Тайны эфиопского двора / Политика и экономика / Exclusive
Тайны эфиопского двора / Политика и экономика / Exclusive
Тайны эфиопского двора
/ Политика и экономика / Exclusive
«Даже сам император Эфиопии обращался к правительству нашей страны, чтобы нас выпустили из СССР. Ни одно из писем, конечно, не дошло», — рассказывает сын легендарного авиатора Мишки Бабичева
Казалось бы, где Россия, а где Эфиопия... Но история причудлива, а русских заносило и не в такие дали. И не просто заносило — они писали историю этих экзотических стран. Например, военную авиацию далекой африканской страны в начале прошлого века создал русский дворянин Михаил Бабичев. Во главе абиссинских ВВС он вступил в сражение с армией Муссолини — по сути это была первая битва против фашизма...
В октябре этого года исполнилось 105 лет со дня рождения Михаила Бабичева. Его сын, российский ученый-экономист Александр Шахназаров, лишь недавно узнал подробности удивительной истории своей семьи, в которой перемешались тайны императорского двора и большая любовь эфиопского дипломата и русской красавицы, раздавленная сталинским катком.
— Александр Гаджиевич, как получилось, что ваш отец возглавил военно-воздушные силы Эфиопии?
— Михаил Бабичев родился и вырос в аристократических кругах Аддис-Абебы. Отцом его был русский дворянин — Иван Филаретович, человек в Эфиопии знатный, с которым советовался по самым разным поводам император Хайле Селассие I. После школы Мишка (так все называли его даже официально) собирался стать танкистом и уже поступил в танковое училище. Но тут Эфиопия закупила самолеты, и отец буквально заболел авиацией. Его энтузиазм был столь заметен, что император направил молодого человека учиться в военно-воздушную академию во Франции. За два года Мишка освоил управление самолетом и вернулся на родину. И тут же получил карт-бланш — ему поручили руководство военно-воздушными силами страны, которые тогда состояли всего-то из трех самолетов. Одна из моих кузин, живущая во Франции, недавно прислала любопытную ссылку на короткий фильм о коронации императора Хайле Селассие I. Там в небе появляется несколько самолетов. И она пишет: «Один из них пилотирует ваш отец, потому что весь воздушный флот состоял в то время из этих трех самолетов».
Мишка оказался талантливым руководителем, он сначала создал боеспособную военную авиацию, а потом взялся и за гражданскую.
Когда я два года назад посетил Эфиопию, меня принимали в министерстве — у них оно называется администрация гражданской авиации. Там мне подарили портрет отца и рассказали, что все помнят, кто создал и возглавил гражданскую авиацию в стране! В Эфиопии с большим уважением относятся к моему отцу, но никто, в том числе родственники, не знал дня его рождения. У них очень странно относятся к своим предкам — там не принято регулярно ходить на кладбища, на надгробиях не пишут дату рождения и смерти... И только недавно, получив копию учетной карточки из архива МИДа, я узнал, что мой отец родился 14 октября 1908 года. В нынешнем году, следовательно, исполнилось 105 лет со дня его рождения.
Но вернемся к воздушному флоту Эфиопии, маленькому, но героическому. Эта воздушная армия приняла участие в итало-абиссинской войне в 1935 году (Абиссинией раньше называлась Эфиопия). По сути это была первая схватка с фашистскими войсками. И хотя эфиопы не могли противостоять итальянским бомбардировщикам, Мишка Бабичев, имея под своим началом меньше двух десятков одномоторных самолетов с деревянными рамами и фюзеляжами, обшитыми брезентом, не допустил бомбардировок Аддис-Абебы и не потерял ни одной боевой машины. Разумеется, в результате итальянцы все равно выиграли ту войну, потому что силы были совершенно несоизмеримы. Правительство Абиссинии переправили в Великобританию — причем императора вывез мой отец, он к тому времени был личным пилотом Хайле Селассие I. Собственно, до сих пор, насколько я знаю, в Лондоне существует правительство Эфиопии в изгнании — и нынешнее действующее эфиопское правительство его не признает.
— Как вашего дедушку Ивана Филаретовича занесло в такие далекие края?
— Мой дед, как представляется, был человеком непоседливым, авантюрного склада, его все время влекло в путешествия. В середине 1895 года, получив отпуск, он отправился в Эфиопию, где пробыл 11 месяцев. Что его туда потянуло, никто сказать не может. По возвращении в Петербурге он познакомился с графом Леонтьевым — это очень известная фигура в абиссино-русских, ныне русско-эфиопских отношениях, а также с Александром Булатовичем. Они нашли общий язык и подружились, с Булатовичем позже зарегистрировали торговую компанию. В результате дед мой подал прошение об отставке и вышел из армейского служения.
— И чем занялся — торговлей?
— Да, причем торговлей оружием. Испросил разрешение у царя о выезде и уехал. По документам, подписанным царем, ему разрешалось выезжать в любую страну, кроме Эфиопии, поскольку там столкнулись интересы, как я понимаю, России и Франции, да и российских чиновников, приторговывавших оружием, которым была не нужна конкуренция. Поэтому сначала дед выехал в сопредельное государство Джибути, а потом уже целенаправленно въехал в Эфиопию и все-таки занялся поставками оружия. Постепенно он сделал великолепную карьеру, был возведен императором Менеликом II в эфиопское дворянство, получил высокий чин — фитаурари (что означает «атакующий во главе») и назначен главой провинции Валлега, то есть стал государственным чиновником высокого ранга. Таланты деда в управлении не укрылись от императора страны. Он приблизил его к себе, сделал доверенным лицом. У Ивана Филаретовича был один из самых богатых домов в Аддис-Абебе недалеко от резиденции императора. Как пишут, император часто приходил к нему домой поговорить. Потом дедушка женился на красивой и знатной девушке — свояченице императора Менелика II. В этом браке родилось пятеро детей. Два брата и три сестры. С некоторыми из их потомков я встретился, когда был в Эфиопии. В Россию дед так и не вернулся — случилась революция 1917 года, и обо всех мыслях посетить родину пришлось забыть. Русский фитаурари до конца жизни прожил в Аддис-Абебе, там же и умер в 1955 году в возрасте 84 лет. Вот такая замысловатая история получилась у моего деда.
— Как же Михаил Бабичев, знаменитый эфиопский летчик, познакомился с вашей мамой?
— В 1944 году Михаил Бабичев был направлен императором Хайле Селассие I на дипломатическую работу в Москву. А в 1946-м увидел мою маму на спектакле в Большом театре. Это была любовь с первого взгляда. Моя мама была очень красивой женщиной, ее часто принимали за актрису. И вот она пришла в театр с подругой. Отец ее заметил, прислал своего сопровождающего познакомиться и пригласил их после спектакля в ресторан. А матери он так понравился, что она уговорила подругу принять приглашение. Это был безрассудный поступок — ведь в то время можно было в лагеря попасть за общение с иностранцем. Авантюрная была женщина, под стать моему деду! За ужином и завязался роман...
— На каком языке они разговаривали?
— Мама в это время училась на втором курсе Московского государственного института иностранных языков имени Мориса Тореза, изучала французский язык. Иначе бы они не смогли общаться... А так объяснение произошло очень быстро — оба ослепительно красивые, влюбились моментально. В общем, в результате этого посещения Большого театра образовался я...
Родился я 6 апреля 1947 года, а за два месяца до этого, в феврале, вышел указ Сталина, который запретил русским девушкам выходить замуж за иностранцев и приравнивал такие браки к измене Родине. У мамы одна приятельница была замужем, если не ошибаюсь, за военно-морским атташе Соединенных Штатов. Были и другие подруги, вышедшие замуж за иностранцев. Так вот дипломатов выкинули из Москвы в 24 часа, а жены поехали в лагеря… Но, слава богу, моя мама зарегистрировала брак с Мишкой Бабичевым еще до выхода этого указа.
— Они поженились в Советском Союзе?
— Да, здесь. Но Бог отвел им всего два года счастья. У папы случился инсульт. Мама мне рассказывала об этом в общих чертах, но подробности случившегося я узнал только недавно от своей кузины Марты. Она пишет, что Мишка, выйдя с какого-то приема, из теплого помещения на мороз, наклонился завязать шнурок и упал. Замер в позе эмбриона, его не смогли разогнуть — он был парализован. Сначала отца выхаживали в Москве. Затем, 22 августа 1948 года, семья при содействии императора переправила его в Швецию, в клинику в Стокгольме. Один из лучших нейрохирургов Швеции сделал операцию, которая вернула отцу речь, а позже и возможность ходить, хотя и ограниченно. Вернуться на дипломатическую работу в Москву он больше не мог и был вывезен сестрой в Аддис-Абебу. Перед отъездом он написал письма, сначала Молотову, а затем Вышинскому, читая которые можно заплакать. Он просто умоляет выпустить с ним жену и ребенка. Но положительного ответа не дали. Он был вынужден уехать без семьи, и они с матерью больше так никогда и не увиделись.
Мы с мамой остались в Москве. А точнее — оказались на улице. Мой отец, первый секретарь посольства, проживал вместе с мамой в гостинице «Националь», а затем в здании посольства, которое находилось тогда в Гагаринском переулке. Интересно, что моя детская память отлично сохранила впечатления от посольства, хотя мне было чуть больше года: я ползал по лестнице с мраморными поручнями, играл на шкурах льва и леопарда, которые там лежали. Я даже помню, как папин коллега пугал меня этим львом — шкура была с головой, и на меня это произвело сильное впечатление. Сохранились и другие картинки из детства: у нас был открытый автомобиль ЗИС, и вот мы едем по направлению к «Националю», за рулем — шофер в фуражке, мама в очень красивом летнем платье. Даже странно, что застряли какие-то воспоминания...
Когда отца увезли, нам пришлось тяжело. Власти потребовали от матери покинуть посольство. Мы переехали в коммунальную квартиру моего деда Петра Нестеренкова. Меня дразнили все во дворе безотцовщиной. Конечно, было неприятно, больно, дети могут быть жестокими. А взрослые — еще более жестокими. Поэтому мама говорила, чтобы я на эту тему вообще не думал. Рассказывала она очень немного, это было опасно. Учился я в первой в Москве английской школе в Сокольниках — там в основном учились дети членов правительства, дипломатов. В школу был очень жесткий отбор, но я хорошо прошел собеседование, и меня взяли. А в конце первого класса мама сменила мне фамилию — с Бабичева на Нестеренкова. Так что я до 1956 года был Нестеренковым. Кстати говоря, моя физиономия с этой фамилией украшает обложку одного из номеров журнала «Советский Союз». Пришел какой-то фотограф, ходил по школе, смотрел на детей, я ему приглянулся, и он сделал мою фотографию на обложку…
А потом мама вышла замуж за Гаджи Шахназарова, совершенно замечательного человека, он был врачом по образованию, из Дагестана, аварец по национальности. Очень хорошая семья, с которой мы до сих пор поддерживаем близкие отношения. Он меня усыновил и воспитывал как родного сына, и я стал Александром Гаджиевичем Шахназаровым.
— У вашей мамы никакой информации о первом муже не было?
— Нет, но мою маму все равно никуда не брали на работу. Из института иностранных языков она ушла на третьем курсе, когда вышла замуж за отца. Из образования у нее еще три курса Института имени Губкина и полный Институт культуры, в котором она окончила библиотечный факультет. Но на работу никуда не брали, это была трагедия. В конце концов она ухитрилась устроиться в библиотеку Института органической химии простым библиотекарем. Причем заведующая поначалу брать не хотела, говорила, что ей актрисули не нужны, потому что мама была просто ослепительно красива. Но потом мама стала директором этой библиотеки и создала из нее крупный научно-информационный центр. К ней приезжали ученые со всей страны ознакомиться с современнейшей библиотекой и ее фондами: это было хранилище в 4 этажа, где книги заказывались, поднимались на лифте в великолепный читальный зал. Она была вхожа и к вице-президенту Академии наук, и к другим высокопоставленным лицам, а все благодаря ее личным качествам...
Спустя годы, в середине 60-х, если не ошибаюсь, в Москву приехал эфиопский балет. Мама пошла на спектакль и встретила бывшего третьего секретаря посольства Хагоса, который к тому моменту уже стал первым секретарем. Он ее узнал и сказал, что Миша всю жизнь ее ждет. Это мне позже подтвердили и обе мои здравствующие кузины.
Он действительно всю жизнь пытался добиться разрешения на наш выезд. Писал письма, даже сам император Эфиопии делал запрос и обращался к правительству, чтобы нас выпустили из СССР и семья могла воссоединиться. Ни одно из писем, конечно, до нас не дошло. Мы ничего не знали. Только из нынешней переписки с родственниками я узнал, что из СССР приходили ответы: мол, семья выбыла в неизвестном направлении.
— Как же вы узнали подробности истории вашей семьи?
— Это совершенно мистическая история — цепочка случайностей последних лет. Первое звено появилось в 2003 году — в двух шагах от моего института был маленький ларечек, где я обычно покупал «Новую газету». Как-то ларечница вдруг предложила мне газету «Секретные материалы», которой я никогда не интересовался. Я открыл ее посредине номера спустя недели две — и вижу несколько статей под общим названием «Русские в Абиссинии». Начинаю читать: из пяти статей две посвящены моим родственникам — деду, Ивану Филаретовичу, и отцу, Мишке Бабичеву, первому авиатору Эфиопии и любимцу императора. Я тогда подумал: это какой-то знак. Раньше я никогда не встречал имен своих близких в публикациях.
Через несколько лет опять фантастическая случайность. В 2007 году я лег на ежегодное обследование в академическую больницу. Старался ни с кем особенно не общаться, но как-то на обеде оказался за столиком с пожилым мужчиной необычайно благообразной внешности, прямо Грегори Пек. Говорун такой, что не остановить — рассказывает о сложных вещах, о синкретизме в африканских религиях и прочем. Потом показывает на цветок на окне и говорит: «А вы знаете, что это? Крокус. А я восемь раз был в стране, которая вся покрыта крокусами. Это Эфиопия». Тут я внутренне напрягся. И он дальше рассказывает, что его принимал сам император и что там очень интересные русские — Иван Филаретович Бабичев, а еще его сын, кстати, знаете, как его звали? Я обычно не афиширую своего прошлого, а тут возьми и скажи: «Мишка». Он понесся дальше. Потом вдруг сообразил, переспрашивает: «Откуда вам такие подробности известны?» Я отвечаю: «Вы говорите с внуком Ивана Филаретовича и с сыном Мишки Бабичева». Собеседник мой чуть вилку не проглотил... На этом моя спокойная жизнь закончилась, потому что он оказался крупнейшим эфиопистом, это доктор исторических наук Юрий Кобищанов из Института Африки РАН. Он рассказал о нашей встрече коллегам, собрался прислать ко мне своих аспирантов-историков и прочее.
Потом мне позвонил доктор исторических наук Ныгусия Касае Микаэль из Университета им. Патриса Лумумбы и попросил о встрече. Он заинтересовался этой историей и хочет написать книгу о моем отце, естественно, начав с истории деда. Он уже собирает материалы в архивах. А потом на канале «Россия» возникла идея найти потомков семей, разлученных в годы Второй мировой войны и сделать о них серию фильмов. Общими усилиями была найдена Надя Бабичева, живущая в Аддис-Абебе, там она Бабичефф. И я собрался с женой и детьми в Эфиопию, побывать на могиле отца. Так состоялась встреча с родственниками, было много слез. На могиле отслужили панихиду, вел ее глава церкви. Вечером в доме у моей кузины Нади дали прием для родственников и друзей семьи, потом нас принимал президент страны...
В Эфиопии я был поражен глубиной исторической памяти. Мы приехали в императорское поместье Менелика II где-то в районе Гондер. Очень живописные развалины... Так вот, там, естественно, платный вход и платное фотографирование. И наш гид спросил: «А как вы вообще сюда попали?» Ему отвечают, что я сын Мишки Бабичева. Он побежал куда-то, тут же вернул наши деньги и сказал: «Для вас — вход бесплатный».
Сейчас я постоянно переписываюсь с родственниками, многие живут и в других странах — в США, Швейцарии, Латинской Америке. Одна из них живет на юге Франции — маркиза Марта Насибу, художница, поэтесса, писательница. Ее книга «Воспоминания эфиопской принцессы» сейчас вышла на итальянском языке третьим изданием, готовится к печати и на английском языке. Все родственники называют Ивана Филаретовича Бабичева гранд-папа, «наш великий дед». Интересно, что в Эфиопии, на экваторе, в малюсеньком аэропорту, я встретил Сергея Ястржембского — там вообще в округе не было ни одного белого лица. Я с ним познакомился, представился. Он мне сказал, что хочет снять фильм о моем отце, но его уже опередили...
В общем, оказалось, что у меня есть большая, рассеянная по миру семья. Во время коммунистического переворота в Эфиопии собственность семьи была национализирована, все члены лишились денег и имений. Однако это высокообразованные люди, которые успешно существуют в современном мире.
— У вас не было мысли вернуть себе фамилию Бабичев?
— Я только два месяца назад наконец-то получил копию документа из архива МИДа, где написано, что мой отец, Михаил Иванович Бабичев, первый секретарь посольства, женат на Людмиле Петровне Нестеренковой (кстати, мамино свидетельство о браке я тоже не мог найти, оно уничтожено). У супругов есть сын Александр в возрасте 2,5 месяца. То есть только сейчас появился реальный документ, который меня связывает с Бабичевым. Раньше мне говорили: мы можем подтвердить, что вы были Нестеренковым, но нет документов, связывающих вас с Бабичевым.
Теперь можно восстановить мое свидетельство о рождении. Как-то, когда потребовалось, мне выдали на руки копию свидетельства о рождении, где я в одном случае безотцовщина по фамилии Нестеренков, а во втором случае я уже сразу Шахназаров. Загсы курировал НКВД, поэтому там изъяли документ и о первом браке моей матери, и о моем рождении. А свидетельства о разводе с первым мужем ей вообще никто не выдавал, и замуж она выходила вторично по специальному разрешению.
Когда я приехал в Аддис-Абебу в 2010 году, мои родственники спрашивали, почему я не искал их. Но, честно говоря, я не мог себе представить, как это сделать. Как вы себе это представляете? Я должен был написать послу России в Эфиопии: мол, к вам обращается Александр Гаджиевич Шахназаров, который на самом деле — Александр Михайлович Бабичев, но подтверждающих документов у меня нет. Фамилию мне менять уже поздно. Во-первых, Шахназаровы — очень достойные люди. А во-вторых, моя профессиональная жизнь прошла под этой фамилией, ею подписаны мои научные труды... Я работал в Институте мировой экономики и международных отношений. Занимался разнообразным кругом проблем: методологией оценки темпов мобилизационного развертывания отраслей промышленности США в условиях после ядерного удара, моделированием влияния фискальной политики на экономику США и т. д.
Потом я попал в Институт экономики и информации промышленности строительных материалов. Это был совершенно замечательный институт — своего рода отстойник, куда спроваживали всех диссидентов. Там я написал диссертацию, но ее, втайне от меня, целиком включил в свою докторскую мой начальник. Мне пришлось написать еще одну работу, которую я защитил. После этой истории я ушел в Совет по изучению производительных сил при Минэкономразвития России и РАН, где с интересом и удовлетворением более 25 лет руководил одним из ведущих научных отделов и писал научные труды.
В общем, я считаю, что мне уже смешно с седой головой менять свою фамилию... Важно, что я нашел своих родных.