ОДНА ГОЛОВА ХОРОШО, А ДВЕ — ХУЖЕ? «Круглый стол» в редакции «Завтра»
ОДНА ГОЛОВА ХОРОШО, А ДВЕ — ХУЖЕ?
«Круглый стол» в редакции «Завтра»
Александр ПРОХАНОВ, главный редактор газеты "Завтра".
Мне кажется, настало время обсудить проблему сегодняшнего российского двоевластия. Ибо эта проблема для России традиционна и опасна. В своем новом романе "Виртуоз" я попытался передать свои ощущения по этому поводу языком художественной прозы. Разделение, раздвоение власти в себе самой видится мне предвестием новой русской катастрофы. Ибо исторически любое двоевластие кончалось очень скверно для нашего государства и для нашего народа. Все "чёрные дыры" русской истории так или иначе были связаны с феноменом двоевластия. Например, конец киевско-новгородской эпохи — типичный пример двоевластия, или даже многовластия, когда вокруг престола формировались параллельные центры, междоусобная рознь которых, в конце концов, разрушила единое пространство Руси. В период Смутного Времени возникло классическое двоевластие между боярами и московским престолом, и в этот зазор врывались страшные смерчи, которые разметали Московское царство и погубили, по существу, второй великий этап русской истории и государственности. Двоевластие между Временным правительством и Советами привело к гражданской войне и последующим драматическим событиям, из которых Сталин был вынужден вытаскивать Россию через войны и террор. Двоевластие Горбачёв—Ельцин погубило Советский Союз.
И возникшее сегодня двоевластие Путин—Медведев, которое от всех прежних форм отличается тем, что это двоевластие было специально создано, сфабриковано самой властью, а не явилось трагическим результатом расслоения и внутриэлитной борьбы, — эта форма двоевластия, как мы видим, тоже не препятствует и даже способствует дестабилизации страны.
В результате и возникают вопросы: какие причины, собственно, породили эту конструкцию, каким целям она служит? Вопросы, которые порождают отдельную конспирологию, отдельные мифы, и борьба мифов вокруг этой ситуации тоже усиливает нестабильность в стране. Я надеюсь, что вы, эксперты, которые собрались за этим столом, поможете найти ответы на эти вопросы.
Тимур РУСЛАНОВ, конфликтолог.
Сама по себе концептуальная тема властного дуумвирата применительно к современной России достаточно интересна. Но для меня гораздо важнее, каким образом возможные варианты развертывания этой проблемы могут сказаться на ближайшем будущем нашей страны. Представляется, что наиболее вероятны три сценария, один из которых может реализоваться вплоть до начала осени следующего года. Перечислю их в порядке приоритетности.
Первый сценарий — это форс-мажорное возвращение Путина в Кремль. При этом будет сделана попытка трансформировать путинскую "властную вертикаль" в более жесткую управляющую модель. Если, конечно, найдутся соответствующие кадры. Вероятность осуществления этого сценария сегодня — примерно 50%.
Вероятность второго сценария — примерно 30%. Это сохранение нынешнего статус-кво в отношениях между Путиным и Медведевым, при этом всё продолжает идти, как идет, страна медленно и неуклонно проседает под давлением внутренних и внешних конфликтов.
Третий сценарий, на него остается всего 20%, но это все-таки не пять, а двадцать процентов, — постепенное укрепление позиций Медведева как президента и ослабление Путина: и как национального лидера, и как премьер-министра. В рамках этого сценария должны усиливаться либеральные и прозападные тенденции в политике Кремля, с соответствующими лозунгами, типа, что в одиночку России из глобального экономического и финансового кризиса не выбраться, нужно договариваться с США, компромиссы всегда важны и т. д.
Какие факторы могут повлиять на осуществление того или иного сценария? Я полагаю, что таких ключевых факторов шесть.
Первый из них по значимости — это межличностные отношения внутри дуумвирата Путин—Медведев. С моей точки зрения, где-то с середины апреля началось новое политическое сближение между Путиным и Медведевым. Напомню, что за три-четыре месяца до этого было опубликовано интервью Путина западногерманской прессе, где в ответ на вопрос: "Какой ваш самый главный недостаток?" — он сказал: "Доверчивость". На фоне тех процессов, которые тогда происходили, было понятно, что именно и кого именно он имел в виду. Расхождения между президентом и премьер-министром начались уже в мае 2008 года. Возможно, своего пика их взаимное отчуждение достигло в нынешнем марте, когда в Москве побывала Хиллари Клинтон и почти в открытую потребовала от Медведева убрать Путина с премьерского поста. Видимо, действующий президент РФ, по мнению премьер-министра, не прореагировал так, как должен был. Но позднее Медведеву всё же удалось убедить Путина в своей лояльности, доказать, что он верен обязательствам, которые были даны осенью 2007 года, когда происходил окончательный выбор преемника... После этого, уже в апреле, появилось известное интервью Путина японской прессе, где он назвал Медведева "очень порядочным человеком".
То есть на сегодня острота отношений пока снята, и Путин фактически начал готовиться к своей следующей президентской избирательной кампании. Это и поездка в Пикалёво, и концентрация внешнеполитических функций в руках у премьера, и жесткие заявления по поводу "посадок", и форсированное создание странного Таможенного союза, чтобы освободить Россию от единоличного вступления в ВТО, и многое другое. Для выборов 2012 года такой "ранний старт" совершенно ни к чему, поэтому я считаю, что по некоей очень уважительной причине Медведев уйдёт с поста президента до лета или, по крайней мере, до осени 2010 года.
Вспомните еще этот закон, по которому президент отныне лично назначает председателя Конституционного суда. Судя по всему, размен произошёл, и Медведеву гарантировали, что он будет назначен туда — помимо всякого Совета Федерации.
Второй ключевой фактор — практически неизбежное обострение социально-экономической ситуации в стране нынешней осенью, когда пойдет гораздо более мощная волна невозврата корпоративных кредитов, возможно, рухнет цена на нефть, резко возрастут масштабы безработицы. Одно дело, когда 17-19 миллионов "каждый день испытывают чувство голода", как было у нас и до кризиса, другое дело — когда почти 40 миллионов не имеют возможности потреблять минимальное количество необходимых калорий вот уже в течение нескольких месяцев, и третье — когда более 90 с лишним миллионов граждан России, включая детей, могут столкнуться с беспощадной реальностью каждодневного недоедания.
Третий ключевой фактор — внешнее давление. С кем или при помощи кого мы будем выходить из кризиса? С американцами? Америка резко настроена против ВВП — все группировки высшего американского истеблишмента едины в отношении того, что Путин ни в коем случае не должен возвращаться в Кремль. И дело не в личных симпатиях или антипатиях. Просто за восемь лет путинского президентства американская элита убедилась в непредсказуемости и неуправляемости ВВП. А в условиях возрастающих непрогнозируемых рисков Путин может превратиться в один из наиболее опасных факторов глобальной неопределённости.
Еще более жесткой позиции в отношении В.В.П. придерживается управляющее ядро Евросоюза. Сейчас здесь формируется новый консервативный франко-германский стержень, Меркель—Саркози. Новый проект Лиссабонской декларации де-факто ведет к такой модели корпоративной Европы, где будут превалировать именно Франция и Германия, несколько меньше окажется влияние Испании и Италии, Британию отодвинут в сторону, а остальные "европартнеры" должны будут просто "брать под козырёк".
Поэтому для Евросоюза Путин тоже — персона нон грата, нависшая над старой Европой со своими стратегическими трубопроводами. Потому и "Северный поток" Европа умело мурыжит, и "Южный" — несмотря на явную вроде бы экономическую заинтересованность той же Германии.
Китай — вообще особая статья. Для Китая сегодня приоритетом является не Россия, не ШОС, а сохранение некоего глобального равновесия в отношениях с США, и создание на Дальнем Востоке новой геополитической и геоэкономической зоны, которая выстраивалась бы вокруг формируемой оси Япония—КНР с перспективой присоединения к ней объединенной Кореи. Всё это может реализоваться уже в ближайшие пять-семь лет. Дилемма для японцев, как ее формулирует Китай, проста: кто в нынешней мировой ситуации может обеспечить вам большую безопасность? Мы, китайцы, или они, американцы? И ракетно-ядерный кризис вокруг КНДР призван продемонстрировать, что китайцы здесь могут и контролировать ситуацию и управлять ею, а американцы — уже нет.
Следовательно, гипотетическое пока форс-мажорное возвращение Путина будет происходить на фоне усиливающегося неблагоприятного для него внешнего давления и потребует от нынешнего премьер-министра немалой политической воли — куда большей, чем, если бы он "просто" остался на третий президентский срок.
Четвёртый фактор — усиление влияния "региональных баронов" на общефедеральную политическую сцену. Это Лужков, Шаймиев, Рахимов и еще 10-15 человек. Юрия Михайловича последнее время постоянно отправляют в отставку — а он чувствует себя нормально, говорит, что будет закрывать "Черкизовский рынок — это скопище порока" и так далее. В сентябре 2008 года его отставке якобы странным образом помешала война на Кавказе, в марте 2009 года — конфликт между Медведевым и Путиным… Или последние инвективы Рахимова против "Единой России" — вы помните, кто является лидером этой "партии власти"? И что? Для этих десяти-пятнадцати человек выгодно в принципе сохранение нынешней ситуации дуумвирата, при которой кардинальные кадровые решения невозможны.
Пятый фактор — разгорающаяся конфликтная спираль на Северном Кавказе. Но Кремль не может и не хочет открыто сказать, что там происходит. Между тем клановая борьба за власть и ресурсы в этом регионе, и особенно в Ингушетии и Дагестане, неуправляемо переходят в силовую фазу. Причина тривиальна — в условиях кризиса делянок для "выращивания денег" становится всё меньше, а претендентов на эти делянки — всё больше.
И последний, шестой (а на самом деле, может быть, и первый по значимости) фактор — глобальный финансово-экономический кризис, который как бы окутывает собой всё остальное. Если цена на нефть рухнет до 25-30 долл. за баррель, а мировые кланы, пытающиеся управлять процессом, вполне могут попытаться это сделать в нужный момент (вспомните историю СССР в 1988-91 гг.), — игру в дуумвират придется вынужденно прекращать. А реальную власть либо концентрировать, либо делить по-настоящему, потому что у нас даже официальный бюджет на 2010 год рассчитан исходя из 50 долл. за баррель. Но и без этого объективная необходимость в масштабном "козле отпущения", на которого придется возложить ответственность за весь негатив и изгнать из "властной вертикали" ради её сохранения как целого, чрезвычайно велика и почти критична. Причем в нынешней конфигурации ни Кудриным, ни Чубайсом не отделаешься, вопрос может стать "или-или".
И внутри этого "или-или" оказывается, что у Медведева нет реальных властных механизмов для того, чтобы попытаться (гипотетически) склонить чашу весов в свою сторону. Да он и не стремился к тому, чтобы их получить, — хотя его толкали в этом направлении и внешние силы, включая ту же Хиллари Клинтон с Николя Саркози, и отечественные либералы типа Юргенса, и известные "три грации" из его ближайшего окружения. Медведев никаких попыток изменить конфигурацию власти в свою пользу не сделал, ни одного путинского "силовика" не сместил, вообще не было ни одного кадрового назначения, не согласованного с премьер-министром. Так что он честно — вернее, правопослушно — исполнял свою роль и, уверен, так же честно и правопослушно отойдет в сторону, просто не желая брать на себя всю полноту власти и ответственности в условиях всё более неуправляемого внешнего и внутреннего кризиса.
Станислав БЕЛКОВСКИЙ, президент Института национальной стратегии.
Я хотел бы коснуться прежде всего историко-метафизических аспектов двоевластия в России применительно к различиям публичного и непубличного контуров власти.
В рамках российской исторической традиции, формировавшейся примерно 12 столетий, непубличный контур власти мог существовать лишь как приложение к публичному. Не в том смысле, что всё решается исключительно первым лицом, царем, монархом, а в том смысле, что все лица и группы, влияющие на принятие этих решений — пусть "за кадром", "за кулисами" — немедленно становятся частью публичного контура власти, соблюдающего ритуал её осуществления. Юродивые, фавориты и фаворитки, святые старцы, "серые кардиналы", агенты иностранных государств и так далее — всё это существовало "при" первом лице и могло существовать только в этом качестве. Иными словами, непубличный контур власти был "привязан" к публичному и не обладал правами на самостоятельное существование, включая право на осуществление властного, в данном случае — монархического, ритуала.
Власть даётся только свыше и только через личность монарха, который перераспределяет её дальше, — вот традиционная для России концепция власти традиционного общества, при всём различии конкретно-исторических реализаций.
В модернистском обществе концепция власти прямо противоположная. Власть — это ограничение свобод и прав человека, которое делегируется институтам общества. Поэтому источник власти — это человек и человеческие общности, а сама власть, условно говоря, — не дождь, нисходящий с неба по высшей воле, а что-то наподобие родника, гейзера, фонтана или установки орошения, бьющей снизу насколько хватает объема и давления "воды".
Переход от первой концепции власти ко второй для любого общества трагичен и травматичен. В России он занял весь прошлый век и сегодня еще весьма далек от завершения, хотя мы уже "на той стороне", и эта "точка невозврата" связана с фигурой Ельцина, с демократическими и рыночными реформами 90-х годов, в ходе которых в России окончательно сформировался непубличный контур власти, основанный на крупной частной собственности.
Абсолютно очевидно, что, когда принималось решение о преемнике Ельцина, а это как раз июль 1999 года, Путин не был ни единоличным лидером, ни претендентом на роль единственного и эксклюзивного центра власти в стране. Но он был символом и функцией — вот две важнейшие задачи, с которыми он справился почти идеально, с точки зрения тех людей и нескольких влиятельных финансово-промышленных групп, которые в 1999 году, после дефолта, решали очень конкретную задачу: сохранить свою собственность и влияние в условиях полной нелегитимности ельцинского режима, а также катастрофической непопулярности тех идеологий и политических конструкций, которые дали им эту собственность и влияние. Задача состояла в том, чтобы выдвинуть человека, формально оппозиционного ельцинской эпохе, но фактически отстаивающего все её ценности и принципы. Это было сделано, и это было сделано очень умело. Путин никоим образом не подвел тех людей, которые его выдвинули. Несмотря на новый риторический пакет, который сформировался за последние восемь лет, все интересы, которые лежали в основе путинского президентства, были соблюдены и защищены. Да, при этом те, кто нарушал некоторые правила системы или пытался иногда "бежать впереди паровоза": Гусинский, Березовский, Ходорковский и т.д., — оказались вне контуров власти.
Зато при Путине был ликвидирован глубокий внутриэлитный конфликт конца 90-х годов, когда "семейным" элитам, контролировавшим федеральную власть, противостояла команда Лужкова и его последователей, увенчанная, как торт розочкой, фигурой Примакова. Их идея заключалась в том, чтобы отобрать власть у Ельцина и переформатировать ее под себя, параллельно осуществив силовой передел собственности. Но в условиях легитимности верховной власти, которая появилась при Путине и которой не было при Ельцине, публичный внутриэлитный конфликт потерял смысл, перестал быть технологией прорыва к власти, что проявилось в политической плоскости формированием "Единой России" из "Единства" и ОВР. Стало ясно: то, что объединяет эти элиты, гораздо важнее того, что их разъединяет. Результаты приватизации и основных ее выгодоприобретателей были защищены, возможность прихода коммунистов и националистов к реальной власти — исключена.
Но сегодня, почти десять лет спустя, общий вектор интересов у этих элит совсем другой. В России больше нет дееспособной политической оппозиции, и уже никто не боится того, что завтра Кремль проиграет выборы. Боятся бунтов — и, может быть, в недостаточной степени боятся. Может быть, если бунты примут широкий размах, Кремль еще пожалеет, что в России нет политической оппозиции, которая могла бы консолидировать энергию этих бунтов и демпфировать ее, в конечном счете вывести на политический диалог, а не на погром. Но элитам сейчас нужна прежде всего легализация их капиталов на Западе, поэтому в преемники Путина был выдвинут Дмитрий Медведев.
Я сейчас скажу о своей и не только своей ошибке — выдвижение Медведева не было личным решением Путина. То есть формально оно было в том числе и путинское, но Путин его подписал как часть элиты, а не как лидер, который единолично принимает подобные важнейшие, системообразующие решения. И, глядя уже сегодняшним взглядом на недавнее прошлое, мы видим, что Сергей Иванов изначально был фальшь-панелью и выдвигался, как это часто бывало при Путине, с целью напугать Запад каким-то неприемлемым, плохим для него вариантом, чтобы Запад легче принял другой, более приемлемый для себя вариант. Никакой другой реальной кандидатуры, кроме Медведева, не было: задачу легализации российских капиталов на Западе может решать только такой человек, и поэтому его поддержал тот же непубличный контур российской власти, который в 1999 году сделал президентом Путина. Поэтому элита категорически не заинтересована в уходе Медведева и возвращении Путина — даже независимо от личных отношений с тем и другим. Потому что тогда стоящая перед ней задача легализации на Западе будет похоронена раз и навсегда, а двух жизней у элиты нет, хотя они сейчас и стремятся с помощью генной инженерии и нанотехнологий на 20-30 лет продлить свое физическое существование.
То есть проблема двоевластия — это не проблема личных отношений Медведева и Путина. Я думаю, что эти отношения в целом хорошие — насколько вообще хорошими могут быть отношения между людьми, которых так часто и настойчиво пытаются поссорить, причем как разные лукавые лоббисты, так и сами исторические обстоятельства. Они — представители одной и той же элиты, одной системы ценностей, они выдвинуты на политическую авансцену одними и теми же силами, оба — не публичные политики, а политтехнологические фантомы.
Некоторые различия между Путиным и Медведевым, несомненно, есть. Первый — фантом империи и силы, второй — фантом закона и свободы. Первый — фальшь-силовик, второй — фальшь-либерализатор. Есть расхождение личностное, или стилистическое — человек — это стиль, да? — связанное с их происхождением, с их социальным генезисом. Первый по типу мышления и поведения — классический начальник корпоративной службы безопасности, который вырос как руководитель из необходимости плотных контактов с криминальными структурами Петербурга первой половины 1990-х годов. Второй — классический корпоративный юрист. А задача корпоративного юриста, как правило, — это не допустить ни одной сделки, взять любой контракт и, по возможности, доказать, что он неисполним с точки зрения закона. Чем Медведев, кстати, и занимается.
Несмотря на то, что у Медведева и Путина есть масса поводов для взаимного раздражения, оба прекрасно понимают, что хорошие отношения для них важны. Это их актив, и им не нужно ругаться. Но объективно логика истории определяется, во-первых, необходимостью соблюдения монархического ритуала, во-вторых — необходимостью долгосрочного ослабления Путина и усиления Медведева, а в-третьих — развитием кризисных событий, которые могут привести страну к катастрофе безотносительно к тому, как будут выстраиваться отношения между президентом и премьер-министром. Элита у нас стратегически безответственная, она не ощущает ответственности за то, что будет со страной в долгосрочной перспективе, и, что еще более важно, элита не осознает всей глубины падения. Потому что она привыкла оперировать мнимыми величинами — такими, как цены на нефть или индекс РТС, который вообще ничего не отражает и не значит, кроме уровня присутствия в российской экономике зарубежного краткосрочного спекулятивного капитала. И она будет верить в эти мнимые величины до тех пор, пока не грянет гром.
Главный риск — это кризис самой модели российского общества: и политической, и экономической. Сырьевая экономика исчерпана, необходима модернизация, а для нее необходимо привлечение гигантских ресурсов, ранее вывезенных из страны. Но к этому никто не готов, что, собственно, и показал пикалёвский инцидент. Спасать Пикалёво начали только тогда, когда ВТБ предоставил Дерипаске очередной кредит, а за "свои" спасать Пикалёво Дерипаска категорически отказывался. И поездка Путина туда была не столько актом политической воли, сколько операцией в области политического пиара. Причем операцией неудачной. Народ у нас не мыслит многоходовыми комбинациями, и если один раз, сделав то, чего не нужно, по мнению властей, делать, он добился денег и справедливости, то он так и будет делать дальше. А что при этом скажут власти, никакого значения уже не имеет. И мы видим, что после Пикалёва случаи перекрытия трасс резко участились — как правило, с положительным для людей результатом. А ведь до этого долгие месяцы ни голодовки, ни письма, — ничего не действовало. Поэтому возможная катастрофа не связана с отношениями Медведева и Путина — она связана с качеством нынешней российской элиты, этого болота со всеми его кочками, и с той реальностью, которая сегодня здесь складывается. Эта реальность может быть преодолена или "революцией сверху", которую может осуществить только монарх, то есть в данном случае — президент Медведев, или "революцией снизу", которая в России всегда является синонимом развала и распада страны. Потом её снова придется собирать, мучительно и кроваво, как это было, например, после 1917 года. Дай Бог нам этого на нашем веку не увидеть.
Александр НАГОРНЫЙ, заместитель главного редактора газеты «ЗАВТРА».
Я соглашусь со Станиславом Белковским в том, что феномен нынешней российской "тандемократии" не идентичен историческому феномену "двоевластия". Двоевластие предполагает наличие в обществе примерно равнозначных и противостоящих друг другу сил: классовых, этнокультурных, конфессиональных, — которые сталкиваются между собой в борьбе за власть. А то, что Путин с Медведевым выражают немного разные интересы одной и той же силы, ни у кого сомнения, по большому счету, не вызывает.
В связи с этим вопросы вызывает не исход их мифического или реального "противоборства", а глобальное позиционирование внутри России и за её пределами той силы, которую Станислав Александрович определил как "непубличный контур власти". Самое печальное даже не в том, что это позиционирование не самостоятельно и ситуативно — самое печальное, что до сих нет никакого желания здесь что-то менять. Уже давно и с разных точек зрения говорится о не-проектности и не-субъектности всех действий наших власть предержащих, что делает их объектами, пешками в чужой игре. А ведь пешку могут двинуть в ферзи, как происходило с "путинской" Россией 2000-2008 годов, и точно так же ею могут пожертвовать или разменять на другую фигуру, — в зависимости от ситуации на "мировой шахматной доске", по определению Збигнева Бжезинского.
Значит, надо максимально полно понимать эту ситуацию и использовать все связанные с ней возможности для улучшения своего позиционирования. Что сейчас происходит на мировой арене? На мировой арене видимым образом происходит столкновение интересов США и КНР — потребителя и производителя, должника и кредитора, причем вопрос стоит очень просто: когда и каким образом Соединенные Штаты намерены расплатиться по своим долговым обязательствам? Кризис — не кризис, война — не война, смерть — не смерть, но этот вопрос каким-то образом — любым! — обязан быть в обозримом, самом ближайшем будущем урегулирован, решен и снят с повестки дня. Потому что дальше эта машина в её нынешнем виде крутиться уже не может.
Что делает Обама? Обама сейчас делает тоже простую и понятную вещь: переводит долги крупного частного капитала в государственный долг США — понятно, что с дисконтом, с реструктурированием и так далее, но это, по большому счету, не решение проблемы. Потому что долг — хоть частный, хоть государственный — надо отдавать. Команда Обамы, переведя на государство долги корпораций ("Что хорошо для "Дженерал Моторс" — хорошо для Соединенных Штатов), не имеет возможности по этим долгам расплатиться. Значит, ей (или другой команде, которая придет на смену) остается или объявить дефолт и банкротство Соединенных Штатов, или начать войну против своих кредиторов — хотя бы некоторых из них, привлекая других кредиторов в союзники обещаниями расплатиться, полностью или частично, после победы.
Вот куда ведет осуществление "плана Обамы", пришедшего на смену "плану Буша" и более раннему "плану Клинтона". Давайте рассмотрим обе эти возможности.
Против кого может быть направлено военное решение? Военное решение может быть направлено или против России, или против Китая — варианты с Европой и исламским миром по разным причинам не проходят. Но, смотрите: даже в случае полной победы, уничтожив Китай или нанеся ему непоправимый урон, Соединенные Штаты окажутся перед необходимостью заново создавать "мастерскую мира", т.е. заново вкатывать этот сизифов камень на вершину горы — риски, несопоставимые с выгодой. Война против России для США — объективно куда более привлекательный вариант: нашими территориями с их богатейшими природными ресурсами в принципе можно полностью расплатиться и с Китаем, и с Японией, и с Европой, и с арабскими шейхами, и еще несколько новых алясок оставить себе. Но — любая победа над Россией, даже самая легкая и быстрая, НЕ усиливает Америку относительно Китая и других кредиторов. Наоборот, она усилит Китай, Европу, Японию и исламский мир относительно Америки, и ТАМ это прекрасно понимают. Всё это вовсе не значит, что война США и их союзников против РФ вообще исключена — нет, но она может реализоваться только в самом крайнем, самом безвыходном для Америки случае.
А теперь спросим себя, что произойдёт в случае суверенного дефолта США? В случае дефолта возможен распад Соединенных Штатов с образованием нескольких новых независимых государств типа Техаса, Диксиленда и Великой Калифорнии, и полным списанием американского государственного долга. Некоторые ТНК погибнут, как Lehman Brothers, остальные — большинство — попросту сменят адреса своих штаб-квартир с американских на европейские и гонконгские. И то, как сегодня развиваются события в США, особенно на тихоокеанском побережье, где я провел последний месяц, на мой взгляд, свидетельствуют в пользу именно этого варианта. Очень похоже на то, что крупный частный капитал (во всяком случае, его интернациональное и транснациональное крыло) готовит сдачу Америки — точно так же, как интернациональное и транснациональное крыло КПСС в конце 80-х годов готовило сдачу Советского Союза.
Разумеется, далеко не все корпорации и политические силы в США такая перспектива устраивает. Поэтому там неизбежен очень жесткий конфликт, "загоризонтным" отражением которого, на мой взгляд, и является российская "тандемократия", в которой "медведевцы" ориентируются на крупный частный финансовый капитал США, а "путинцы" — на военно-промышленные корпорации и федеральную бюрократию.
При этом стоит помнить и понимать, что даже в нынешнем своем разделенном и конфликтном состоянии американские элиты вполне в способны устроить внутри российских элит "холодную гражданскую войну", в которой будут поддерживать обе конфликтующие стороны в соответствии с "заповедью Трумена": "И пусть они убивают друг друга как можно больше", — чтобы затем уничтожить и ту, и другую, получив на месте России новые полтора десятка "независимых государств" — возможно, даже объединенных между собой в рыхлую конфедерацию по типу СНГ.
Так что к трем сценариям, обозначенным Тимуром Руслановым я бы, с вашего позволения, добавил четвертый — условно говоря, "катастрофический", при котором "вне игры" оказываются одновременно и Путин, и Медведев. Полагаю, что его вероятность тоже достаточно велика и, во всяком случае, заметно отличается от нулевой.
Игорь ВОТАНИН, политолог.
Александр Андреевич в своем романе "Виртуоз" подошел к проблеме двоевластия языком художественной прозы: дух реет, горние силы мятутся, есть надежда на спасение. Но в наших сегодняшних земных делах проникновение в тайны двоевластия Киевской Руси или Гришки Отрепьева с его Мариной нам, к сожалению, не поможет. Обращаясь к нынешним реалиям властного дуумвирата и рассматривая различные сценарии развития событий (вроде возвращения Путина в Кремль, сохранения статус-кво или постепенного усиления Медведева), мы забываем о главном, а именно о том, что наш паровоз на огромной скорости летит в тупик. С учетом этого определяющего обстоятельства для подавляющего большинства населения совершенно не имеет значения, какой из двух персонажей (как их весьма метко определил Станислав Белковский "фальшь-силовик" или "фальшь-либерализатор") будет в конкретный момент на месте машиниста. В условиях надвигающейся катастрофы все свары политических блох российского Олимпа имеют ничтожный вес.
Конечно, "элита" волнуется — что будет с наворованным добром, с лондонскими особняками и Марбельскими дачами, самыми роскошными яхтами и самыми навороченными самолетами, счетами в швейцарских банках и хитроумными оффшорными схемами? Дорогие россияне гадают: кто из двух машинистов лучше справится с задачей легитимации на Западе ворованной собственности. Отпахавшего восемь лет "раба на галерах" вроде бы недолюбливает Хиллари Клинтон. Может быть, не использующий "пацанскую" лексику гладкоречивый юрист Медведев ей будет больше по нраву? И невдомек господам, что не станет мировая элита, оказавшись в зоне турбулентности, копаться в квитанциях наших павианов! С чистотой российских олигархических капиталов им давно всё понятно (и свои аналитики работают, и материалы нашей Счетной палаты читают), и уж если перед всей эрэфией стоит реальная угроза оказаться разменной картой в большой игре (тут я полностью согласен с Александром Алексеевичем Нагорным), то павианов попросту пересажают в клетки и развезут по зоопаркам.
Если глобальный кризис смоет с лица земли всех наших дерипасок вместе со всеми симулякрами свобод и демократии, то это в некотором смысле было бы чудом исторической справедливости. Ведь какими экзистенциальными недоумками нужно было быть, чтобы уничтожить все защитные системы, созданные в СССР потом и кровью. Не начали бы без оглядки разрушать всё и вся — пересидели бы и сейчас кризис, как в бункере. Но в гламурной гонке с мировой буржуазией на это у дорогих россиян ума не хватило. Пусть "совки" сдохнут, "нечего нищих плодить", как выразился недавно один российский буржуа, зато мы лидируем в списке "Форбс", и яхта у нас больше, чем у Ротшильда.
Что же делать сегодня? Каким словом можно было бы соединить людей, чтобы сообща сократить потери? Прежде всего, надо перестать врать. Это — первый закон больших кризисов. У наших же политиков всё наоборот — как начался кризис, их словно прорвало. "Остров стабильности!" "Прекрасно работающая экономика!" "Выполним все социальные обязательства!" — чего только не наговорили?! На Западе лишь тихо ухмылялись.
Второй закон — переживать бедствие солидарно, как общность, как племя. Вместо этого стали словом и делом рассыпать народ, рвать скрепляющие его узы "горизонтального товарищества". Выбросили с работы уже два миллиона человек — при том, что в стране избыток омертвленных ресурсов и мощностей. Надо было лишь создать адекватные кризису организационные формы их соединения, хотя бы временные. Но об этом и речи нет. Наоборот, исполняются всё те же старые песни о пользе безработицы. Достаточно обратиться к апрельскому выступлению ректора Академии народного хозяйства (АНХ) В. Мау, заявившему, что "если мы хотим реализовать структурные реформы, уровень безработицы должен быть выше".
О какой "элите" мы тут говорим? Что за социально-культурный тип она из себя представляет? Это, как писал А.С. Панарин, "юноша Эдип", ненавидящий требовательного отца, отвергающий всякую ответственность, неспособный к тяжелому длительному труду и творческим усилиям. Никакой Путин, никакой Медведев не смогут на него опереться в трудное время!
Историческая вина всей нашей властной верхушки, начиная с Горбачева, состоит в том, что они не только сломали и растоптали действующие механизмы — науку и армию, промышленность и сельское хозяйство, но и измордовали и загнали в болото тот тип человека-труженика, который эти механизмы создал, построил, содержал и обновлял. Тот человек и лямку этого кризиса смог бы вытянуть, а его сделали изгоем в собственной (последнее слово уже следовало бы писать в кавычках) стране.
Тот человек представлял собой такой ресурс, такую ценность, что ради его сохранения все незападные цивилизации скинулись бы, чтобы поддержать Россию как уникальное на Земле "месторождение" этого культурно-исторического типа. Китай, Индия, арабский мир — все понимали, что этот тип человека всем им необходим, чтобы сдержать напор "золотого миллиарда", не дать сорваться в необратимое нарастание системного кризиса.
Сейчас маховик раскручивается уже независимо от наших усилий. Тяжело видеть бессилие страны, превратившейся, по образному выражению Александра Андреевича, в большой черкизовский рынок, где "за дешевку продается Россия", где в народной душе выжигается стремление к духовному совершенству и культурным сокровищам и происходит ее наполнение "неутолимым потреблением и свирепым стяжательством". Фамилия и словарный запас директора рынка в таких обстоятельствах практически не играют роли. Нужны принципиально новые люди, не зараженные бациллами "эдиповой элиты", которые сумеют на месте "черкизовских рынков" построить космодромы.
Александр ПРОХАНОВ.
Благодарю коллег за оригинальные высказывания на столь деликатную тему, как русское двоевластие. Каждый из нас, стараясь быть объективным, тем не менее, внес в суждения свою страсть, свой индивидуальный опыт, свои предпочтения. И тем самым, пусть в малой степени, но повлиял на сам исторический процесс. Моя практика писателя подсказывает мне, что такое влияние может быть весьма существенным и даже определяющим. Так, много лет назад, работая над романом об атомной станции, я заложил в сюжет аварию на АЭС. Через месяц случился Чернобыль, и я писал последующие сцены романа уже с натуры, участвуя в ликвидации катастрофы. Мой нынешний роман "Виртуоз" дает свою версию в развитии кремлевского конфликта, и я опасаюсь, как бы эта версия не начала воплощаться в жизнь. Русская история чувствительна к подобным вторжениям, и нам следовало бы перед началом обсуждения хорошо помолиться.