История одного центуриона
История одного центуриона
Он родился в деревне, в провинции, неподалеку от столицы. Роста парень был невысокого, но хваткий, крепкий. Выбирая жизненный путь, решил пойти в армию. Незадолго до этого как раз окончилась очередная война — может быть, это свою роль сыграло, а может быть, то, что в империи солдатам и офицерам неплохо платили, пенсия опять же высокая… Молоденького офицера направили в Армению — за пополнением. Эта экспедиция запомнилась образованному имперскому офицеру на всю жизнь.
Пополнение — дикие горцы в страшных лохмотьях, многие из которых не знают никакого языка, кроме родного. Списков нет, бардак. На вокзале шум, гам, неразбериха, свист паровозного пара. Матери призывников воют, бросаются под колеса паровоза. И среди всей этой толпы — одинокий молоденький офицерик в щегольской форме… В метрополию новобранцев везли в теплушках. И уже в Тбилиси состав нагнал гонец с нужными документами, который сообщил офицеру, что тот увез десять лишних и забыл пять своих новобранцев.
В дороге армяне устроили грандиозную драку с грузинами. Дрались жутко — чем в руки попало. Офицер выхватил ТТ и начал палить в потолок, еле-еле разнял абреков. После чего сел на деревянные нары и подозвал к себе зачинщика, демонстративно сдвинув по ремню кобуру поближе к пряжке:
— Ты зачем драку затеял?
— Нэт! Это нэ я!
— Как же не ты?! — возмутился офицер. — Я же видел, как ты сухарями стал кидаться!
— Нэт! Нэя!
Поняв, что дальнейшие препирательства бесполезны, офицер, не вставая, двинул сапогом в грудь варвара. Да так, что тот перелетел через буржуйку, свалив печку.
— Пока доедем, я вас всех по одному перестреляю, — пообещал офицер, доставая из кобуры ствол. И увидел, как замер, затих вагон. Дети гор поверили. Для диких варваров офицерик в ладной форме, с пистолетом был воплощением имперской власти. А власть может и пристрелить, с нее станется.
Это случилось в 1951 году. Офицер — мой отец. Умеет человек работать с людьми…
Отец пустился в эти воспоминания на своем дне рождения, который мы отмечали на даче. Советский полковник справлял свое 76-летие в кругу детей, жены, родственников и внуков. Империя, которой он служил, к тому времени рухнула, его родная деревня превратилась в дачу. А за праздничным столом тянулся «без причины, с полуслова вечный русский разговор». Все говорили со всеми, в перекрест, через стол. Такой нормальный, цивилизаторский разговор. Не про погоду…
Галка, жена моя, говорила, что сына своего «в такую армию» не отдаст, не для того растила. Было бы у нее пять сыновей, еще можно было бы одним рискнуть, а когда один… Ее отец и мой тесть твердил Галке, что нужно рожать побольше, а то вымираем. Наташка, моя двоюродная сестра, рассказывала, как ее подруга приехала из Парижа (а может, Берлина) и город ее неприятно поразил количеством негров (или турок) на улице. Престарелая тетя Лида бредила, как они хорошо жили при империи, когда нас «все уважали и боялись». Отец, переключившись с армейских воспоминаний на гибель Нечерноземья, говорил о вырождении деревни. Типа польскую картошку покупаем, а свой крестьянин спился…
— Дед! — пытался я ему объяснить, — сельское хозяйство в условиях русского Нечерноземья нерентабельно. Раньше, когда было натуральное хозяйство, когда было крепостное право при царях и при Сталине, это было неважно. А потом пришла экономика и все расставила на свои места. Нерентабельно! Вот люди и спиваются, поскольку их существование на этой земле бессмысленно. Такой у них дешевый водочный гедонизм в отсутствие высокой цели. На югах нет такого повального пьянства, потому что урожайность там выше и есть экономическая целесообразность что-то растить. А тут живут одни вырожденцы. Впрочем, если бы не они, не тихие спивающиеся провинциалы из маленьких городков и деревень, кто бы в армии служил?.. Кстати говоря, нашими коллегами в Древнем Риме все те проблемы, о которых мы говорим, тоже осознавались, о них говорили, писали, пытались решать…
И закончилось там также, как у нас — распадом империи. Вот только я бы не стал, как Филофей, называть Москву Третьим Римом. Третий Рим — это Запад. А Москва — Карфаген. А Карфаген, как известно, должен быть разрушен…
Конкуренция Запада и Совка не была конкуренцией двух принципиально разных типов цивилизации. Эта была конкуренция близких родственников, конкуренция двух «современных античностей» — Прагматичной и Экстатичной…
Традиционалисты-дугины-катоны пеняют нам, цивилизаторам, за излишний упор на экономику, за глобализаторство и культурную нивелировку. Так вот, именно недооценка экономики, точнее говоря, человеческой алчности, животности, любви к развлечениям, гедонизму, хорошей жизни (а это все только и развивает экономику, заставляя людей работать) — привела к падению Советского Карфагена. Всем, что есть лучшего в нас и в нашей цивилизации, мы обязаны худшим чертам нашей животной личности. А лучшие, альтруистические черты этой личности, например, коллективизм и стремление принести всем добро, порой ведут к войнам, концлагерям и крови. Парадоксальная диалектика жизни.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.