводит к ускорению всех процессов во власти и элитах, что так необходимо в обществе, пережившем «модерный транзит» (но именно «пережившем»).

Демократия хороша для «народа» не «народовластием», а более качественным отбором начальников, благодаря их публичной конкуренции и более качественным принятием решений, благодаря коллегиальности, учитывающей разнообразие интересов элит. Здесь можно сослаться на известную мысль Уинстона Черчилля в том смысле, что всенародные выборы, конечно, не самый лучший способ определения и назначения государственных начальников, а коллегиальность, конечно, не самый лучший способ принятия решений, но остальные применительно к избыточно сложному модерному обществу — ещё хуже). Случится упрощение — уйдёт демократия. Демократия — дитя сложности.

Фантазия № 7

Народовластие — это бред отчаявшихся, в лучшем случае — молитва для униженных и оскорблённых, но в основном — просто демагогия властей.

Народовластие работало бы и существовало бы, если бы однажды где-то на земле состоялись выборы, на которых бы больше половины избранных представителей народа были кухарками, инженерами, водителями троллейбусов. Но таких результатов на выборах нигде и никогда не было. На любых выборах, хоть в Америке, хоть в России, как минимум, 95 % избранных народом представителей являются представителями элиты (правящего, господствующего, управляющего класса), даже если эти представители элиты — члены коммунистической партии.

Простые люди выбирают только непростых людей, бедные выбирают только богатых, в начальники люди выбирают только начальников. Исключения бывают, но они именно исключения. В Советском союзе выбирали в депутаты доярок, пастухов и токарей, но там, как известно, выборов не было, поскольку кандидат на каждом избирательном участке был всегда один и назначенный сверху. Чтобы простой человек выбрал во власть простого человека, его нужно заставить.

Немногие романтичные простолюдины могут считать, что выбирают на выборах своих «представителей», но остальные-то знают, что выбирают «начальников». Вот и получается, что человек, считающий, что выбирает на выборах «своего представителя», — живёт при народовластии, а его сосед, считающий, что выбирает на выборах «своего правителя», — просто живёт.

Безусловно, «люди власти» в своих интересах всегда вынуждены учитывать интересы простолюдинов, и в этом смысле являются их «представителями». Но «люди власти» ровно настолько удовлетворяют интересы простолюдинов, насколько удовлетворение интересов простолюдинов позволяет властвовать над ними.

В модерных обществах выборы оказались самым эффективным для элит способом легитимации (узаконивания) власти в условиях кризиса традиционных способов легитимации (аристократия, монархия — происхождение, наследование, богоданность-богоизбранность, насилие). А «легитимация власти» — главная проблема любой власти, любых элит. Выборы позволили элитам упорядочить и узаконить внутри себя саму борьбу за власть, превратив её в более или менее мирную публичную конкуренцию за политические посты по прозрачным, конвенциональным и надёжным для элит правилам. Немаловажно и то, что выборы, в сравнении с традиционными способами борьбы за власть, свели к минимуму смертность в элитах, связанную с этой самой борьбой. Кроме того, демократические выборы для элит — это ещё и рекрутинговая процедура: и внутриэлитный институциональный лифт, и способ выявления и отбора перспективных персонажей «из народа». С помощью выборов элиты пополняются, проветриваются и поддерживают внутреннюю динамику.

Парламент, как избранный населением коллегиальный орган, в этой парадигме предстаёт стабильной и удобной для элит переговорной площадкой для согласования и установления общих правил (законов) и для дележа властных полномочий, национальных ресурсов и налоговых поступлений. А бюджет является соответствующим межэлитным соглашением, фиксирующим и легитимирующим этот делёж. В конечном счёте, парламент представляет собой традиционный элитарный «закрытый клуб» с жёстким отбором участников (только депутаты) и безукоризненной иерархией, опирающейся на размер фракций.

Соответственно, многопартийная система — это удобная в условиях модерного общества матрица для структурирования элит, основанная на гибких и рациональных идеологемах, которые на определённом этапе оказались эффективнее устаревших и статичных родовых, этно-территориальных и профессионально-имущественных дифференциаторов правящего класса.

Сама публичность и прозрачность демократических процедур, свобода слова и свобода собраний стали для бесконечно и сурово конкурирующих элит решением извечной «дилеммы заключённого».

Ну и, наконец, выборы, представительство, наличие специальных «для народа» левых партий создают для простолюдинов иллюзию «участия во власти», «своей власти» и тем самым стабилизируют и канализируют естественную протестную активность низов, снижают накал вечного социального противоречия (иллюзия не в том смысле, что выборы и левые партии нереальны, а в том, что смена персонального состава правящей части элиты принципиально ничего не меняет во взаимоотношениях «верхов» и «низов»).

Примерно такую же роль, как миф народовластия, в традиционных обществах играли религии, объединяющие, уравнивающие под своей сенью верхи и низы, бедных и богатых. И это правильно.

Так или иначе демократия для модерных элит — это до филигранности отточенный инструмент самоорганизации для собственного самоуправления и для управления простолюдинами. «Демократия» — это и «структура», и «инфраструктура», и «субкультура» модерных элит (именно «модерных») — их способ социализации в кругу себе подобных и способ адаптации и доминирования в среде простолюдинов. Собственно для этих целей демократия и создавалась, как и любая другая форма правления. В данном случае в условиях модерного общества (именно «модерного»).

Именно поэтому модерные элиты сделают всё, чтобы простолюдины ходили на выборы: либо ведомые мифом о народовластии, либо азартно делясь на партии и относясь к выборам как к квази-спортивному шоу, либо рассчитывая на богатые «подкупные» от кандидатов, либо ещё почему. Цена вопроса слишком велика — легитимность власти. Демократия не может быть не управляемой.

Абсентеизм (нежелание избирателей участвовать в выборах) и популизм (показное навязчивое народолюбие властей) родились вместе с демократией. Популизм снимает абсентеизм.

* * *

Но с демократией можно и немного по-другому.

Демократия — это комплекс социальных технологий двойного назначения. Демократические процедуры и институты могут удовлетворять как элитарные, так и простолюдинные интересы.

С одной стороны, демократия — это форма власти, с другой стороны, демократия — это форма влияния на власть. При «взгляде сверху» демократия — это совокупность институтов и технологий самоорганизации элит, в том числе, и для управления «низами» самым не обидным для «низов» способом (выборы, представительство и всё такое). При «взгляде снизу» демократия — это совокупность институтов и технологий влияния «низов» на «верхи», простолюдинов — на людей власти. Таким образом, у демократии имеются как бы две функции: «верхняя» и «нижняя». Обе «функции демократии» вполне автономны и не связаны друг с другом причинно-следственно — это никакое не единство, как думают любители народовластия. «Верхи» пытаются вычерпать из демократии свою пользу, «низы» — свою. Только «верхи» этим всегда занимаются «профессионально», а «низы» — «любительски».

Фантазия № 8

Соотношение «верхних» и «нижних» способов использования демократии в разных «демократических странах» — разное. В ряде африканских стран местные элиты не могут приспособить демократические институты даже для своих собственных нужд, постоянно соскальзывая в традиционные формы элитной конкуренции (насилие и война), самоорганизации (родоплеменная иерархия) и властвования над «низами» (дань и грабёж). В России, в большинстве азиатских и латиноамериканских стран «демократия» изначально создавались проектно «сверху», элиты творили её под себя, демократические институты прочно подчинялись «верхним», зачастую ещё вполне традиционалистским, нуждам, а тамошние и наши «низы» только-только начинают осваивать демократические институты как возможный инструмент влияния на «верхи». Но могут так и не освоить, а увлекутся другими «посттрадиционалистскими», не связанными с демократическими процедурами, формами низового влияния на власть (прямой переход к гражданским неполитическим формам влияния, минуя политико-демократические). Может быть, даже в России так и будет.

В западных странах всё очень сложно. Сами по себе демократические институты и процедуры (партии, выборы, парламенты, представительство) уже давно не являются на Западе инструментами прямого влияния «низов» на «верхи», а сами становятся объектом низового общественного давления. Т. е. демократические институты в современных западных странах так же отчуждены от «низов», как в своё время стали отчуждены от «низов» монархические институты. Функцию низового влияния на «верхи» в современных западных странах исполняют уже не столько демократические институты, сколько «институты гражданского общества»: некоммерческие организации, активистские сообщества, социальные сети. Их неимоверное разбухание в последние десятилетия и стало проявлением деградации на Западе «нижней» функции демократии.

Более того, столпы «демократии» — народные собрания, парламенты — постепенно лишаются и властной функции. Реальная власть неумолимо перетекает в исполнительные органы власти и ещё в большей степени в не-, над- и квазигосударственные центры власти (не поддающиеся никакой демократии транснациональные корпорации, глобальные надгосударственные структуры, медийные, криминальные, этнические и конфессиональные сообщества). С кризисом классических модерных идеологий многопартийность постепенно утрачивает функцию структурирования элит. В конечном счёте, современные западные демократические процедуры и институты всё в меньшей степени формируютполитические решения, а всё в большей степени лишь оформляют их. Что, конечно, тоже важно, как всякий качественный дизайн.

Только выборы ещё держатся, охраняя западные государства, элиты и народы от кризиса легитимности.

Другое дело, что демократические институты и процедуры в западных странах прочно вошли в политическую, и шире, в «публичную культуру» этих стран и, тем самым, приобрели иную ценность — ценность традиции. Демократия стала основой «цивилизационной идентичности» западных стран (наряду с христианством, верой в право, рационально-технологическим взглядом на жизнь и т. п.). Демократия стала политической матрицей западных наций, гарантом преемственности политик, политическим языком и т. д. Демократия — один из системообразующих мифов Большого Запада, основа его «социальной космогонии»[3].

То же было с римскими демократическими институтами эпохи принципата и ранней империи — сенат, комиции, выборные консулы и трибуны функционировали, но не правили, однако создавали реальную иерархию, структурировали элиту, наполняли символическими смыслами внутри-элитную коммуникацию.

Несмотря на все разочарования, «демократия» остаётся для европейских простолюдинов своего рода «политической религией» — набором идеалистических представлений, основанных на иррациональной вере, но только не в «высшее всемогущее существо», а в «высший всемогущий порядок вещей» — со всеми вытекающими отсюда последствиями. В воздушном замке «демократии» простые европейцы прячутся от проблем, как и во всякой другой религии, веря, что исполнение демократических «ритуалов» и «молитв» защитит их от социальных бед и катаклизмов. Западная «вера в демократию» в этом смысле ничем ни лучше российской «веры в доброго царя» — психотерапевтическая роль та же.

Демократия в сегодняшнем Западном мире — это такой бесконечный сеанс массовой психотерапии, очередной «идеологический опиум», обеспечивающий массам душевный покой на фоне всё нарастающей социальной дисгармонии. В Европе и Америке сформировался своего рода «демократический фундаментализм», дающий бесконечно простые ответы на любые бесконечно сложные вопросы. Как и всякий фундаментализм, «демократический фундаментализм» помогает выживать своим последователям в условиях слишком быстрого для человеческой психики изменения окружающей действительности и деградации привычных представлений о жизни.

При этом.

Фантазия № 9

«Простолюдины всегда и всюду зависят от „людей власти“[4]: они становятся жертвами их произвола, получают от них различные блага, и потому простолюдинам просто приходится влиять на „людей власти“. Влиять, чтобы жить. Потребность в таком влиянии живет в простолюдинах сама по себе, независимо от того, есть в стране „демократия“ или нет.

При этом абсолютному большинству простых людей несвойственно хотеть самой власти, им не хочется господствовать над другими людьми, им это неинтересно, страшно, хлопотно. Но когда им нужно, простолюдины используют любую возможность, чтобы влиять в своих интересах на тех, кто над ними господствует. Простолюдины так и живут: одновременно и подчиняясь власти, и влияя на неё, но не посягая на саму власть, не желая лично определять судьбы других людей (где бы вы ни находились: в России, в Швеции или в Индонезии, посмотрите вокруг и убедитесь в том, что это действительно так).

Точнее, и простолюдины хотят „определять судьбы других людей“, но только судьбы тех, в ком лично заинтересованы. Простолюдин хочет „господствовать“ над своей семьёй, над своей женой, над своими врагами, над своим начальником. Но ему в голову не придёт „хотеть господствовать“ над всеми начальниками своего города, над всеми работниками своего предприятия, над всеми жителями своей страны, над всеми нефтедобытчиками или над всеми риэлторами. Однако, есть люди, которым только такие мысли в голову и приходят».

(См. «Такое непростое властное влеченье»: http://www.pgpalata.ru/page/persons/attraction).

Главное естественное, то есть невыдуманное, политическое право всех простолюдинов[5] право влиять на власть в своих интересах. Не «участвовать в управлении государством», как требует «демократия» в своих декларациях и конституциях — не нужно это простолюдинам, нет в их душах такой потребности — управлять государством, страной, народом. Не «избирать и быть избранными», как убеждают партийные бюрократы, выборы — вещь хорошая, как хорошо всё, что обеспечивает легитимность власти и общественный порядок, но выборы реально и непосредственно работают на интересы простолюдинов лишь в очень небольшом спектре обстоятельств. Главное для простолюдина — это просто иметь практическую возможность влиять на власть в своих интересах тогда, когда ему это надо и так, как ему это удобно в сложившихся обстоятельствах.

Право влиять на власть бессмысленно без свободы в выборе форм влияния. Простолюдин выбирает не самый «правильный», «хороший» или законный способ влияния на власть, а самый выгодный из возможных. А быть этим «самым выгодным из возможных» в каждом конкретном случае может всё что угодно: дача взятки, участие в выборах, лесть, строительство баррикад, обращение в суд и многое другое — как сложатся обстоятельства для простолюдина, что позволят его ресурсы, чего потребуют сложившиеся традиции, насколько жизнеопределяющим будет предмет спора с властями.

В каком бы обществе и в какие бы времена люди ни жили, они всегда имеют возможности влиять на власть в своих интересах и пользуются этими возможностями по мере необходимости. Так устроена жизнь. Объём и эффективность этих возможностей прямо пропорциональны объёму личной свободы человека — у рабов и узников концлагеря возможности влияния на власть минимальны, но никогда не равны нулю.

Способов влияния на власть в распоряжении простолюдинов всегда было немало. Одни способы влияния передаются простолюдинами из поколения в поколение с тех пор, как люди стали людьми и даже с ещё более давних пор. Другие способы влияния, включая использование демократических процедур в простолюдинных интересах, порождены модерным переломом и служат простолюдинам от нескольких веков до нескольких десятилетий.

В наше время влияние «низов» на «верхи» принято связывать с демократией. Но это очень узкий подход. Демократические процедуры — всего лишь одна из многих возможностей для влияния на власть. До сих пор наиболее распространёнными являются традиционные формы влияния «низов» на «верхи» (даже в западных странах). Среди них: взятка, подкуп, протекция, блат, кумовство, саботаж, бойкот, бунт, побег, «социальный уход» (намеренная маргинализация), лесть, жалоба высшему начальству, побуждение к состраданию, взывание людей власти к религиозной, национальной, политической, гендерной и прочей солидарности, различные варианты шантажа, частных угроз и т. д.

Перечисленные институты и приёмы традиционного влияния на власть обладают одной общей фундаментальной особенностью — это, как правило, институты и приёмы частного, непубличного влияния: простолюдин влияет на власть сам по себе и сам за себя. Взяткодательствуя, жалуясь, льстя, саботируя, совершая социальный побег, договариваясь с властным покровителем об услуге, шантажируя его — любой простолюдин выступает, как правило, в личном (семейном) качестве, он реализует своё «право влияния» один на один с «человеком власти» или с небольшой группой неорганизованных «подельников», или через индивидуальных посредников.

Частные формы низового влияния на верхи разворачиваются в атмосфере межпростолюдинной солидарности, но не предполагают по-настоящему коллективных действий. Прибегая к традиционным частным формам влияния на власть, простолюдины не координируют своих действий, не создают организаций, специализированных сообществ и их постоянно действующих органов — влияя, не выступают единой организованной группой. Казалось бы, исключение составляет бунт, но классический бунт — лишь видимость «коллективных действий». Бунт — это стихия разъярённых одиночек, согнанных страхом в толпу. Организацию в бунт привносили и привносят, как правило, сами элиты в лице своих отщепенцев, в силу каких-то обстоятельств посчитавших полезным для себя возглавить и направлять «чернь» — «феномен Дубровского» вечен. Либо бунты становятся «социальным лифтом» для формирующихся контрэлит, но это бывает очень редко, только на больших общественных переломах.

Одним словом, перечисленные выше традиционные институты низового влияния на власть предстают, как правило, частными, индивидуальными, стихийными и непубличными.

Использование же демократических процедур как инструмента влияния на власть требует от простолюдинов революционного пересмотра самого типа взаимодействия с властями. Демократия требует от простолюдинов способности влиять на власть, как правило, коллективно, организованно и публично.

«Модернизационный переход» предоставляет простолюдинам опыт, знания и навыки, необходимые для использования демократических процедур в своих интересах.

* * *

Какие выгоды предоставляет демократия простолюдинам? Самые различные:

1. Элиты, загнанные в партии и парламенты и выясняющие свои непростые отношения с помощью конституций, выборов, парламентских дебатов, расследований и бюджетов, для простолюдинов безопаснее и предсказуемее, чем элиты, выясняющие отношения в чистом социальном поле по законам тайги и джунглей. При упакованной демократии жизнь простолюдинов спокойнее и стабильнее.

2. В наше время демократии лучше, чем монархии и диктатуры управляют обществом, если у вас в стране не война, не общенациональный кризис и не революция.

3. Легитимная власть (в современном мире — избранная на выборах), какой бы она ни была, лучше любой нелегитимной (неизбранной). Поэтому в выборах надо участвовать, в любых, хотя бы просто для того, чтобы они состоялись, и избранная на них власть никем не оспаривалась. Но это при условии, что выборы честные и не подвергаются сомнению значимыми социальными группами. В противном случае в выборах вы поучаствуете, а значительную часть общества, избранную на них, власть не признает — хаос гарантирован.

4. В качестве бонуса: демократия — самый не обидный для низов способ самоорганизации элит, грамотно упакованный в «народовластие» и тому подобные вещи. При демократии естественная социальная ксенофобия уходит в подполье частных отношений.

5. Демократии более приспособлены к модернизированному обществу, чем диктатуры и монархии, соответственно, более эффективны в производстве общественных благ. А общественные блага так устроены, что, хотя элиты и создают их для себя с помощью простолюдинов, но пользуются-то ими все, включая простолюдинов (дороги, водопровод, оборона и т. д.).

6. Ну и самое очевидное: с помощью участия в выборах, членства в политических партиях, обращений к своим представителям в парламентах, участия в публичных политических акциях и т. п. простолюдин может влиять на политику властей.

7. И ещё много чего.

Но.

Выборы, партийно-парламентское представительство, гражданский контроль, свобода слова, свобода собраний и прочие «народовластные» атрибуты демократии приобретают «низовой» смысл не тогда, когда вводятся законом, а тогда, когда становятся для простолюдинов выгодней и эффективней традиционных способов влияния на власть. Демократия становится востребованной низами не тогда, когда они захотят управлять государством — они никогда этого не захотят, а тогда, когда издержки от традиционных форм влияния на власть превысят издержки от демократических (модерных) форм влияния по аналогичным поводам. До тех пор, пока взятка эффективнее судебного иска, а саботаж или бунт удобнее/выгоднее выборов, демократия «внизу» не приживётся. Хотя на выборы ходить будут.

Чтобы простолюдин начал пользоваться демократией, он должен почувствовать вкус к публичным, коллективным и организованным действиям в своих интересах. Он должен выбраться из привычной скорлупы частных и индивидуальных разборок с властями и научиться искать себе подобных и объединяться с ними.

Само по себе существование демократических институтов, кем бы и как бы они ни вводились, «низам» ничего не гарантирует, кроме наличия инструментов, которыми простолюдины могут научиться пользоваться, а могут и не научиться.

Но то же касается и элит. Если элиты не почувствуют потребности и выгоды в публичной конкуренции за власть, то настоящих выборов и многопартийности в стране не будет, как их нет в сегодняшней России. Если элиты не почувствуют потребности и выгоды в публичном согласовании интересов и в коллегиальном принятии решений — настоящего парламента в стране не будет, как его нет в сегодняшней России.

И вот тут я, наконец, снова возвращаюсь к авторитарному режиму Владимира Путина.

Как социально-политический феномен демократия не равна демократическим процедурам. Демократия — профанация, если элиты не заинтересованы в публичной конкуренции за власть, а простолюдины не заинтересованы в публичном влиянии на власть. Без этих желаний демократические институты, конечно, будут функционировать, выборы будут проходить, но элиты будут добиваться власти непублично, в частном порядке (например, добиваясь утверждения кандидатами на гарантированных выборах), и простолюдины будут использовать исключительно частные формы влияния (давая взятки и строча бесконечные жалобы).

Именно такими и являются «слабые элиты» и «слабые простолюдины» в переходных, уставших обществах с «проблемным транзитом», с незавершённой модернизацией, в которых, как правило, и воцаряются авторитарные режимы. В таких обществах заинтересованное участие в демократических процедурах, как правило, не является политико-культурной традицией ни в верхах, ни в низах общества. Именно поэтому при авторитарных режимах демократия есть и демократии нет.

При авторитарных режимах демократия реализуется только в двух смыслах: формальные выборы — формальная легитимация авторитарного режима (1) и демократия как институциональное основание государственного популизма (2) (в современном мире демократическая атрибутика режима и демократическая риторика вождя символизируют лояльное отношение вождя и режима к «народу»).

При авторитарных режимах, несмотря на наличие выборов, парламентов, формально свободных СМИ и НКО отсутствуют: с одной стороны, публичная конкуренция элит за власть, публичное согласование элитами интересов и коллегиальные, представительские принятия решений; с другой стороны, гражданское влияние простолюдинов (в лице среднего класса) на власть и гражданское участие в защите общественных интересов. А сама демократия при авторитарных режимах, не имея поддержки ни в «верхах» ни в «низах», просто обязана быть управляемой, ограниченной, электоральной, делигативной, фиктивной и прочей.

Важно напомнить, что отсутствие демократии в демократии есть не столько результат произвола авторитарного режима, сколько результат состояния самого общества. Другое дело, что со временем ситуация меняется (как в России), а авторитарный режим всячески пытается законсервировать эту, удобную для него, ситуацию (как в России; чего стоит возня с отменой-неотменой отмены выборов губернаторов, но об этом и подобном — в следующей главе).

Если в обществе возникают элиты, заинтересованные в плюрализации властных отношений и публичной конкуренции за власть, и возникает средний класс, заинтересованный в гражданском влиянии и участии, то авторитарный режим будет постепенно или не постепенно сходить на нет и замещаться модернизационно-демократическим. Если нет, то авторитарный режим будет перерождаться или заменяться очередным обновлённым традиционалистским режимом через очередную «консервативную революцию». «Восставшим же массам» хватит одних выборов.

* * *

Начинают авторитарные лидеры более или менее одинаково, но продолжают и заканчивают по-разному, в зависимости от того, куда заведут их обстоятельства и личное желание и умение сохранять свою неожиданно временную власть. Кто-то из последних сил тянет опостылевший всем режим до самой своей кончины, кто-то пытается сбросить тяготы угасания на преемника, кто-то от собственного малодушия или неуёмной жадности «ближнего круга» срывается в диктаторские истерики, кто-то, обретя веру в демократию, пытается как-то договориться с напирающими оппонентами. В любом случае жанр предопределённого свёртывания авторитарного режима в значительной степени выбирает сам лидер и его ближайшее окружение.

В этом смысле снова важно знать «Who are you, Mr. Putin?» Но ещё важнее знать: «А конкуренты кто?» и что они могут предъявить устающей от Путина стране. Не друзьям, знакомым и соратникам «предъявить», а стране.

Аверкиев Игорь Валерьевич — исполнительный директор, эксперт Пермской гражданской палаты, член правления Пермской гражданской палаты, член Пермского регионального правозащитного центра, 1960 г.р., образование высшее историческое.

Июнь-август 2013 года