Философские источники учения Штирнера о личности

Философские источники учения Штирнера о личности

Скажем прежде всего несколько слов об идейном контексте и философских источниках «Единственного и его собственности».

Если мы посмотрим на философию Макса Штирнера в ее ретроспективе, то станет понятно, что она является завершением той грандиозной критики и десакрализации господствовавших в обществе ценностей, основы которой подготовили И.Кант и Г.В.Гегель, которую (робко) начал Д.Штраус, как критику официальной теологии, продолжили, обратившись уже против существующего общества и религии вообще, – братья Бауэры и Л.Фейербах, завершили же ее Макс Штирнер и Карл Маркс. [32]

Иммануил Кант в «Критике чистого разума» назвал наш век – веком критики, и эта критика действительно непрерывно развивалась в немецкой философии на протяжении шестидесяти лет (с 1783 по 1844 гг.) – от Канта, подвергшего критике нашу способность познания мира – до Штирнера.

Особенно радикальный и интенсивный характер этот процесс критики принял в предгрозовые 40-ые годы XIX века – эпоху, которую нередко называют «философской революцией» в Германии: не успел Давид Штраус осторожно подвергнуть сомнению святость библейских текстов, как Бруно Бауэр и Людвиг Фейербах развенчали Штрауса за умеренность и непоследовательность, чтобы, в свою очередь, быть развенчанными Карлом Марксом и Максом Штирнером. Идеи Штирнера, как и Маркса можно рассматривать одновременно и как финал самокритики гегельянства и – как выход за его пределы. Назвав эту эпоху «девяносто третьим годом в немецкой философии», Рене Тайяндье остроумно замечает, что один мыслитель торопится упрекнуть другого в «трансцендентности» и «теологичности», как во времена Великой Французской революции более радикальные партии спешили обвинить своих предшественников у руля власти в измене родине и революции (см.92; 294).

Левогегельянское движение 40-ых годов переросло собственно философские рамки и явилось важным фактором общественной жизни. Критическая, антиклерикальная, республиканская, антифеодальная направленность младогегельянства с элементами либерализма и социализма и страстной защитой личности – предвестник 1848 года.

При этом молодые и радикальные левые гегельянцы стремились пробиться из заколдованного идеологического царства «категорий» и «идей» к реальности, обрести реальную почву под ногами и обратить революционное острие гегелевской диалектики в сторону общественных проблем. Как писал Бруно Бауэр, бывший, наряду с Л.Фейербахом и А.Руге, одним из вождей этого движения: «Свобода не сводится к мысли. Критика должна подготовить революцию, а революция приведет к победе оппозиции над тем, что называют «законным порядком» (цит.по 208; 33). Если правые гегельянцы оставались по преимуществу на почве философско-теологических вопросов, то левые гегельянцы уходили все дальше по пути критики – сперва религии, а затем – церкви и государства и, наконец, перешли к критике отчуждения во всех его формах и к отрицанию идеологии как таковой. Репрессии со стороны властей: аресты участников движения, закрытие изданий и цензурные ограничения – лишь способствовали консолидации и радикализации младогегельянцев. Указав на общий духовный контекст эпохи создания «Единственного и его собственности», бросим беглый взгляд на рассмотрение проблемы личности у конкретных мыслителей, оказавших наибольшее воздействие на формирование мировоззрения Макса Штирнера.

Основоположник немецкой классической философии Иммануил Кант мало внимания уделял проблеме личности, но уже у него заметно отношение к индивиду по преимуществу, как к индивиду познающему, а не существующему, гносеологический, а не онтологический уклон – который потом примет такие гипертрофированные формы у Гегеля, вовсе растворившего личность в мышлении. [33]

После Канта следующий шаг в направлении к отождествлению личности, во-первых, с процессом познания, и, во-вторых, с абсолютным, общим и универсальным началом, сделал Г.Фихте. Иногда чрезмерно преувеличивают влияние Фихте на М.Штирнера (см., например, – (208; 185-186), указывая на центральное место, занимаемое в учении Фихте – «Я», формирующим мироздание вокруг себя. Определенное воздействие, по-видимому, было – оно выразилось и в учении о «Я», как единственной реальности и в огромной роли волевого начала – и у Фихте, и у Штирнера, но все же о принципиальных различиях в их философских взглядах блестяще сказал сам Штирнер: «Когда Фихте говорит: «Я – это все», то слова его, по-видимому, вполне совпадают с моим взглядом … Фихте говорит об «абсолютном» Я. Я же говорю о себе, о преходящем Я». (413; 160-170). В сущности, «Я» Фихте – это, скорее «Мы»: это, во-первых, чисто духовное «Я» (тогда как «Я» Штирнера, как будет показано ниже, – цельное, телесно-духовное «Я»), а, во-вторых, – «Я» родовое, универсальное, а не «Я» индивидуальное, конкретное и уникальное. «Я» Фихте гносеологично и абсолютно; «Я» Штирнера – единственно и онтологично.

Переходя к гегелевскому взгляду на личность и говоря об отношении Штирнера к Гегелю, приведем следующее высказывание В.Баша: «Штирнер есть анти-Гегель; это надо постоянно иметь в виду, читая его или произнося о нем суждение … Возьмите теперь противоположность построениям Гегеля, исходите не из бытия в себе, а из отдельного, конкретного, единственного индивидуума, не отправляйтесь более от океана к капле, а остановитесь около этой капли … – поймите все это и вы будете иметь точку зрения Штирнера» (413; 445). Да, Штирнер, завершающий (наряду с Фейербахом и Марксом) круг левого гегельянства и одновременно выходящий за его рамки, может быть по справедливости назван «анти-Гегелем» (наряду с другим великим мыслителем, также восставшим против гегелевского антиперсонализма, в защиту личности – Сереном Кьеркегором), но «анти-Гегелем», возросшим на почве гегельянства и во многом отражающим в своей философии его положительные и отрицательные стороны.

Здесь необходимо указать на тот двусмысленный характер всей гегелевской философии, который предопределил последующий раскол гегельянства на правое и левое крыло. С одной стороны – апология существующей действительности, с другой – революционная диалектика, могущая быть обращенной в могучее орудие критики этой действительности.

Во всей книге Штирнера ощущается влияние гегельянской школы: и в использовании диалектических приемов [34] (взаимопереходы, диалектика понятий, знаменитые «триады» и т.д.), и в элементах спекулятивного мышления. И все же, во многом исходя из Гегеля, Штирнер страстно и решительно отталкивается от него и нападает на важнейшие основы гегелевского мировоззрения. Для него абсолютно неприемлемы у Гегеля и его априорно-спекулятивное конструирование жизни, и его этатизм и панлогизм, и реакционная апология существующих порядков, но самое главное, – полное растворение личного – в общем, живого и трепетно-неповторимого – в безличном и духовном, «моего» – в абсолютном. Гегель, сводящий человека к частному моменту развития Абсолютной Идеи, игнорирующий личность, гипостазирующий понятия, был полным антиподом Штирнера, положившего жизнь и личность в основу своего мировоззрения и яростно обличающего культ «призраков» – идей, деспотизм Духа и мышления. Многие страницы «Единственного» посвящены явной или скрытой полемике с Гегелем.

Следующим немецким философом, оказавшим огромное влияние на Штирнера, был Людвиг Фейербах. По воспоминаниям участников кружка «Свободных», Штирнер редко философствовал, но если уж философствовал, – то обязательно о Фейербахе. Как и в случае с Гегелем, Штирнер многое позаимствовал у Фейербаха – для того, чтобы обратить его оружие против него самого. Он является одновременно и последователем Фейербаха, и его беспощадным критиком. Штирнера привлекали в учении Фейербаха его общий антропоцентризм, поворот к человеку и человеческому миру, попытка встать на почву реальности, реабилитация чувственности (хотя, как справедливо указывал Штирнер, чувственность понималась автором «Сущности христианства» несколько спиритуалистически (см.413; 328-329)) и критика идеологического отчуждения – в форме христианства и в форме гегелевской спекулятивной философии. Но непоследовательность этой критики, заменяющей одни отчужденные идеологические формы другими, одно «святое» другим, сентиментальное морализаторство, чрезмерная психологизация и биологизация человека (культ Любви и пр.) и, главное, возвеличивание абстрактного Человека как Рода, идущего на смену Богу, – в ущерб индивиду [35] – все это вызвало горячую критику со стороны Штирнера.

Как показал Макс Штирнер, – раскрыв механизм отчуждения и сакрализации, Фейербах остановился на полпути; на смену религии Бога предложил религию Человека, сохранив сакральное как таковое, отчуждение, как таковое, заменив «трансцендентного» и личного Бога христиан «имманентным» и безличным богом – Родом, убрав потустороннее вне нас и заменив его потусторонним внутри нас. [36] В целом, если учение Фейербаха можно назвать «критикой христианства и философией Человека», то учение Штирнера можно охарактеризовать как «критику всех форм религиозно-идеологического отчуждения и философию пробудившейся личности». Если Фейербах провозглашает и проводит свой знаменитый «антропологический принцип» (потом позаимствованный у него Н.Г.Чернышевским, П.Л.Лавровым и некоторыми другими мыслителями русского народничества), то Штирнер свое учение (впрочем, отрицающее все «принципы»), фактически основывает на «персоналистическом принципе».

Наряду с Фейербахом, другим предшественником Штирнера и одновременно объектом его критики был Бруно Бауэр, личный приятель Макса Штирнера, вождь кружка «Свободных» и глава левогегельянского течения «критической философии». По справедливому замечанию авторов книги о левом гегельянстве: «Заслуга Бауэра – в постановке вопроса о значении субъективного элемента в противовес гегелевской абсолютизации идеального вне субъективного» (208; 130). Штирнер многое позаимствовал у Бауэра: и пафос критики, не знающей границ, и акцент на самосознание свободной критической личности, выступающей в качестве творца и центра исторического процесса, и интерес к общественным проблемам, и метод «негативной диалектики» (в которой Бауэр был виртуозом, как никто из гегельянцев, кроме, может быть, Бакунина), и многие аргументы в критике Фейербаха, и мысль о необходимости превращения теории и мысли в орудие действия и реальной борьбы. Близка Штирнеру и главная идея Бауэра – идея «действенного самосознания, изменяющего действительность посредством принципиальной критики» (208; 130) и, особенно, его акцент на индивидуальность, личность, отличающий его от предшествующих гегельянцев. И все же Штирнер беспощадно критикует Б.Бауэра: и за преувеличение роли мысли и Духа, и за элементы спекулятивности и абстрактности в философии, и за непоследовательность его критики, боящейся, по мнению Штирнера, сделать последние выводы. По словам Штирнера, бауэровская «критика» – лишь новая, более утонченная, чем прежние, форма «догматизма», низвергающего одни идолы, чтобы найти и воздвигнуть новые, но не отрицающая идолов, как таковых, стремящаяся найти «человека вообще», «свободное государство» и т.д. – вместо того, чтобы раз и навсегда разрушить государство и отказаться от фетиша «идеального человека». Этой «святой критике, служащей чему-то» Штирнер противопоставляет «собственную или эгоистическую критику» (413; 338).

Итак: Фихте, Гегель, Фейербах, Б.Бауэр – таков круг мыслителей, которые оказали наибольшее влияние на формирование взглядов Макса Штирнера и с которыми немецкий анархист вступил в своей книге в яростную полемику. Чтобы дополнить круг авторов, так или иначе повлиявших на формирование штирнеровского учения, упомянем еще: сочинения писателей-социалистов, с которыми он отчасти полемизировал, отчасти соглашался (В.Вейтлинг, П.-Ж.Прудон, М.Гесс и др.) и работы по истории Великой Французской Революции (которой он посвятил свою вторую книгу – «История реакции»). Различные исследователи также находят в книге Штирнера определенные следы влияния немецких романтиков (особенно Шлейермахера и Шеллинга), сочинений поэтов, воспевших бунтующую личность – Байрона и Гете, поэзии Гейне, работ Руссо, – но все эти влияния представляются нам намного менее существенными, чем воздействие указанного выше круга представителей немецкой философии.

Завершая обзор идейных и философских источников штирнеровской философии, надо вновь подчеркнуть, что, хотя ее возникновение и было подготовлено целым рядом мыслителей, у которых Штирнер либо нечто позаимствовал, либо, напротив, с которыми, защищая личность, вступил в яростную борьбу, – все же прямых предшественников у него не было, как не было и прямых последователей: один, без союзников и учителей, Штирнер сказал свое новое слово и напал на все существующие учения, теории и представления о личности, ее месте и роли в мироздании и в обществе, был мало кем тогда (да и впоследствии) адекватно понят и был осужден большинством влиятельных мыслителей своего времени. Позаимствовав общий метод философствования у Гегеля и методологию критики отчуждения – у Фейербаха, все же в своих взглядах на проблему личности – центральную проблему его философии, Макс Штирнер глубоко оригинален. При всех многочисленных недостатках, вопиющих противоречиях и двусмысленностях учения Штирнера, оно поражает своей новизной, глубиной, смелостью и богатством мысли.

Книга Штирнера пронизана духом свободы не только по содержанию, но и по форме: она бесконечно далека от догматизма и мертвой косности системы, от тяжеловесного и непонятного широкому читателю языка «кабинетной философии» (столь характерных для немецкой философской мысли), она не содержит рецептов и аксиом – но лишь цельный и обоснованный взгляд на рассматриваемые проблемы. Ведь личности, признаваемой за высшую ценность, нельзя что-то предписывать, невозможно дать «рецепт» ее «свободы» – можно лишь указать на то, что делает ее несвободной и высказать соображения о том, как она могла бы достичь само-освобождения. Поэтому учение Штирнера – не «абсолютная» система, претендующая на законченность и универсальность (наподобие гегелевской), но открытый и свободный взгляд свободного человека, содержащий разрушительную критику существующей в обществе несвободы и отчуждения личности и указывающий (намного менее подробно и детально) на позитивные ценности и принципы, которые могут способствовать изменению такого положения вещей. Даже во второй части своей книги (которая формально посвящена в основном изложению его позитивных идей) Штирнер больше спорит, полемизирует, критикует, разоблачает, нежели излагает свои положительные воззрения (которые зачастую приходится находить «между строк» и реконструировать по отдельным замечаниям).

Штирнер не соблюдает жесткой последовательности в изложении и то забегает вперед, то возвращается назад. Критика и полемика – вот его излюбленная стихия. Он не ищет себе легких врагов, не тратит сил попусту (например, – в очередных нападках на официальную церковь – ее дело он считает уже безнадежно проигранным в ближайшей исторической перспективе), он сразу кидается в атаку на самых «передовых», «свободолюбивых» и «гуманных», сочетая смелое и тонкое нападение с убедительным отстаиванием своей позиции и выставляя своих оппонентов смешными и половинчатыми ретроградами. Ему удается, оказываясь крайним из крайних, убедительно обвинить «свободомыслящих» – в деспотизме, «критиков» в догматизме, «просветителей» – в мракобесии, «атеистов» – в религиозности. Эту полемику Штирнер ведет во всеоружии диалектики, философских познаний, смелости, радикализма и сарказма. Штирнер хорошо знает сильные и слабые места своих оппонентов (Фейербаха, Бауэра, Гегеля, буржуазных либералов и пр.) и, отдавая им должное, адекватно излагает их взгляды.

Книга Штирнера – это одновременно и сочинение, посвященное самым общим «мировым» философским вопросам, и злободневная публицистика, отзывающаяся на текущие вопросы дня, бичующая конкретные пороки существующего общества и вступающая в полемику по сиюминутным вопросам. Одно из главных и бесспорных достоинств стиля «Единственного» – богатый и прекрасный литературный язык, делающий идеи автора доступными широкому читателю, не поступаясь при этом глубиной и тонкостью мысли. Конкретные примеры чередуются с философскими обобщениями, а полемика с оппонентами может быть прервана таким, например, ехидным «лирическим отступлением», обращенным к читателю: «Мой любезный читатель … Мы можем пройти вместе еще кусок пути, пока и ты, может быть, повернешься ко мне спиной за то, что я смеюсь тебе в лицо» (413; 28).

Дух свободы, веющий в каждой строке его труда, делает книгу Штирнера – книгой-вызовом, перчаткой, брошенной в лицо и самодовольному немецкому филистеру и коллегам по «философскому цеху». Срывая все маски «возвышенного» и «святого», разоблачая все напыщенные декларации, Штирнер стремится сделать скрытое и тайное явным, неосознанное – осознанным ( и это его роднит с Ницше); острие его ненависти направлено против лицемерия существующей идеологии и морали.

В.Баш, автор интересного исследования о Штирнере, говоря о его книге, констатирует: «С первой до последней страницы проходит единственная мысль, но она расчленяется на бесконечные вены и артерии и в каждой из них течет такая богатая ферментами кровь, что пытаешься описать каждую из них» (413;442). Это совершенно верное замечание.

При том, что Штирнер – певец одной темы – темы личности, темы «Единственного», эта тема обретает в его учении необычайное богатство и полнозвучие, изобилует конкретными мыслями, замечаниями, нюансами, деталями и афоризмами и проводится с классической последовательностью. В этом последовательном разворачивании своей главной мысли Штирнер поистине совершенен и всесторонен. Критика Штирнером всего, порабощающего личность, столь бесстрашна и последовательна, что многие его современники недоумевали: уж не розыгрышем ли она является? Позднее, например, В.Виндельбанд высказывал предположение, что труд Штирнера – есть лишь пародия на Бруно Бауэра и его критику всякой критики (см. 69; 44).

Проводя с таким завидным постоянством тему личности, учение Штирнера одновременно и достигает большой глубины, оригинальности и новизны мысли, и неизбежно впадает в глубочайшие противоречия с самим собой: содержит глубокую правду и страдает односторонностью и ущербностью. В философии Штирнера обнаруживается явный «перекос» и вопиющая диспропорция между разрушением и созиданием, единичным и общим. Искусственно разрывая эти неделимые пары и абсолютизируя одну лишь из их сторон, Штирнер сам себе готовит западню. Провозглашая в своей книге ценность исключительно единичного и объявляя все общее несуществующей «абстракцией» и порой в азарте полемики доводя свою мысль до абсурда, Штирнер сам провоцирует читателя на критику своей философии изнутри: любая частная правда, будучи абсолютизирована в своей односторонности, превращается в неправду.

Двусмысленности и противоречия книги Штирнера усугубляются небрежным употреблением им многих понятий и выражений, что способствует вульгаризированному пониманию его учения. Автор «Единственного» допускает неаккуратность в употреблении многих слов, недомолвки в объяснении их смысла, а порой сознательно эпатирует читателя. Грубые фразы, вроде: «я пожираю мир», «я эксплуатирую тебя, питаюсь тобой», – будучи вырваны из контекста, подставляют немецкого анархиста под ожесточенную критику недобросовестных врагов и под похвалы неумных почитателей, – причем и те, и другие, едины в том, что за этими фразами не видят подлинного смысла идей Штирнера. Однако и сам мыслитель отчасти виноват в таком неадекватном понимании своей философии. Таким образом, Макс Штирнер не только противоречит сам себе по существу, но и усугубляет эти противоречия необдуманными выражениями и фразами, порой огрубляющими его мысль, недоговоренностями и путаницей в терминах [37], многозначным употреблением одних и тех же слов без соответствующих разграничений и разъяснений.

В целом, завершая общую характеристику книги Штирнера, мы можем констатировать, что изучать идеи Штирнера и очень просто и очень сложно. Просто – ибо он, будучи глашатаем одной темы – темы личности, чрезвычайно ярко, всесторонне и последовательно, убедительно и разнообразно раскрывает эту тему, чему способствуют ясность и афористичность его языка. Сложно – ибо философия Штирнера до такой степени противоречива и двусмысленна по самому существу своему (а не только из-за отдельных неудачных примеров, формально-логических ошибок и порой небрежно употребляемых понятий), что ее неизбежно окружает пелена непонимания – как апологетического, так и враждебного, пелена разнообразных, но одинаково далеких от истины трактовок и стереотипов. И все же мы попытаемся преодолеть эту пелену и, выделив в учении Штирнера о личности самое важное, новое и ценное, остановимся на главных противоречиях этого учения. Мы рассмотрим указанные противоречия во всей их драматической остроте, во всей их «правде», и в их «неправде», в их ценности и ошибочности, и постараемся показать – как, по нашему мнению, возможно преодолеть эти противоречия, находясь в рамках анархического мировоззрения. Нашу задачу облегчит то, что сам Макс Штирнер, как мы постараемся показать, в значительной мере наметил путь к снятию этих противоречий, отчасти преодолев многие крайности собственных поспешных суждений.

Теперь от рассмотрения личности Штирнера, философских источников его учения и общего обзора его книги в целом – перейдем собственно к реконструкции и анализу его философии.