19 января, вторник

19 января, вторник

Первым делом Хрущев поручил разыскать Брежнева. На мартовском Пленуме Брежнев был освобожден от должности Секретаря ЦК, выведен из состава Президиума Центрального Комитета и определен начальником Политического управления Военно-морского флота. Со смертью Сталина, который с хрущевской подачи заинтересовался молодым коммунистом, брежневский стремительный взлет оборвался, и теперь никому не интересный генерал прозябал на бесперспективной, ничего не значащей должности. Год, другой — и уволят его из армии, отправят на заслуженный отдых.

— Ну, привет, морячок! — доброжелательно поздоровался Никита Сергеевич.

Брежнев вытянулся по стойке смирно и, приложив руку к козырьку, по-военному отдавая честь, отрапортовал:

— Здравия желаю, товарищ Первый Секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза!

Брежнев всегда был видным красавцем, но в генеральской форме его молодцеватая фигура смотрелась еще краше. Хрущев указал на кресло.

— Смотрю, звездочку тебе на погон прицепили, поздравляю! Теперь ты, как я, — генерал-лейтенант!

Брежнев сконфуженно заулыбался.

— До вас, Никита Сергеевич, мне никогда не дотянуть.

— Ладно тебе, Леня! — добродушно ответил Первый Секретарь. — Садись, в ногах правды нет!

Военный опустился в кресло, положив шитую золотом генеральскую фуражку на колени.

— Что, ухайдакал тебя адмирал Кузнецов?

— Ухайдакал! — невесело отозвался Леонид Ильич. — «Только отставных секретарей ЦК мне недостает! Во флоте моряки нужны, а не рассказчики!» — так сказал. Вот и сижу, словно призрак, никто не заходит, никто не звонит.

Генерал уныло теребил лежащую на коленях фуражку.

— Я, Никита Сергеевич, всю войну прошел, на передовой был, солдат в атаку поднимал, причем тут «не моряк»?

— Ты гораздо выше в государственной иерархии стоял, по праздникам твой портрет вместе с портретами вождей по Красной площади носили, что ни газета, фамилия Брежнев красуется, а про адмирала кто написал? Обидно флотоводцу! Вот он о тебя ноги и вытирает. После войны Военно-морской флот с Министерством Вооруженных Сил слили, Кузнецов министерское кресло потерял, а тут ты — как черт из табакерки! — развел руками Никита Сергеевич.

— Как бы там ни было, а ведет себя адмирал недопустимо!

Хрущев весело смотрел на обиженного:

— Да не переживай, мы Кузнецова в Президиум ЦК не выберем!

— А меня, что, выберете? — грустно отозвался Леонид Ильич.

— Как вести себя будешь, — с хитринкой ответил Никита Сергеевич. Брежнев безнадежно вздохнул:

— Сижу, как девка-учетчица, бумажки с места на место перекладываю, да в окне ворон считаю.

— Пришло время потрудиться! — вставая, нараспев начал Никита Сергеевич. — Хватит баклуши бить!

— Я на любое дело готов! — поднимаясь вслед, произнес политработник.

— Чего встал? Садись! — замахал Первый Секретарь. — В государстве хлеба нет, вот горе какое! — глаза Хрущева сделались колючими. — Катастрофическая нехватка зерна. Ка-та-стро-фи-чес-ка-я! Помнишь, Леня, как на Украине работали, как жили? Душа в душу! Крепко приходилось работать, и время было трудное, потруднее, чем сейчас. Ни лошадей, ни механизмов — фронтовики-калеки, бабы полуголодные да дети-малолетки, вот весь трудовой отряд. Кругом — разруха, нищета. Голод такой, что не приведи Господи! Кое-где случалось и людоедство! — глаза Хрущева как будто вглядывались в недавнее прошлое, проникая в его самые неприглядные закоулки. — Приехал я в один колхоз, спрашиваю: «Как люди зимой выживают?» А председатель отвечает: «В тот дом зайдите, поймете — как!» Я зашел и застал ужасную картину: женщина на столе разделывала труп своего ребенка, то ли мальчика, то ли девочки, и приговаривала: «Уже Манечку съели, а теперь Ванечку засолим!». Эта женщина помешалась от голода и зарезала своих детей. И такое бывало! — выговорил Никита Сергеевич.

Леонид Ильич внимательно смотрел на Хрущева и думал: «Кем меня, министром сельского хозяйства, что ли?»

— Вторым секретарем в Казахстан пойдешь. Первый у них свой, малость недоделанный, с ним принципиального диалога не получается. А у тебя способности, ты Днепрогэс после немца пустил, в Запорожье металл дал, при тебе Молдавия задышала, за это люблю! Сам Сталин тебя оценил, в Москву, в Центральный Комитет выдвинул, так что казахами тебя не испугать. И потом, там будет лучше, чем у адмирала Кузнецова в пустом кабинете дурака валять! Их первый слабый, я уже сказал, неплохой человек, но малоинициативный, никуда не лезет, ничего не предлагает, а это большой минус для руководителя такого масштаба.

Брежнев понимал, что на предложение Хрущева надо незамедлительно соглашаться, что жизни во флоте ему не будет, а под присмотром Никиты Сергеевича, глядишь, и сложится.

— Когда ехать?

— Неделя на сборы. Целина станет великой житницей страны! В Казахстане без удобрений возьмем десять, а с удобрениями смело дойдем до 15 центнеров с гектара. И не бойся погодных условий, Канада тоже лежит в зоне повышенного риска для земледелия, а процветает! — Никита Сергеевич поманил Брежнева пальцем. — Главное, не тушуйся, у тебя, Леонид, вся жизнь впереди!

— Спасибо, Никитка Сергеевич, что на живое дело направляете. Одурел я за эти месяцы отстоя! Раньше думал, Бога за бороду ухватил, в Москву попал, а тут — раз — и коленом под зад!

— А ты хотел, чтобы все тебе в ноги падали? — хитро подмигнул Никита Сергеевич. — Для чего Сталин десяток малоизвестных людей в Президиум двинул? Для того чтобы стариков прогнать, а те и выперли вас, как только Иосифа не стало. Хорошо цивилизованно, а то бы прямиком на Лубянку поехали.

Первый Секретарь поднял трубку:

— Принесите яблок! Яблочек, Леня, пожуем. Лысенко передал.

— От яблок не откажусь! — Леонид Ильич знал про особое пристрастие Хрущева к яблокам.

— За целину двумя руками вцепился президент Сельхозакадемии! Про тебя, Леня, я всегда помнил, — одобрительно глядя на генерала, продолжал Хрущев.

— Вы мне, как отец! — глаза Леонида Ильича увлажнились. Он двумя руками схватился за толстую руку благодетеля.

— Не дрейфь, Леня, не дрейфь! И запомни, кто коленом по ж…пе не получал, тот ничего не стоит!

Подавальщица юркнула в дверь и поставила на стол вазу с яблоками. Никита Сергеевич взял то, которое было целиком розовое, покрутил его на свету.

— Вот тебе! — протягивая яблоко, проговорил он. — Самое лучшее выбрал, аж светится!

— Спасибо! — Брежнев благодарно принял яблоко.

— Ты откусывай, откусывай! Оно такое сочное, я прям обалдел! Скоро, Леня, Сибирь садами засадим! Вот какие планы у нас с академиком Лысенко!

Никита Сергеевич выбрал яблоко и себе.

— Бывает, сижу и полвазы съедаю. Помнишь, как уху на Днепре варили? Я частенько вспоминаю. Времена тогда были непростые, но замечательные. Люди времена те золотыми сделали! Мало тогда отдыхали, да и вообще отдыхать не приходилось. Все работа, работа, и не под страхом смерти, а по зову сердца. Хотелось поскорее послевоенное бедствие преодолеть. Мы, Ленечка, с тобой еще ушицы покушаем! Только не подведи меня, парень!

— Не подведу, обещаю! Можно еще? — Брежнев показал глазами на вазу с яблоками, первое он послушно съел, не оставив даже огрызка.

— Бери, — милостиво позволил руководитель партии. — И я, пожалуй, добавку возьму. Мы, Леня, как ученые, на пороге величайшего открытия — на пороге переустройства социалистической экономики, реанимации отечественного сельского хозяйства! Освоим целину — будет зерно в закромах. А будет зерно, значит, родится скот, а родится скот — значит, появятся на столе у труженика мясо и колбаса, а не только у нас с тобой! А сегодня мы и мясо, и зерно из-за границы прем. Мыслимо ли дело? И мясо, и зерно надо свое иметь. Самолеты делаем? Делаем! Можем? Можем! А хлеб растить не получается, ну не смешно ли? Смешно и стыдно! — скривил губы Первый Секретарь. — Мой план в кратчайшие сроки целинными землями овладеть!

Леонид Ильич стоял в дверях, усердно доедая второе яблоко.

— Поднимешь дело, я тебя не забуду, как сегодня не забыл. А ежели б не я, услал бы тебя адмирал Кузнецов к черту на кулички, и ты бы оттуда точно побитая собака на Луну выл.

— Вы мне, Никита Сергеевич, жизнь даете! — затряс черной, как смоль шевелюрой Брежнев.

— Ладно, иди! — замахал руками Хрущев и поспешил за свой заваленный бумагами стол.

— Постой-ка! — Никита Сергеевич набрал яблок, подошел к Брежневу и сунул ему в руки. — На-ка, погрызешь на досуге!