«Чайка» нашего времени Вячеслав Суриков

«Чайка» нашего времени Вячеслав Суриков

Одним из центральных событий очередного Волковского театрального фестиваля, завершившегося на прошлой неделе, стали показы «западной» и «восточной» версий пьесы Чехова «Чайка»

section class="box-today"

Сюжеты

Театр:

Дух гуманизма Товстоногова

«Здесь все в космосе»

/section section class="tags"

Теги

Театр

Культура

/section

Волковский фестиваль в Ярославле — единственный российский театральный фестиваль, основная программа которого ориентирована на зарубежные спектакли, поставленные по произведениям русских драматургов. По словам художественного руководителя фестиваля Ольги Никифоровой , в любом уголке мира найдется театр, где непременно идет пьеса Чехова. Чуть с меньшей степенью вероятности на афишах зарубежных театров можно встретить имена Гоголя и Достоевского. Из современных русских драматургов за пределами России чаще всего ставят братьев Пресняковых и Ивана Вырыпаева. Выбор для составления афиши фестиваля, концепция которого заявлена как «русская драматургия на языках мира», есть всегда. Но и на этот раз на сцене Театра драмы имени Федора Волкова, где проходили основные фестивальные показы, доминировал Чехов.

Две «Чайки»

«Чайка» — культовая пьеса для театралов всего мира ничуть не в меньшей степени, чем для театралов русских. Чехову, как в свое время Шекспиру в «Гамлете», удалось открыть универсальные формулы искусства и человеческого бытия, ценность которых со временем только возрастает. Как и Шекспир, Чехов использует прием «пьеса внутри пьесы», причем главный герой выступает не только ее автором, но и режиссером, что становится поводом для вложения в его уста высказываний о природе театрального искусства. Константин Треплев, подобно Гамлету, пытается уловить границу между реальным миром и миром условным и понять, каким образом они связаны друг с другом, кто из них больше влияет на человека. Сценическое воссоздание мучительных поисков новых форм, переплетенных с идущей своим чередом обыденной жизнью, — испытание для режиссера, которого невозможно избежать, если он претендует на достойное место в театральной иерархии.

Кредо Вильнюсского городского театра: ставить современную драматургию как классику, а классику — как современную драматургию

Фото: Денис Матвеев

Основатель Вильнюсского городского театра Оскарас Коршуновас претендует. Традиционно в списке наиболее значимых современных режиссеров из Литвы он идет третьим после Някрошюса и Туминаса, но с каждым годом этот порядок становится все более условным. Коршуновас — полноправный житель европейского театрального олимпа, и его «Чайка» еще одно тому подтверждение.

Спектакль поставлен почти без декораций: десяток стульев по ходу действия перемещаются с места на место по сцене. Актеры одеты так, будто собрались для читки, а не для представления на публике. Они перебрасываются репликами, потом начинается монолог Треплева, потом появляются Аркадина с Тригориным. Спектакль, который идет на литовском языке (для зрителей над сценой бегут субтитры), неторопливо втягивает в свое пространство. В какой-то момент персонажи пьесы рассаживаются на стулья лицом в зрительный зал в ожидании представления, обещанного Треплевым. Спектакль не начинается. Возникает пауза. Актеры, которые в этот момент выступают в роли зрителей, терпеливо ждут. «Настоящие» зрители, сидящие в зале, начинают нервничать. Ярославская публика пыталась запустить действие аплодисментами, которые звучали в зале несколько раз. Наконец гаснет свет, вспыхивает световая декорация, на ее фоне появляется Заречная и экспрессивно произносит свой монолог. Затем идет дым, и мнимые зрители начинают беспорядочно метаться по сцене.

Это первая эмоциональная встряска, которую устраивает Коршуновас. Их будет еще несколько. Каждая непредсказуема. В спектакле неизвестно откуда появляются сцены, которые выглядят неузнаваемо. Но самое поразительное то, как звучит текст: как будто не было тех ста лет, минувших с тех пор, как он был написан. Все эти джинсы, шорты, майки поначалу выглядят очень странно, но потом понимаешь, что должно быть только так и никак иначе.

«Чайка» японского театра «Читен» входит в программу «Четыре шедевра Антона Чехова», которую театр реализует с 2007 года

Фото: Татьяна Кучарина

Японская версия, показанная театром «Читен», начинается с перформанса, который должен размыть четвертую, воображаемую стену между актерами и зрителем. Актриса раздает зрителям чай и печенье, попутно рассказывает о том, почему в России принято давать длинные имена, и показывает, как устроен русский самовар. Взаимодействие со зрителем происходит параллельно с попытками Треплева призвать Заречную на сцену. Режиссер Мотои Миура сконцентрировался на монологах и диалогах Треплева и Заречной, от всех остальных остались лишь отдельные реплики. У японского Треплева забинтована голова, он не расстается с пистолетом, его монологи напоминают стендап-шоу. Нина грустит, словно заранее знает, что рано или поздно ей придется отправиться в Елец в третьем классе с мужиками, а в Ельце образованные купцы будут приставать к ней с любезностями. Треплев стреляется несколько раз, бьет чечетку и прилагает максимум усилий, чтобы удержать внимание зрителя. Периодически с уст актеров срывается собачий лай — лают Константин и Маша. Таким образом они пытаются рассказать о своих страданиях, которые столь сильны, что не выразимы словами.

«Война» и «Фауст»

Спектакль «Война» — проект Международного фестиваля имени Чехова — с трудом поддается жанровому определению. На Волковский фестиваль он попал напрямую с фестиваля Эдинбургского, где и состоялась его европейская премьера, приуроченная к столетию с начала Первой мировой войны. Режиссер Владимир Панков — основатель и художественный руководитель студии SounDrama. Больше десяти лет он занимается постановкой театральных действ, в которых совершенно особым образом смешиваются тексты и музыка. В результате возникает что-то еще, что позволяет говорить о тех самых новых формах, которые так беспокоили чеховского Треплева.

figure class="banner-right"

var rnd = Math.floor((Math.random() * 2) + 1); if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

«Война» — это одновременно и опера, и драма, и больше чем каждая из них по отдельности. Работа над спектаклем шла два с половиной года. В качестве драматургической основы Панков избрал роман Ричарда Олдингтона «Смерть героя» и добавил к нему тексты из «Записок кавалериста» Николая Гумилева. В спектакле лейтмотивом звучат отрывки из «Илиады» Гомера, по большей части на языке оригинала. В любом другом случае это, скорее всего, было бы вычурно, но в спектакле Панкова они на удивление органичны. Более того, они придают «Войне» эпический размах. Персонаж Олдингтона — всего лишь несчастный обыватель, нечаянно попавший в жернова войны и созерцающий сокрушение гуманистических идеалов. Но смерть, которая в конце концов его настигает, превращается, подобно смерти Гектора, в трагедию вселенского масштаба. И это смерть всего лишь одного человека на войне, где погибли миллионы.

«Фауст» — одна из самых популярных и самых дорогостоящих для постановки опер

Фото: Евгений Иванов

Панков повторяет мысль, которая ненова: война абсурдна и иррациональна, в какой-то момент она превращается в ненасытное чудовище, которое пожирает и своих, и чужих детей. Все, что остается человеку, который с ним сталкивается, — достойно встретить страдания и смерть: «Повержен божественный Гектор! Гектор, которого Трои сыны величали, как бога!»

«Фауст» Гуно в версии Новосибирского государственного академического театра оперы и балета, — еще одно театральное представление на стыке жанров: в нем опера сочетается с балетными сценами, но так было задумано автором. Новосибирский театр занимает третье место в стране по посещаемости после Большого и Мариинского. На его счету восемнадцать «Золотых масок». Визуальный ряд оперы на Волковском фестивале был представлен в видеоверсии в сопровождении оркестра, хора и солистов — всего 160 человек, и они едва поместились на сцене. Мефистофель предстает эдаким Воландом, спустившимся на Землю не столько по просьбе отчаявшегося Фауста, сколько ради того, что узнать, как там «обстоят дела на местах». Чтобы спеть свои знаменитые куплеты о власти золота, он выезжает на сцену на красном кадиллаке. Режиссер Игорь Селин вообще не слишком церемонится с классическим произведением, но делает это красиво. «Фауст» — пышное, яркое зрелище, которое даже в видеоверсии поражает своими масштабами. Впрочем, оно вполне под стать музыке Шарля Гуно, прозвучавшей на фестивале в живом исполнении.

И в «Войне», и в «Фаусте» наступает момент, когда в памяти всплывает цитата из «Чайки»: «Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно». Последние сто лет она нависает над театралами дамокловым мечом, и они продолжают искать. В театре, «без которого нельзя», всюду Чехов. Всюду «люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени…». Или, как начертано на недавно установленном в Камергерском переулке памятнике Станиславскому и Немировичу-Данченко, «Homines, leones, aquilae, et perdices, cervi comigeri…».