9

9

Бытие — это странствие. Странствие индивида, которое начинается в мягкой тьме материнского чрева. Странствие вида, которое началось в этом диком краю, в утробе Земли. Странствие жизни, вышедшей из космического чрева.

Три измерения страннической судьбы вписаны в судьбу каждого. Все наложило свои, пусть едва различимые, отпечатки на плоть и на психику.

Странствие индивида кратко: один вдох — и конец. А странствие вида? Жизни в целом?

И кажется тебе, что опять ты всматриваешься в пустую полость черепа, некогда заполненную мозгом, в котором были заложены возможности как самоуничтожения, так и самовыражения. Теперь пришла пора делать выбор между этими возможностями. Выбор, что определит будущее вида, а то и жизни вообще в этой части вселенной.

Прошлое может дать нам совет. Но прибежищем служить оно не может. Как не дано индивиду вернуться в материнское чрево, так и нельзя нам физически возвратиться в дебри, откуда вышел наш вид. Скитаясь в этом краю и лелея чувство возврата на родину, ты все равно знаешь, что в любое время можешь вернуться — и на самом деле скоро вернешься — к свойственному тебе образу жизни.

И все-таки от дебрей не уйти. Они с нами, как бы ни преобразовала изобретательность наше существование. Уже физически дикая природа в повседневной нашей жизни ближе к нам, чем мы себе представляем. В наших домах с паровым отоплением, под защитой одежды мы сохранили климат саванны. Комнатные цветы, домашние животные, птицы в клетках пробуждают воспоминания о дикой природе. Гриль в вашем саду, пусть даже с дорогостоящими приспособлениями, — попытка цивилизации возродить настроение людей, жаривших добычу на костре. Тепло открытого камина — это и тепло от живущих в твоем подсознании давних лагерных костров.

На более глубоком уровне, где-то в долгой видовой памяти, дикая природа представлена типом реакций, ритмами организма.

Начав отрекаться от дикой природы, изменив ее ритму, мы как вид оказались во власти антиритма — состояния, при котором бытие распадается на составные части; у отдельного человека это состояние называется неврозом.

Голос дикой природы и откровения ищущей мысли сходятся, говоря, что ради нашего собственного здоровья и ради Земли нам необходимо вновь обрести живую потребность в связующих нитях.

Связь с прошедшим настоятельно необходима, чтобы определять свои координаты. Не менее важна возможность заглянуть в будущее, чтобы брать верный азимут для дальнейшего движения.

Как стремительно было развитие, сделавшее нас тем, что мы есть! Если термит в своем термитнике вон там последние полсотни миллионов лет не изменялся, то лишь десяток-другой миллионов лет минул с той поры, когда расстались будущий человек и будущий шимпанзе. Всего несколько миллионов лет назад некая генетическая случайность в этой долине утроила объем мозга одного примата по сравнению с мозгом другого. И каких-нибудь несколько тысяч лет наш вид использует эту случайность, чтобы при помощи копилки знаний — языка и хитроумных технологий — так воздействовать на среду, что она по-новому воздействует на нас. Вид с таким бурным развитием вправе рассчитывать на дальнейшую динамическую эволюцию. При условии, что намеренно или по неосторожности не поставит крест на собственном будущем.

Трудность и захватывающий интерес дальнейшего странствия обусловлены тем, что мы больше не можем позволять внешним случайностям направлять нашу эволюцию, а должны сами осмысленно руководить ею.

Опыт психотерапии показывает, что ощущение индивидом вызова может пробудить в нем мощные ресурсы, позволяющие обратить надвигающуюся трагедию в победу. Так неужели великий вызов, заложенный в новом понимании ответственности вида за дальнейшую эволюцию, не воодушевит на усилия, превосходящие все прежние достижения нашего вида во время его стремительного странствия?

Прошлое не может служить прибежищем. Эволюция — всегда движение вперед. Но без солидарности с прошлым нет солидарности с будущим. Обе перспективы одинаково необходимы для искреннего и смиренного восприятия солидарности с жизнью.