Спасти рядового Швейка / Искусство и культура / Exclusive

Спасти рядового Швейка / Искусство и культура / Exclusive

Спасти рядового Швейка

/  Искусство и культура /  Exclusive

Рихард Гашек, внук писателя: «Швейк появился на свет однажды ночью, когда мой дед вернулся из кабака, изрядно выпив»

В этом году исполнилось 130 лет со дня рождения Ярослава Гашека, автора неоконченных «Похождений бравого солдата Швейка». Это, пожалуй, самый популярный чешский роман, переведенный на 58 языков: судьба маленького человечка с пражской улочки, попавшего в большую историю, и сейчас не отпускает читателя. Мудрый и простодушный одновременно, Швейк оказался очень даже русским: более 20 миллионов «Похождений...», изданных в нашей стране за без малого сто лет, лучшее тому подтверждение.

Автор «Швейка...» черпал вдохновение в объятой революцией России и на Украине, где он пробыл пять лет. Писатель дважды был приговорен к смерти через повешение; прикинувшись дурачком-крестьянином, он три месяца скитался по лесам, выходя из окружения; был знаком с Троцким, сделал карьеру в Красной армии, а по возвращении на родину был обвинен в двоеженстве...

Гашек слыл великим мистификатором, и за время странствий по России чешские газеты не единожды публиковали некролог по поводу его смерти. Умер же 39-летний писатель при загадочных обстоятельствах, которые никто толком не расследовал... Обо всем этом «Итогам» рассказал Рихард Гашек, называющий себя «профессиональным внуком» великого писателя.

— Пан Рихард, как живется вам в роли профи?

— С юности я занимаюсь историей жизни своего знаменитого деда, а с 1991 года работаю еще и сопредседателем Международного общества Ярослава Гашека. Родители о деде говорили мало — в семье относились к нему довольно прохладно. Семейная легенда гласит, что когда Ярослав взял в кабак показать приятелям своего новорожденного сына, то по дороге где-то забыл младенца, а деньги, выданные ему на коляску, пропил. «И что тут говорить о его чувстве ответственности», — сокрушались близкие. Говорить и впрямь было не о чем. Ни на одной работе мой дед не задерживался, его брак с Ярмилой Майеровой, моей бабушкой, оказался недолговечным, с доходного места в банке Гашек ушел, не попрощавшись, и дальнейшая его жизнь складывалась трудно. «Не гожусь я на роль мужа», — писал дед в одном из писем Ярмиле. Она происходила из семьи чешских скульпторов, а сама стала позднее известной в Чехословакии писательницей и переводчицей. Семья Ярмилы всегда была резко против сумасбродного кутилы... Когда Гашек вернулся из России, его сыну Рихарду, моему отцу, было уже девять лет, Ярмила представила мальчику незнакомого мужчину как «редактора из Праги». До этого сыну Гашека сказали, что его отец погиб на войне. Понимаю, что все это повлияло на моего отца. Он до самой смерти не мог простить Гашеку и второй брак с русской боевой подругой Шурой (Александрой Львовой). С Шурой дед вернулся из странствий по России.

— А откуда взялся Швейк?

— Мой дед, конечно, в божественное вдохновение не верил и вообще был безбожник. Как гласит семейная легенда, Швейк появился на свет однажды ночью, когда мой дед вернулся из кабака, изрядно выпив, и потребовал у Ярмилы бумагу и чернила. Потом Гашек написал первую фразу: «Он решил себе доказать, что способен стать настоящим солдатом» — и уснул. На следующий день бумажка с первой фразой была отправлена в мусорную корзину. Правда, позднее — после нескольких кружек пива — настроение улучшилось, и был написан первый из пяти рассказов сборника «Бравый солдат Швейк и другие удивительные истории». Вскоре работа была закончена, и в 1912 году сборник, изданный на деньги Гашека, попал к читателям. Предвоенные рассказы о Швейке напоминали гэги Чарли Чаплина, да и сам Швейк соответствует образу «дурак-дурак, а умный». Чаплин читал Швейка, ходил с рукописью под мышкой и хотел сыграть находчивого чеха. К Швейку Гашек вернулся спустя пять лет, и в Киеве в 1917 году вышел «Бравый солдат Швейк в плену». Как сейчас сказали бы, повесть стала бестселлером в кругу военных Чехословацкого корпуса и военнопленных. История была всем близка: Швейк отправился защищать «обожаемого императора», на которого ему на самом деле было глубоко наплевать. «Бравый солдат» доводит до абсурда все приказания начальства преувеличенно точным исполнением и демонстративно удивляется, что это воспринимают как вызов.

Многие интересуются, кто же был реальным прототипом Швейка. По одной из версий настоящий Йозеф Швейк был чешским легионером, попавшим, как и Гашек, в лагерь для военнопленных в Дарнице, а в 1917 году воевавшим под Зборовом (это сражение между Чехословацким корпусом и австро-венгерскими войсками вошло в историю как «момент пробуждения национального самосознания чехословаков». — «Итоги»). В 1918 году реальный Швейк служил в чехословацкой разведке и благополучно вернулся на родину из Владивостока. Вполне вероятно, что он действительно был знаком с дедом. После возвращения из России в конце 1920 года Гашек вновь обратился к рассказам о Швейке и в начале 1921-го написал первую часть романа. Но в Праге деда все отвлекало, и в августе он уехал в деревню Липнице, где в трактире «У чешской короны» написал вторую, третью и четвертую части. Послевоенный Швейк другой: мягкий юмор исчезает, и в рассказах появляются жесткость и цинизм. Закончить роман моему деду так и не довелось — писатель умер в Липнице 3 января 1923 года.

— Почему вашего деда называют великим мистификатором?

— Никто не знает, каким он был на самом деле. Он любил розыгрыши и придуманные истории. В гостиницах Гашек часто селился под вымышленными именами, чтобы незаметно скрыться, не заплатив. У деда было множество псевдонимов, сбивавших с толку австро-венгерскую цензуру и царскую охранку. Например, одним из псевдонимов, который он использовал в журнале «Чехослован», выходившем в Киеве, был «доктор Владимир Станко». В одной из статей Владимир Станко рассказывает, как однажды разоблачил провокатора, который появился в редакции. В «Чехослован» зашел незаметный человечек, что-то лопотавший будто бы по-итальянски и назвавший себя рабочим: «Скрываюсь от властей, товарищи, помогите тут у вас как-то устроиться». Его итальянский показался Гашеку подозрительным, но «рабочего» все-таки приютили в редакции. Наутро оказалось, что псевдоитальянец исчез вместе с гранками нескольких острых заметок. Все это грозило репрессиями — редакцию могли закрыть с минуты на минуту и всех, кто там работал, отправить в тюрьму. Однако Гашек успел сообщить своим друзьям приметы подозрительного типа и попросил их помочь. Фальшивого итальянца выследили и избили в темном киевском переулке, а компромат изъяли.

Соотечественники Гашека воспринимали — не без оснований — как завсегдатая кабаков, кутилу, алкоголика, для которого нет ничего святого. А он до сих пор остается в сотне самых читаемых писателей мира. Этот пьяница всего за 39 лет жизни написал помимо «Швейка...» более 1500 юмористических рассказов и фельетонов, многие из которых начали издавать только в конце 50-х — начале 60-х годов. Говорят, что все свои гонорары он пропивал, деньги никогда не откладывал. Но выпивка с друзьями и широкое застолье назывались у деда «инвестициями в творческий процесс»: за кружкой пива в кабаке он узнавал самые невероятные житейские истории, которые превращались позднее в тексты... В 1911 году Гашек предпринял попытку самоубийства — прыгнул с Карлова моста. Правда, многие считают, что то была тоже мистификация, все было не всерьез. В том же году дед пишет пародийный манифест «партии умеренного прогресса в рамках закона» — создание ее было его очередным политическим розыгрышем. От этой пародийной партии Гашек выдвигался на выборах в австрийский парламент. «Граждане! Голосуйте только за партию умеренного прогресса в рамках закона, которая вам гарантирует все, что хотите: пиво, водку, сосиски и хлеб!» — один из гашековских лозунгов, а другой вовсе абсурдный: «Если вы изберете нашего кандидата, мы защитим вас от землетрясения в Мексике».

— Шутки шутками, а на войне ваш дед проявил настоящую храбрость...

— ...И, кстати, за годы, проведенные в России, он не пил ни капли алкоголя! Думаю, экстремальные обстоятельства так повлияли. Над дедом навис двойной смертный приговор за дезертирство из армии Австро-Венгерской монархии, а также за то, что позднее Гашек вышел из Чехословацкого корпуса, поскольку был не согласен с политикой белочехов. Чтобы избежать смерти, Гашек скитался три месяца в лесах под Самарой и все же сумел выбраться из окружения: когда его задержали чехословаки, пытаясь проверить документы, мой дед виртуозно сыграл слабоумного сына немецкого колониста из Туркменистана: «Да крестьянин я, совсем глупый, ничего не понимаю, что тут у вас происходит, дела мне нет, что вы кого-то ищете».

— Похоже, страсть к острым ощущениям и привела вашего деда в нашу страну во время революции.

— Жизнь сформировала его мятежником. Ярослав родился в 1883 году в бедной семье. Отец Йозеф был учителем математики в школе, работал бухгалтером в банке «Славия». Умер он рано, и мать переезжала с двумя сыновьями с одной квартиры на другую, более дешевую, едва сводя концы с концами. Из гимназии Ярослава выгнали, два года он работал помощником продавца в магазине аптекарских товаров. Рано начал участвовать в демонстрациях, набивая полные карманы камнями и забрасывая ими полицию. Аттестат зрелости Гашек все-таки получил, сдав экзамены в торговой академии. В аттестате, кстати, было отмечено, что он знал пять языков: французский, немецкий, венгерский, русский и польский, не говоря о своем родном чешском. Все эти языки надлежало знать подданному Австро-Венгерской монархии. Позднее дед писал с иронией: «Самые счастливые люди те, которых насильно не образовывали», намекая на то, что образованные видят резче несовершенство мира, и это их больше раздражает. Когда Гашеку было около 20 лет, он отправился странствовать по Словакии, Венгрии, Словении, Румынии и Галиции (часть западной Украины), не имея ни гроша за душой. Пропитание они с братом Богуславом добывали милостыней, ночевали под открытым небом. О словацких деревнях и венгерских обычаях, красотах Бессарабии и гостеприимстве украинцев Гашек пишет в путевых заметках и публикует их уже в 1901 году. Он довольно быстро становится популярным в Праге журналистом. Позднее Гашек поступает на работу в банк «Славия», но вскоре бросает стабильное и доходное место клерка. В один прекрасный день он просто исчезает, не ставя начальство в известность, и отправляется странствовать на Балканы. Матери он тогда коротко объяснил: «В банк больше не вернусь. Мне там все осточертело». Через пару месяцев на домашний адрес из банка пришло письмо о том, что Гашека уволили, поскольку он «не ходил на работу»... В 1903 году в Кракове деда задержала полиция, и он попал ненадолго в тюрьму: у бедняги не оказалось ни денег, ни документов. Мать отправила деньги на обратный билет, но Ярослав проиграл их в карты. Пришлось посылать снова, однако на сей раз Гашек деньги пропил. Как тогда мой дед вернулся в Прагу, остается загадкой. Однако он сразу же попал в полицейские хроники — помочился у комиссариата. В это время Гашек сошелся с анархистами: редактировал их газеты, ходил на митинги... А с 1908 по 1911 год дед редактировал такие пражские журналы, как, например, «Женский обзор» или «Мир животных», из которого его в итоге выперли, потому что он придумывал истории про несуществующих зверей. Но все это, конечно, было только прелюдией к его «хождениям по мукам».

— Это вы о революционном периоде?

— Трудно судить о тех временах с наших нынешних позиций... Начиналась Первая мировая война, и дед вступил в австро-венгерскую армию. При этом Гашек не скрывал от друзей, что в армии задерживаться не собирается и хочет перейти на сторону России, которая его притягивала как магнит. Повод представился в сентябре 1915 года в украинском местечке Хорупань: австро-венгерские войска были напуганы могучим наступлением русской армии и обратились в бегство. Когда царская армия заняла Хорупань, Гашек проснулся, вышел босой на улицу и приветствовал русских солдат, подняв руки над головой. Полгода он провел в лагере для военнопленных в Дарнице, что под Киевом, где были пленные со всех фронтов. Жили в землянках, которые копали сами в мерзлой земле. Голод, мороз, болезни... Пленных хоронили сотнями в ближайшем лесу. Но дед умудрился там выжить — он поддерживал товарищей и сохранял чувство юмора, что бы ни происходило. Оттуда Гашека отправили в другой лагерь в Самарской губернии, где он провел полгода, заболел тифом и чуть не отправился на тот свет. Несмотря на то что многие солдаты-славяне из австро-венгерской армии сдавались в плен добровольно, в царских лагерях им поручали самую тяжелую работу и обращались, как отмечают историки, хуже некуда. В основном таких пленных отправляли строить железную дорогу в Мурманске. Но деду повезло избежать этого. В 1916 году в России был создан Чехословацкий корпус, куда могли вступить чехи и словаки, бывшие солдаты австро-венгерской армии, — это была новая армейская единица, которая впоследствии должна была бороться за самоопределение Чехословакии. Гашек вступил в этот корпус, его зачислили в полк имени Яна Гуса писарем. После Октябрьской революции 1917 года мой дед критиковал большевиков за ликвидацию свободы слова, мысли и вероисповедания, писал о том, что «большевики лишили нас Рождества». Потом дед разочаровался и в Чехословацком корпусе, покинул окопы и вообще ушел в бега. Добрался до Симбирска и оттуда до Москвы, где вступил — видимо, опять переменив симпатии, — в чешскую секцию Российской коммунистической партии (большевиков). Не исключено, что он встречался с Троцким, который занимался новообращенными в большевизм иностранцами. Троцкий слыл интеллектуалом, и вполне вероятно, что они с Гашеком вели умные беседы о литературе. Карьера в Красной армии разворачивалась у Гашека стремительно. Дед становится одним из помощников коменданта Бугульмы, руководит армейской полевой типографией в Уфе, пишет листовки-агитки («Все на сторону Красной армии!»), становится ненадолго «заведующим иностранной секцией политического сыска 5-й армии».

— Ваш дед потом не жалел, что сражался на стороне красных?

— Об этом мне судить трудно... Во имя чего убивать, каждый решал во время гражданской войны сам. «Цена жизни копейка, а то и меньше — вот что такое гражданская война», — писал Гашек в одном из писем.

— Однако для Гашека российская эпопея закончилась вполне благополучно?

— Если бы он остался в России, то наверняка стал бы жертвой сталинских чисток. Возможно, сработала его интуиция... Дед сумел убедить «товарищей», что позаботится о мировой революции в Чехословакии, и его отпустили на родину. Вместе с Шурой, с которой он в эти годы не расставался, они выехали из Москвы по поддельным паспортам — выбирались через Нарву и Ревель, потом по Балтике до Штеттина, оттуда в Берлин и, наконец, поездом в Прагу. Говорили, что Гашек хотел остаться в России, но я в этом сомневаюсь. Всю войну у него на шее был медальон-ладанка с фотографией моего отца Рихарда. Дед хотел вернуться! Впрочем, в Чехословакии тогда уже революция никого не привлекала. На Гашека смотрели с опаской, за ним установили слежку, одна журналистка его спросила: «Скажите, правда, что большевики едят пленных китайцев?» В ответ на этот и многие другие бредовые вопросы Гашек написал цикл рассказов «Распоряжением коменданта Бугульмы» о том, как его направили устанавливать советскую власть в этом городке...

— А что за история с двоеженством?

— Деда хотели судить за это! Примерно четверть Чехословацкого корпуса вернулась из России с боевыми подругами, хотя на родине у них оставались законные жены. В основном подругами становились учительницы из глубинки, у многих уже родились от чехословаков дети. А в Чехословакии тогда вышел особый закон, который, по сути, закрывал глаза юстиции на двоеженство. Просто считалось, что браки, заключенные в России, в Чехословакии становятся недействительными. На деле же у многих военных оказывалось по две семьи. Дело житейское! В конце концов отстали и от Гашека, привязанного к Шуре с ее постоянным: «Ярославчик, тебе нельзя пить!» Но дед не очень-то ее слушал. В Липнице сохранился десятилитровый пивной кувшин, без которого не обходился ни один рабочий день писателя.

— Как складывалась творческая жизнь вашего деда после возвращения?

— Юмор у Гашека сохранился, но иллюзий уже не осталось. Дед снова начал пить, кочевать по кабакам, жить в долг. Снова вспыхнула любовь с Ярмилой, которая оставалась интеллектуальной спутницей жизни до конца дней, первой читательницей романа о Швейке. Именно Ярмила первая заявила, что роман получается гениальный. Ее поддержка много значила для деда. А Шура так и не научилась говорить по-чешски. Отношения деда с Шурой были сложными, и он сбежал осенью 1921 года, поселившись в деревне Липнице, чтобы сосредоточиться. Но Шура и там его нашла... Писал Гашек «Швейка...» взахлеб — по нескольку страниц в день — и тут же отправлял издателю в Прагу. Но здоровье быстро ухудшалось — отказывали почки. Дед умер 3 января 1923 года. Заплатить за похороны было некому — издатель отказался, как, впрочем, и родной брат Богуслав, так что все расходы взял на себя приятель Гашека с говорящей фамилией Заплатил (ударение на втором слоге). Финансовые дела деда были настолько плохи, что кредиторы забрали за долги домик, и Шура оказалась на улице. С Арсеном Заплатилом (он потом поменял фамилию на Верны), к слову, связана еще одна история. Мой дед и Шура познакомились с Арсеном на пути из России в Прагу. Говорят, что Арсен влюбился в Шуру с первого взгляда и, возможно, был заинтересован в скорой смерти моего деда. Мне кажется, Гашек умер при загадочных обстоятельствах. Вспоминаются его горькие слова: «Чихайте на дружбу. Среди друзей как раз и оказываются самые большие предатели». Есть подозрение, что деда постепенно травили мышьяком: такие предположения высказали некоторые специалисты из Германии и США, с которыми я вел переписку. И тут, возможно, не обошлось без Шуриного ухажера. Позднее Заплатил сделал Шуре предложение и женился на ней. Но это уже после того, как Шура начала получать гонорары за «Швейка...». Более того, этими гонорарами оплачивалась учеба Заплатила в университете! А в 1941 году он с Шурой развелся: боялся, что немцы косо посмотрят на то, что он женат на русской.

— Как приняли роман о Швейке?

— На родине критики не увидели в романе ничего особенного, пока в 1924 году Ярмила не перевела «Швейка...» на немецкий и он не прогремел в Германии. Пьесу по мотивам романа написал Бертольт Брехт, в берлинских театрах были аншлаги. «Швейка...» играли по всей Европе, а роман стали переводить на все новые и новые языки. Первый перевод на русский был сделан с немецкого в 1926—1928-м, в 1929-м появился еще один перевод профессора Петра Богатырева. Существует более двадцати экранизаций романа, сделанных в том числе и в СССР. В ходе Второй мировой войны четыре или пять советских авторов написали книги о Швейке и его борьбе с нацизмом, но после войны ни одна книга так и не была издана. Многие считают «Швейка...» романом антивоенным. Но война у Гашека — всего лишь фон, чтобы показать абсурдность нашего мира. Не очень-то веселого мира... Какой, впрочем, была и вся жизнь моего деда.

— Что стало с авторскими правами?

— По закону авторские права истекли в 1973 году. Поначалу наследницей авторских прав Гашека стала Шура Львова. Неудивительно, что Ярмиле это показалось крайне несправедливым, и она подала в суд, который назначил 7/16 от авторских гонораров сыну Рихарду и 9/16 Шуре.

— Есть ли у вас что-то общее с великим дедом?

— Таких людей, как Ярослав Гашек, в мире не может быть много. Я, например, никогда не пытался писать: считаю, что одного гения в семье вполне достаточно. Моя карьера сложилась в армии. Я женат, у меня двое взрослых детей — дочь Петра и сын Мартин, трое внучат. В 2002 году нам удалось выкупить старый дом в Липнице-над-Сазавой, где был трактир «У чешской короны», и сделать там небольшую гостиницу и кабачок. «У чешской короны» — место легендарное. Именно там была написала большая часть «Швейка...».

— В Липнице стоит и знаменитый памятник Гашеку, так и невостребованный в Праге...

— В 1983 году скульптор Йозеф Малейовски решил сделать подарок столице Чехословакии к столетию моего деда и задумал памятник, на котором Гашек полулежит в вальяжной позе. Бронзовая отливка была готова в 1988 году, но пражские власти не могли найти место, куда бы поставить Гашека. Коммунистов не устраивала поза писателя: дескать, если бы он был изображен трудящимся в поте лица, а то просто тунеядец. Идеологически не выдержано! Вероятно, поэтому памятник пролежал 20 лет в пыльном хранилище, где в 2008 году мы его и нашли. Рядом расположились Фучики, Готвальды и Ленины всех размеров... Скульптура Гашека оказалась где-то совсем в углу, отдельно от большой компании, и ему явно было там как-то одиноко. Когда мы перевезли памятник в Липнице и установили там, в первую же ночь после возвращения бронзового Гашека кто-то поставил пол-литра пива у постамента. И что бы вы думали, утром кружка была пустой!

Прага — Липнице