23 февраля, вторник
23 февраля, вторник
Над бильярдным столом висел зеленый абажур с махровыми висюльками. Мягкий свет равномерно освещал костяные шары.
— Восьмой налево в угол, — произнес Никита Сергеевич и с силой ударил. Шар стремительно полетел вперед.
— Мимо! — отозвался Булганин, он играл против Хрущева.
— Тише бы бил — попал, — почесал подбородок маршал Жуков, — а то долбанул со всей дури.
— Рука дрогнула, — натирая кончик кия мелком, оправдывался Никита Сергеевич.
— Играю дуплет, — сообщил Булганин и, приняв устойчивое положение, замер около стола. Он сосредоточенно целился в полосатый шар, который, отскочив от борта, должен был пойти обратно и упасть к себе в середину.
— Туза к себе! — объявил министр.
— Посмотрим, посмотрим!
— Вынимайте! — отозвался Николай Александрович и ударил.
Полосатый, как задумывалось, отскочил от борта и, откатившись на противоположную сторону, тыкнулся рядом со средней лузой.
— Ми-ма! — радостно воскликнул Хрущев. — Мазила ты, Коля, сначала прямые бить научись, а потом будешь дуплетами командовать. А я в угол бабахну! — и он прицелился в двенадцатый.
Отслеживая движение шара, Никита Сергеевич приподнялся на цыпочки. Шар с резким хлопком поразил цель.
— Ать-два, сто чертей! — сиял Первый Секретарь. — Теперь пятый, налево.
— Не разменивайся на мелочь! — советовал маршал Жуков.
— Мелочь тоже сгодится! Ловите! — шар покатился и снова попал.
— Упал! — радовался Хрущев, обходя стол и выискивая, что бить.
Булганин вынул забитую пятерку и поставил на полку.
— Девяточка на середку вышла. Туда ее! — Хрущев нежно, как былинку, толкнул шар, который на медленном ходу коснулся девятого так, что тот, хоть и стоял под неудобным углом, покатился, покатился и нежно съехал под стол.
— Вынимайте! — раскраснелся от азарта Никита Сергеевич.
— Прорвало! — с досадой выговорил Булганин.
Хрущев положил кий на плечо и оглядел поле, но на этот раз бить было нечего.
— Значит, дуплета исполню, четырнадцатого на себя!
Но четырнадцатый ушел совершенно в другую сторону, в правый дальний угол, и встал точно перед лузой.
— Тьфу ты, подставил! — расстроился Никита Сергеевич.
— Ножки свесил! — подкрадываясь к подставке, как кот к сметане, улюлюкал Булганин. — Люблю подставочки. Сколько раз учить — в бильярде главное — не подставить! Заруби себе на носу!
Один за другим Булганин закатил в угол четырнадцатый, пятнадцатый и седьмой. После каждого удара шар которым он бил, застывал аккурат в воротах лузы.
— Игра, дорогой! — забив очередную подставку, объявил Николай Александрович.
— Вылетел, товарищ Хрущев! Теперь моя очередь, — выступая вперед, заявил Жуков.
— Эх, продул! — расстроенно воскликнул Никита Сергеевич и недовольно завалился в кресло.
— Не надо было подставлять, — отозвался победитель.
— Ладно, продул — значит продул!
— Расставляй, Георгий Константинович, я разбиваю!
Жуков заправски выставил пирамиду. Николай Александрович тихим ударом разбил.
— Разбил, нечего сказать! — разглядывал раскат маршал. — Что бить-то? Этот замазан, — приседая и закрыв один глаз, чтобы точно проследить траекторию удара, примерялся он, — этот — тоже! Ну, артист!
Хрущев с недовольным видом сидел в кресле.
— Может, семерку катнешь? — предложил он.
Удар получился смазанным, шар ушел в сторону.
— Катнул, да не туда!
Министр Вооруженных Сил прицелился в туза, и коротким ударом, подкрутив своего, чтобы он возвратился в исходную точку, положил шар.
— Во прет! — присвистнул Жуков.
Вторым ударом Булганин убрал одиннадцатый.
— Я один за вас работаю. Ты б мне, Никита, хоть коньяку плеснул.
Следующие несколько ударов не принесли успеха.
На середину встал шестой. Жуков прицелился. Удар!
— Есть! — воскликнул Хрущев.
Теперь Булганин шел вынимать. Следом Жуков забил три подряд — десятый, второй и тринадцатый. Министр Вооруженных Сил насупился, прицельно бить у него больше не получалось.
— Враг сломлен! — громко объявил Георгий Константинович, но тут Булганин забил дурака. После каждого удара он прикладывался к рюмке.
— Когда, наконец, Маленкова приструним? — сделав очередной неудачный удар, произнес Николай Александрович. — Ведь ничего, подлец, не делает!
— Я бы всех чудиков скопом арестовал, как Берия планировал, не философствовал! — менторским тоном высказался Жуков.
— Нельзя, — возразил Хрущев. — Сегодня время другое, не поарестовываешь, как раньше.
— Чем оно другое?! — скривил брови Жуков. — Роту морпехов на умников, никто и не пикнет. Милиционеры от одного вида моих головорезов разбегутся. Почему не хочешь?
— Мы, ребята, не варвары. Мы строим цивилизованное государство, а не новую тюрьму.
— Денег армии Маленков не дает, госбезопасности бюджет урезал, оборонная промышленность буксует! Мало аргументов? — не унимался Жуков. — Здесь уже на вредительство тянет!
Заложив кий за спину, маршал подошел к Хрущеву.
— С тобой, Никита Сергеевич, нам гораздо спокойнее будет, и нам, и стране. А то сидят гнилой кучкой и воняют!
— Не совсем так, не совсем! — не соглашался Хрущев. — Когда дело Берии касалось, то да, того без сожаления сцапали. А эти не разбойники, они сбоку стояли.
— Как это — сбоку?!
— Сбоку.
— Каганович сбоку?! — возмутился Булганин.
— Есть основные виновники, а есть второстепенные. А если по существу разбираться, то и мы недалеко ушли. Нужно двигаться в демократическом русле, как Ленин хотел. Микоян с нами, Ворошилов к нашей компании тяготеет. Тяжело будет святой троице удержаться. Молотов, Каганович и Маленков скоро себя окончательно дискредитируют. Как они повод дадут, мы их, по-человечьи нагоним, как во всем цивилизованном мире принято, а не по-людоедски. Тем более с Молотовым мы теперь друзья-товарищи, а значит и Каганович друг.
— Добрейшей души человек — наш Никита Сергеевич! — воскликнул Булганин.
— Горячие вы, неосторожные, — отозвался Хрущев. — Ветер в голове шумит. Я вам вот что скажу, — и он удобнее развалился в кресле. — Вы, ребята, великие люди. Ты, Георгий Константинович, живая икона, точно Георгий Победоносец, а Николай Александрович — такой светлый, благородный и государственный человек, что разочаровывать вы никого не имеете права, ни единой души! Берегите, ребята, свой авторитет, не позорьтесь. Ты, Коля, и ты, Георгий, звезды на небосклоне! Не стоит низостью мараться! Сделаем дело красиво. В этом году по-любому надо Маленкова сковырнуть, а на его место — Николая, — показал на Булганина Никита Сергеевич, — мы так договаривались. А Георгия — на Колино место!
— Тактик! — похвалил Булганин.
Подойдя к хрущевскому креслу, он наклонился и, схватив Никиту Сергеевича за шею, притянув к себе, чмокнул, то ли в губы, то ли в щеку — целовать сидящего было неудобно.
— Как я тебя люблю, Никита! — вымолвил министр Вооруженных Сил. Булганин уже представлял себя в премьерском кресле. Министр вернулся к столу и мощным, через весь стол, ударом, с прихлопом, загнал в угол десятый.
— Нате! — Но следующий пробил плохо, и тут Георгий Константинович виртуозно положил дуплет.
— Кра-со-ти-ща! — подпрыгнул Хрущев. Он никак не ожидал, что Жуков забьет дуплет.
Георгий Константинович покраснел от удовольствия.
— Поздравляем, поздравляем! — восклицал Никита Сергеевич. — Давненько такого шедевра не видел, давненько!
— Ну-ка, Никита Сергеевич, налей маршалу за такой удар! — велел Булганин.
Все приподняли за героического маршала Жукова, который сам был вне себя от восторга, он отставил кий и взял предложенную рюмку.
— Будь здоров, Георгий Константинович, за тебя, наш героический полководец!
— И мне довелось с Георгием Константиновичем повоевать, я был членом Военного совета фронта, когда Жуков Московской обороной командовал, — похвастался Булганин.
— А Сталин за всю войну, лишь раз на фронт выехал, когда наступление немцев под Москвой провалилось, — вспомнил Жуков. — Вызвал меня и говорит: «Едем на передовую». Я стал его отговаривать, ведь немец противник опасный. Сталин — нет, хочу в войсках побывать! Никогда этот случай не забуду, — наморщил лоб маршал. — Едем по Можайской дороге в сторону деревни Перхушково. Смеркается, на горизонте всполохи от артобстрела. Только Перхушково миновали — стоп! — велено остановиться. Вышел он из своего бронированного «Паккарда», шинель задрал, прямо на обочине сел на корточки и нужду справил. Мороз был нешуточный. Штаны натянул, в машину забрался и назад поехали. Такой получился фронт. В сорок пятом году, после Ялтинской конференции, Сталин вдруг этот случай вспомнил. «Помнишь, — говорит, — как я немцам зад показал?»
— Что не говорите, а выдающееся была личность! — высказался Булганин.
— Величие, Коля, тоже разное бывает. А то, что он железобетонный был, с этим спорить не стану. Но время сталинское прошло, сейчас наше время настало! Разве Георгий у нас не великий? — продолжал Хрущев. — Великий. И все это понимают. Только надо ли величие напоказ выставлять? Зачем самолюбованием заниматься? Мы коммунисты, мы строим счастливое общество, самое замечательное на земле, и не для себя — для людей строим! А чтобы такое благополучное общество построить, чтобы с пути не сбиться, надо огромную волю воспитать, да так, чтобы медные трубы в сторону не унесли, как со Сталиным случилось. Только кристальный человек может за собой народы увлечь. А Сталин кого увлек? В начале войны сдрейфил, не смог даже к народу обратиться, Молотов первое слово говорил. Вот когда немца погнали, осанку героическую принял.
— Верно! — подтвердил Булганин.
— Цель у нас самая светлая — социализм на земле, вселенское счастье! А у товарища Сталина палочное счастье выходило, и социализм палочный, а социализм из-под палки не рождается.
— Вот ты лекцию прочел! — пробасил Николай Александрович. Он залпом допил коньяк. — А жены без мужей не заскучали? — вспомнив о своей Лене, забеспокоился военный министр.
Женщины уже два часа как сидели в гостиной.
— Да не-е-е! — протянул Никита Сергеевич. — Они там с Лобановым, а тот известный оратор, мертвого заговорит.
Павел Павлович Лобанов имел великий дар убежденья, как шаман, гипнотизировал окружающих.
— Что ты в нем нашел? Болтают, что у Лобанова, как и у Лысенко, сплошная показуха, — проговорил Булганин. — Генетиков, говорят, напрасно они разогнали.
— Твой Лобанов ни одного путного открытия не сделал, — добавил Жуков.
— Да кого вы слушаете?! — возмутился Никита Сергеевич. — Кто это говорит?!
— Люди говорят, — пожал плечами Николай Александрович.
— Пусть не пи…дят! — отмахнулся Никита Сергеевич. — Попи…деть мы и сами горазды. Если мне не веришь, поезжай в Сельхозакадемию, у Лобанова с Лысенко помидоры, что мой кулак! А Лысенко тот просто гений, академик Вавилов его лично выдвигал!
— Поговаривают, что и к аресту Вавилова он руку приложил, чтоб его место занять, — не унимался Булганин.
— Я и сам раньше так думал, — ответил Хрущев. — Через Серова перепроверил, не причем Лысенко. Вавилов, это Сталинских рук дело! — недовольно сопел Хрущев. — Одного Вавилова Сталин посадил, а другого, брата родного, президентом Академии наук поставил, а тот, изувер, ни разу судьбой несчастного брата не поинтересовался! Вот где подлость!
— Ладно, проехали! — потянулся за кием Булганин.
— А при Лобанове в Министерстве сельского хозяйства уже сейчас сдвиги заметны. Вы аграриев не марайте, занимайтесь лучше своими делами, с сельским хозяйством как-нибудь без вас разберемся!
— Да, успокойся, кусачий! — махнул рукой Жуков. — Я чай попью и домой поеду.
Георгий Константинович уже с год открыто жил не с женой, а с другой женщиной. С ней он появлялся повсюду, но к Хрущеву с новой сожительницей ехать стеснялся, не знал, как Нина Петровна отреагирует.
— Галя заждалась! — глядя на зама, заулыбался Булганин.
— Я жениться на Гале хочу, — признался Жуков и вопросительно посмотрел на Хрущева. — Что скажешь?
— Если любишь, женись, — ответил тот. — Партия в личные дела коммунистов не вмешивается.
На самом же деле развестись члену партии было практически невозможно. Пуританские нравы насаждались в государстве — раз женился, вот и живи с женой, и смотри — ни-ни на сторону!
Какой ты коммунист, если по девкам лазаешь? Карали за это беспощадно, хотя властная верхушка себе вольности позволяла, не очень-то законы наверху срабатывали.
Жуков обрадовался и крепко пожал хрущевскую руку.
— Вчера Молотов позвонил, — заговорил Никита Сергеевич, — предложил мне вместо Маленкова вести заседания Президиума Центрального Комитета.
— Да ну?! — воскликнул Булганин.
— Подвел к тому, что я Первый Секретарь, а. значит, и заседания Президиума должен вести.
— А ты что?
— Что, что? Согласился!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.