Земля и небо

Земля и небо

Фото: РИА "Новости"

Как объяснить печаль и тревогу, с которыми уже давно говорим мы о той России, которую принято называть коренной?

Коренной потому, что именно здесь сложилось государство Российское. На этой земле из века в век наши предки отстаивали свою свободу. Здесь складывались наша вера, культура, язык, наши нравы, обычаи, предрассудки. Здесь зародилась промышленность России. Отсюда русские люди бесстрашно уходили в дальние земли, расселялись по всей огромной стране...

Вижу порой расстилающиеся на многие километры приокские просторы и сердцем чувствую, как эта запущенная земля тихо стонет в ожидании, когда к ней опять прикоснётся рука труженика...

Не все земли по Оке выше Калуги таковы, совсем нет, но запущенных всё-таки больше, и мне выпало жить сейчас именно в таком месте. Да, деревня начала деградировать в позднее советское время, но факт остаётся фактом: ещё 20 лет назад вокруг нашего сельца простирались обработанные поля, а сегодня к околице подступают бурьян, да берёзовая и сосновая поросль. Я уж не говорю о том, что не было таких вопиющих, нескончаемых свалок мусора, не было нынешней безжалостности в вырубке леса.

Летом смотришь вокруг - рай земной. На полях меняется цветовая гамма, поют птицы, в лесах грибы и ягоды, в реке и прудах – рыба. В хорошую зиму, когда снег скрывает безобразия, ловишь себя на мысли, что живёшь в сказке "Морозко". И эти летний рай и зимняя сказка каждый день разные. Каждый день видеть новое, оставаясь на одном месте, – это, на мой взгляд, один из главных подарков деревенской жизни.

А тишина в деревне такая, что редкие, за исключением летней поры, звуки её не нарушают, а только подчёркивают. Но вот приходит весна или осень, и нутром ощущаешь несоответствие, понимаешь, что звуков должно быть больше, что рокот тракторов и комбайнов, мычание коров, ржание лошадей просто должны присутствовать на этих полях.

Стонет земля, и стонут люди. Их всё ещё много, хотя и не сравнить с тем, что было в 1960–1980-е годы. В нашей деревне, по рассказам, было более 400 жителей, сейчас и летом не более 50. В округе ситуация примерно такая же.

Эти люди в полном смысле слова призваны держать на своих плечах российские пространства, а оказались выброшены за борт производительной жизни. Проезжаем с соседями заброшенные строения бывшей колхозной усадьбы, и они рассказывают, где был ток, где – колхозная столовая, клуб, сколько обмолачивали зёрна, как были выкошены поля, где была молочная ферма, а где – отдельный двор для молодняка на 400 голов... Сегодня это бурые полуобвалившиеся здания, а где-то уже просто остатки фундаментов.

Когда я построил здесь два года назад весьма скромный по подмосковным меркам дом, местные жители прозвали меня «олигархом». После того как помог решить некоторые насущные проблемы с местной администрацией (а где-то просто проявил участие), поменяли его на «дипломата». А теперь зовут просто Михаилом Васильевичем. Своим я для них, наверное, не стал, но и чужим большинство односельчан меня сегодня уже не считает.

А личности здесь проживают интересные. Есть умелец на все руки, способный и часовню поставить, и пчёл разводить, и по дереву вырезать, и прекрасный огород содержать. Человек, однако, ненадёжный, страдающий известным недугом, который многие называют исконно русским, но это не так, потому что широкое распространение он получил у нас только в XIX «золотом» веке.

С этим умельцем связана история появления в нашей деревне работяги-узбека с собственным жилым фургончиком. Несколько лет назад наш «герой» запил, оставил без присмотра дом, который нанялся охранять, и хозяин дома обратился в охранное предприятие, откуда и прислали охранника-узбека. С тех пор хозяин не знает хлопот, а отставленный «сторож» сетует: «Кому и зачем в русской деревне понадобились узбеки?» Недавно он, правда, в очередной раз «зашился». Говорит, что «вновь увидел свет», но жизнь покажет, надолго ли.

Есть у нас пожилая труженица, в прошлом передовица-колхозница, про которую односельчане говорят, что она крепкая, как жила. Вспоминают, как она ещё при живом муже таскала на себе целые брёвна или выкашивала участки, которые и двум мужикам за день не скосить, а сегодня, когда ей далеко за семьдесят, тянет на себе всё домашнее хозяйство. Её радость – дети, внуки и правнуки, приезжающие весной и осенью помочь, а летом и зимой – отдохнуть. Помню, смотрю весной в окно: на её усадьбе все взрослые возделывают землю, а внучата сидят рядышком на пригорке и играют между собой. Пастораль[?] Только вот не станет моей соседки, сохранится ли эта далеко не идиллическая, а тяжёлая, но полноценная жизнь в этом деревенском доме?

Есть бывший инженер-энергетик, который жил с женой до последнего времени особняком, на отшибе, а тут потянулся к группе односельчан, начавших в прошлом году своими силами ремонтировать дорогу, предложил другие дела по благоустройству села. Захотелось, чтобы не только на его участке, но и во всей деревне стало лучше, потянула радость общения в совместном труде.

Есть москвич, который переселился сюда с женой уже несколько лет назад, завёл ладное хозяйство, заслуженно считается лучшим автомобильным мастером, а в свободное время занимается ко всему прочему ещё и деревенским прудом, старясь увеличить его рыбное поголовье. Он и стал застрельщиком команды по ремонту дорог.

Есть пенсионер-калужанин, в прошлом сварщик высшего разряда, личность вообще уникальная. Он до сих пор надеется, что в России будет восстановлено доброе имя мастера своего дела, это выразится в уровне пенсий и в уважении молодых. А пока он пашет, сеет, косит, строит, собирает грибы и ягоды, болеет душой за лес, за поля, за деревню. И читает, читает...

Мой сосед – характерный пример рабочей интеллигенции: явления, оставшегося, боюсь, в прошлом. С ним не только можно, но и полезно поговорить о внешней политике, об управлении страной, об образовании, культуре. А послушаешь его собственные и его жены рассуждения о пошлости телевизионных концертных программ или бессодержательности большинства телесериалов, и остаётся признать: точнее не скажешь.

Его жена – тоже из категории лесковских типов. Большая, жёсткая, может и обматерить, а кого надо, и рукой приложить, но, по выражению её мужа, «очень добрая и тонкой души человек». Так оно и есть. Всё у неё в руках спорится, особенно на огороде, её куры-пеструшки души в ней не чают, а предметы гордости – старший сын, успешно работающий в Калуге, оставшаяся от родителей редкая икона и погреб, на входе в который выгравировано: 1900 год...

Тяга к корням – это здесь у многих. Только в нашей деревне три мини-музея «древностей», в которых собраны плуги, бороны, весы, самовары, замки, прялки, штофы, различная домашняя утварь. Один из владельцев этих коллекций особенно гордится черепицей начала XX века, изготовленной в располагавшейся в нашей деревне мастерской. Производили здесь и кирпич, а в строительстве домов использовали ещё и приокский песчаник. Кое-где в деревне ещё стоят прекрасно сложенные из известняка сараи, но хозяев у них в большинстве случаев уже нет, и судьба их – стать основой деревенской дороги.

Живёт у нас отставной капитан первого ранга, который на свои деньги построил и содержит часовню в память о погибших моряках подводной лодки «Курск». Теперь на подъезде к деревне, а расположена она на холме, издалека виден этот «между небом и землёю знак примиренья – белый храм». Слёзы стояли на глазах у тех, кто в прошлом году вместе с представителями Союза военных моряков и родственниками членов экипажа собрался на панихиду в очередную годовщину гибели моряков. Но службы у нас в часовне не только поминальные. По праздникам служат молебны, и жители деревни приходят на них принаряженные, немного изменившиеся, с добрым взглядом в глазах. Только вот добраться до нас в дождь у батюшки не всегда получается: дороги…

Прописалась у нас в деревне и армянская семья из Грузии, которая быстро стала одной из важных опор деревенской жизни. По строительству помочь – армяне, водонапорную башню зимой отремонтировать – армяне, полетевший двигатель у «Нивы» перебрать – тоже армяне. Они же планируют весной заняться откормом бычков, а в будущем завести полноценное деревенское хозяйство с коровами, овцами, птицей. И вот ещё что примечательно. Их дети пока здесь не живут, но часто приезжают. Замечательные мальчик и девочка, прекрасно говорят по-русски и учатся в школе на отлично.

Конечно, картина жизни в деревне далека от идиллии. «Глубока коренная Россия, но темны в ней леса и дела», – писал в одном из своих стихотворений Владимир Костров.

Позднее советское время расслабило людей и многих распустило, а лихие 90-е сбили с ног, повредили мозги, загнали на общественный уровень, неподобающий человеку. Особенно тяжело сказались установившиеся тогда дикие капиталистические порядки на умах молодёжи. Представьте: у тебя отец был механизатором в колхозе или совхозе, а мать – дояркой, медсестрой или работником детсада, а потом их этой работы лишили, лишили всяких средств к существованию....

Обычно реакций две: либо озлобленность на власть, допустившую такое, либо озлобленность на родителей, «не встроившихся» в капитализм. И в обоих случаях эта озлобленность сопровождается зацикленностью на том, чтобы любыми способами добывать деньги, которые теперь ставят во главу угла. Поэтому теперь выпускник сельхозакадемии за рулём автолавки – обыденное явление. Он приедет в субботу «отдохнуть», увидит, что мужики-односельчане дорогу ремонтируют, и спокойно пройдёт мимо.

Отдельная тема – взаимоотношения с местной администрацией. Скажу коротко: между селянами и чиновниками взаимопонимания нет, только неприязнь. Оно и понятно: благополучный в нынешней жизни неблагополучного не понимает и не считает нужным понимать. Как минимум сторонится. Неблагополучный же считает такого русского хуже иностранца. Вот и рассуждай тут о задаче создания в России «солидарного общества».

В русской деревне всё ещё есть, кому жить. Более того, число тех, кто откликается на зов родной земли, растёт за счёт усталости людей от большого города. Но надо смотреть правде в глаза: и наша деревня, и другие деревни средней полосы России начнут возрождаться не тогда, когда число их активных жителей просто увеличится, и не тогда, когда в деревнях появится производство, – в конце концов, как я уже писал, есть в округе и работающие хозяйства. Главное – появление на селе новых молодых семей и рождение в них первых «постсоветских» деревенских малышей. Власть же сегодня продолжает делать всё, чтобы этого не произошло: ликвидирует сельские школы, закрывает районные родильные дома…

Но власти приходят и уходят, а родная земля остаётся. Остаются и родные пепелища, и отеческие гробы. А над ними огромное небо. Оно здесь гораздо ближе к человеку, чем в городе, очень близко. Кажется порой, что ты чувствуешь, как оно дышит и как через него Бог разговаривает с землёй и с нами.

Теги: Россия , региональное развитие