На войне не как на войне / Политика и экономика / Exclusive

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

На войне не как на войне / Политика и экономика / Exclusive

На войне не как на войне

Политика и экономика Exclusive

Американцам выгоднее заплатить миллион долларов военачальнику врага, чем воевать против него. Мало? Дадут 100 миллионов! Все равно это будет дешевле, чем жертвовать жизнями своих солдат и дорогой военной техникой

 

То, что происходит в последние годы в разных странах мира: Югославии, Ираке, Ливии, Сирии, одни называют прорывом к демократии, другие — «оранжевыми» сценариями Запада. А среди военных специалистов принято говорить о сетецентрических войнах. Эта концепция родилась в США и уже два десятка лет успешно применяется американцами. О специфических методах ведения «тихой войны» «Итогам» рассказал Игорь Попов, полковник запаса, участник боевых действий в Эфиопии (1977—1978) и Афганистане (1985), кандидат исторических наук.

— Игорь Михайлович, поясните, как вы, кадровый российский военный, оказались в курсе того, как работает американская военная машина?

— В середине 90-х годов я проходил обучение в Университете национальной обороны США — самом авторитетном высшем военно-учебном заведении страны. Это обычная практика, ведь в современной жизни есть множество ситуаций, в которых военные разных стран рассматривают друг друга не как потенциальных противников, а в качестве партнеров по решению общих задач. Скажем, противодействие терроризму — это глобальная проблема, справиться с которой можно только совместными усилиями на международном уровне. В этих целях взаимодействуют и военные ведомства разных стран, и МЧС, и МВД: наши военнослужащие учатся в США, других странах НАТО, их офицеры — в наших военно-учебных заведениях.

Как раз в тот период начался расцвет военной мысли в США, появлялись новые интересные концепции и идеи. Запомнилась, например, лекция адмирала Уильяма Оуэнса, занимавшего в те годы пост заместителя председателя Объединенного комитета начальников штабов — фактически второе лицо в американской военной иерархии. Он рассказывал о беспилотных летательных аппаратах тактического звена — небольших, размером с детский игрушечный самолетик, которые в будущем должны были поступить на вооружение каждого солдата. «Игрушку» запускают, и она улетает по заданному маршруту в сторону противника, высматривая, что происходит вон за тем камнем, что укрыто за той высотой, что творится во дворе того дома. А солдат сидит в укромном месте, и все это видит на экране своего переносного компьютера. Ему не нужно сильно раздумывать, где укрылся противник, каковы его намерения и что он делает в эту секунду. Это и стало основой того, что через несколько лет оформилось в концепцию сетецентрической войны.

— Какие сети подразумеваются под словом «сетецентрические»? Неужто Интернет?

— Термин «сетецентрический» не имеет прямого отношения к Всемирной сети. Авторами этой концепции считаются вице-адмирал Артур Себровски и профессор Джон Гарстка, которые в 1998 году опубликовали статью «Сетецентрическая война: ее происхождение и будущее», ставшую своеобразным военным манифестом новой эпохи.

Этот термин стал противопоставлением традиционным взглядам на военную силу, которые можно описать как платформо-центрические. «Платформа» — это что-то (танк, пушка, самолет, корабль и т. д.) или кто-то (солдат, офицер, боевик). Но в современном бою победу не обязательно одерживает тот, у кого больше «платформ», а тот, кто сможет быстрее и эффективнее использовать их в нужном месте в нужное время и нужным образом. Поэтому все эти «платформы» объединяются в единую сеть, точнее, сети — управления, разведки, навигации, огневого поражения, тылового обеспечения и т. д. Информационная компьютерная сеть — высоконадежная, защищенная, гибкая — как бы накрывает все это сверху. При этом каждый на экране своего боевого компьютера видит то, что ему положено: о происходящем в Афганистане не нужно знать тем, кто в данный момент находится в Эквадоре или джунглях Юго-Восточной Азии. И вот тогда можно при необходимости в кратчайшие сроки собрать в одном районе мощный кулак своих войск, нанести молниеносный удар и… всем разбежаться в разные стороны. До новой боевой задачи. Так развивалась ситуация в Югославии, в Ираке в 2003 году. Так шла война в Ливии.

Вот это и есть сетецентрическая война, или, точнее, применение сетецентрических технологий при организации и ведении военных действий. В ней все аморфно, расплывчато и совсем не похоже на традиционный военный порядок, где все расписано до последней пуговицы: рота — это обязательно три взвода, боевой порядок — в линию, уступом влево или вправо и т. д. Вместо них — «боевые стаи». Тяжелые ударные беспилотные аппараты, состоящие на вооружении ВВС США, взлетают с базы где-нибудь на Ближнем Востоке, управляются с территории Соединенных Штатов, а боевые задачи выполняют в Ираке или Афганистане. Пилот сидит в удобном кресле перед экраном компьютера с чашечкой кофе и джойстиком управляет беспилотником, находящимся за тысячи километров от него. А вот и цель. Нажатие кнопки — и ракета летит в логово террористов. А в 18.00 пилот идет домой, спокойно ужинает в кругу семьи — его рабочий день закончен. Ни тебе угрозы смерти, ни тягот и лишений военной действительности. Чувство абсолютной защищенности и безнаказанности. Это ведь иной уровень ментальности, другой ракурс восприятия войны. Военные действия превращаются в компьютерную игру по принципу: «Я тебя вижу, а ты меня — нет».

— Они уже все видят, что происходит где-либо на планете?

— Окончательно это еще не реализовано, но сделано уже немало. Для этих целей военное ведомство США создает глобальную информационную сеть Global Information Grid — этакую решетку из спутников на околоземной орбите, которые мониторят и контролируют весь земной шар. Это основа информационно-коммуникационного пространства войны будущего, в котором будут действовать вооруженные силы США и их союзников по НАТО. Планируется, что реализация этого проекта полностью завершится к 2020 году. И тогда весь земной шар будет под тотальным контролем.

— Технологии звездных войн в действии?

— Сетецентрическая война — это не исключительно техническая концепция. Нанести удар высокоточным оружием — не самая трудная задача. Намного сложнее — знать, по каким болевым точкам нужно наносить удары. В теории сетецентрических войн есть соответствующее понятие — система приоритетов целей, основанная на концепции «пяти колец», которую обосновал полковник ВВС США Джон Уорден. В основе этой концепции — системный подход к оценке государства-жертвы, то есть противника. Эти цели представляются в виде структуры из пяти радиальных колец — как мишень в стрелковом тире. «Яблочко» — это политическое руководство страны. Именно туда надо целиться и бить! Вспомните агрессию НАТО против Югославии в 1999 году, трагические события в Ираке и Ливии — схема везде одна. Главной целью является лидер государства-жертвы, который должен быть уничтожен. Уничтожение, кстати, не обязательно физическое. Оно может быть моральным или психологическим. Для этого есть масса технологий, главным образом информационных: попытка уничтожить вождя морально, заставить добровольно отречься от власти, бежать из страны. Мы все это помним: обвинения в кровожадности, жестоких репрессиях, убийствах политической оппозиции, подавлении выступлений местных племен и т. п. Если же лидер, как, например, Каддафи, имеет очень большой вес в своей стране и его трудно дискредитировать, предпринимается физическое уничтожение. И, кстати, не обязательно своими руками. Помните, Саддама Хусейна американцы арестовали и казнили, а вот Муамара Каддафи свои же сограждане разодрали в клочья.

Дальше согласно концепции «пяти колец» идет промышленно-энергетическая база государства, например сеть электроснабжения большого города. Если при температуре на улице минус 40 градусов ее вывести из строя, останется только диктовать свою волю проигравшим, которые еще и сами встретят врага хлебом-солью. И лишь последнее место среди приоритетов целей занимают вооруженные силы. Удивляетесь? Воевать с вооруженными силами страны-жертвы, если руководствоваться концепцией полковника Уордена, никто не будет. Нужно поставить всю эту страну или регион если не на колени, то в подчиненную, контролируемую позицию. Чтобы все, что нужно, они сделали сами: и администрацию создали, и полицию сформировали — все, однако, в интересах страны-агрессора. Это, кстати, получается почти автоматически, ведь если отработаны первые четыре уровня целей, то дальше «органично» вспыхивает революция внутри обреченного государства. Параллельно для работы с населением на всех этапах запускаются сетевые революции — в блогах и фейсбуках. Это уже чисто социальные технологии.

Кто бы из военных экспертов еще года два назад сказал, что весь арабский мир — исламская цивилизация — может вот так забурлить? Целая полоса «цветных революций», а затем революций в арабском мире со стороны видится мощными выступлениями народных масс против тоталитарных, кровавых режимов внутри этих стран. На самом деле речь идет об использовании сетевых технологий для решения политических задач в отношении всех охваченных революциями государств. Только и всего. Эти технологии постоянно обкатываются на разных странах и становятся все более изощренными.

Сейчас в Сирии идут те же самые процессы. Вокруг страны уже создана такая внешнеполитическая, военно-политическая, психологическая, моральная обстановка, я уж не говорю про экономические санкции, что у ее нынешнего политического руководства просто не остается никаких возможностей для маневра. Сценарии прихода к власти оппозиционных сил внутри государств-жертв отработаны до совершенства.

— А как же армия, которая по определению создается для защиты существующего режима?

— Возьмем войну в Ираке 2003 года. Тогда многие военные специалисты удивлялись: что происходит? Выдвигается целая иракская танковая дивизия, готовая сражаться против вторгшихся американцев и их союзников, а воевать-то не с кем — американские войска куда-то делись. Войска элитной республиканской гвардии Саддама Хусейна выдвигаются на позиции вокруг Багдада с лозунгами: «Превратим Багдад в иракский Сталинград!» — но вскоре оказывается, что они не на те позиции выдвигаются, не туда стреляют и как-то быстро разбегаются. В чем же дело? Да все очень просто: командиров иракской армии американцы элементарно купили. Древний принцип! Справедливости ради следует сказать, что мы в свое время в Афганистане поступали подобным же образом: договорные отношения с местными племенами, отрядами и группами оппозиции помогли спасти множество жизней наших солдат. Вот и в Ираке произошло то же самое: Саддама Хусейна свои же и сдали. Все руководители силовых структур в критический момент оказались куплены. Американцы не скрывая говорят, что выгоднее заплатить миллион долларов военачальнику врага, чем воевать против него. Мало? Дадим 10! Дадим 100 миллионов! Все равно это будет дешевле, чем жертвовать жизнями своих солдат и дорогой современной военной техникой.

В этом контексте сетецентрическая война — это не столько техническая, сколько философско-ментальная концепция. Готовность к такой войне определяется не одними материальными факторами, а состоянием умов военных руководителей, командиров и военачальников, их способностью переиграть противника или, как говорится в американских документах, повернуть процесс принятия решения противником в выгодном для себя направлении. В основу этой идеи была положена концепция, разработанная отставным полковником ВВС США Джоном Бойдом. Он предложил универсальную формулу успеха в воздушном бою, которая сегодня в военной литературе именуется «петлей OODA»: Observe — Orient — Decide — Act. То есть «Наблюдать — Ориентироваться — Решать — Действовать». Со временем Бойд пришел к осознанию, что эта формула хорошо работает не только в воздушном бою, но и в военной сфере в целом: если мы вторгаемся в процесс организации боевых действий противника, нарушаем их, то он оказывается полностью дезориентированным. Следующая операция ввергнет противника в еще больший хаос. Это новый взгляд на реальность войны современной и будущей эпохи.

— Разве война не остается войной, как ее ни назови?

— Вот говорят: молочная война, газовая война, война компроматов. Какие же это войны, если военного насилия нет? Ведь не стреляют! Пули-то не летают! С другой стороны, «цветные революции» сопровождаются внутренними беспорядками, разбоями, применением силы со стороны армии и полиции. Все это признаки классических гражданских войн. Значит, все эти «цветные революции» — все-таки войны?

Ответ прост — войны видоизменяются с течением веков: вначале за мамонта, чтобы его съесть, затем за золото и рабов, за территорию, за ресурсы. Теперь же за сознание людей, за полное ментальное и психологическое подчинение людей. Для того чтобы отобрать чужие земли или богатства, военное насилие обязательно. А вот для того, чтобы изменить сознание людей, вовсе не обязательно их бить и тем более нет смысла убивать. Когда мы осознаем это, становится понятно, что война далеко не всегда может восприниматься как военные действия. И само понятие войны сильно изменяется. Продолжение политики? Да. Насильственными средствами? Не факт. О каком насилии может идти речь, если народ и правительство страны-жертвы сами добровольно будут делать все так, как нужно инициатору военных действий? Информационные технологии, приемы и методы ведения информационных войн позволяют оператору управлять огромными массами людей, чтобы они, скажем, добровольно отдали свои ресурсы. Для этого помимо информационных технологий есть множество абсолютно мирных политических, психологических, финансовых и экономических рычагов, например, валютные фонды и банки, займы и кредиты, экономические блокады, дефолты и т. д. и т. п. Действуя по сетецентрическим принципам, все эти невоенные рычаги являются, тем не менее, серьезным оружием в войне новой эпохи. Как это вместить в сознание военного человека, которого учили и продолжают учить, что война — это построились в боевой порядок, с криком «ура» перешли в атаку и овладели траншеей противника? Как теперь сказать: нет, ребята, война — это совсем другое, явного противника уже нет? По классике у солдата, так называемого комбатанта, обязательно должна быть военная форма, знаки различия, оружие в руках. Тогда его можно взять в плен, и его права будут защищены соответствующими международными конвенциями. А как назвать женщину-террористку с поясом шахида под платьем? А мирного крестьянина или торговца, под покровом ночи устанавливающего фугасы на оживленной трассе? Где вообще пролегает граница между войной и миром? Нет ее. Мы думаем, что сейчас в состоянии мира живем. Но, может, мы заблуждаемся? В США достаточно гибко относятся к понятию «война» и, не зацикливаясь на терминологических тонкостях, активно разрабатывают новые подходы и в военной теории, и реальной практике военных действий на Ближнем и Среднем Востоке.

— Сложно ли научиться думать так же гибко?

— Вот пример из собственного опыта. На учебных занятиях вместе с американскими коллегами мы всесторонне анализировали различные военно-политические ситуации. Например, говорим о Карибском кризисе, по которому наши мнения диаметрально противоположны. Я привожу свои доводы, они свои. Я вижу, что они явно не правы, потому что просто жонглируют словами. И радостно думаю: «Ну вот сейчас я их прищучу, все поставим на свои места!» «Что вы понимаете под понятием военная операция?» — спрашиваю я. А в ответ слышу что-то совсем из другой области. «Подождите, — прерываю я, — ведь есть же четкое определение!» А один из американцев мне на это отвечает: «Это вы так думаете, а я сейчас в это понятие вкладываю вот такой конкретный смысл, а через минуту он может быть другим». Я опешил. «Как же, — говорю, — мы с вами будем говорить?» Они на это улыбаются. «Очень, — говорят, — у тебя, Игорь, косное мышление, а у нас гибкое: можем и такой смысл вложить, и эдакий, зачем спорить о терминах? Давайте решать проблему, а не расставлять точки над «i» в словесных дуэлях». Кстати, у них даже военные уставы и наставления обязательно содержат глоссарий. И в этом глоссарии каждому термину дается определенное толкование. Возьмете другой документ, а там может быть иное толкование того же термина. Что хотите, то и делайте. Но если мы намерены выступать с американскими коллегами на равных на международной арене, нам нужно учиться быть более гибкими и в этом смысле. Для американцев терминологический смысл данного слова несущественен — раз стреляли, значит, война. Как ни назови, суть случившегося не изменится. Зато появляется больше возможностей для маневра, в том числе политического.

— Насколько гибкость вообще характерна для военной сферы современных США?

— Вы наверняка слышали о DARPA (Defense Advanced Research Projects Agency) — Агентстве передовых оборонных исследовательских проектов, отвечающем за разработку новых технологий для использования в вооруженных силах. Американцы создали его в ответ на запуск в 1957 году нашего спутника. Советский прорыв в космос поверг их тогда в состояние шока. Однако они мгновенно осознали: надо что-то делать, чтобы не допустить превосходства СССР в космосе, — и оперативно создали соответствующую структуру. Кстати, мы до сих пор хотим организовать что-то подобное, и наш президент ставил такую задачу министру обороны еще в 2010 году. В начале этого года вице-премьер Дмитрий Рогозин объявил о том, что идея создания отечественной структуры, подобной DARPA, уже начала практически реализовываться. Будет ли она создана? Безусловно — да. Но будет ли эта идея реализована так, как надо? Скорее всего, нет. Объясню почему. DARPA — открытая организация, привлекающая идеи со всех сторон. А у нас все засекречено и закрыто, и везде чиновник решает, что правильно, а что неправильно, что и как нужно делать. Похоже, будет создана какая-то очередная структура, которая будет лишь имитировать деятельность и осваивать бюджетные деньги. Гриф «секретно» — идеальная форма сокрытия профессиональной некомпетентности, а иногда и прямой глупости начальников и чиновников. Американское DARPA — это такая структура, где собраны нетрадиционно мыслящие люди, способные заглянуть за горизонт — в день завтрашний или даже послезавтрашний. Конечно, там есть секретные разработки. Это нормально. Однако поиск новых идей невозможно вести «под одеялом». Он идет везде, где только можно. Представляете, DARPA даже среди школьников проводит конкурсы на создание боевых машин будущего! Потому что решение сложных задач часто основывается на достаточно простых, «детских» идеях. Например, американцы столкнулись с тем, что на дорогах в Афганистане и Ираке случалось очень много подрывов. Военный вариант Hummer — машина вроде надежная, с хорошим бронированием. Но фугас или мина, заложенная на дороге, выводит ее из строя. Как защитить экипаж? Те, кто смотрел старый французский фильм «Фантомас», помнят, что автомобиль злодея-героя при необходимости резко взмывал в небо, а комиссар Жюв вечно оставался с носом. Вот в DARPA и заказали такую машину вместимостью четыре человека, которая движется по дороге как нормальный автомобиль, а там, где начинается миноопасное место, взлетает как вертолет с помощью роторной установки.

— Могут ли наши военные НИИ работать в стиле DARPA?

— Проблем здесь масса. Очень большая связана с планированием развития всего нашего оборонно-промышленного комплекса и реальными потребностями войск. Вопрос: нужен ли нашим Вооруженным силам один суперсовременный корабль или самолет, у которого нет в мире аналогов? Или пять таких самолетов? Что мы с ними будем делать? Кто вообще сказал, что мы будем воевать с суперсовременными армиями мира? А если с менее современными, у которых не пять, а сто обычных самолетов, но объединенных в сеть? Они все равно расправятся с нашей пятеркой. И если против нас те самые «боевые стаи» не то наемников, не то террористов? На каком суперсамолете за ними гоняться?

Вокруг традиционного подхода к вооружениям сложилась целая система организации заказов, система финансирования и вообще система взглядов, что именно и для каких типов войн необходимо приобретать. Как изменить всю эту систему, понимая, что для войны нового типа может оказаться достаточно ста миллионов долларов наличными для подкупа командиров противника? Трагические события в Южной Осетии в 2008 году со всей очевидностью показали, что наличие у грузинских танков спутниковой навигации GPS дало им серьезное преимущество перед нашими более совершенными боевыми машинами, которые, однако, с трудом встраивались в местность. Что из этого получается? Пусть у нас есть мощная танковая группировка и мы вывели наши супертанки в чисто поле — будем сражаться. А противник, который использует сетецентрические методы войны, в это чисто поле не пойдет — он же видит, что там наши танки стоят. Он пойдет в другую сторону. И пока мы с вами будем перестраивать свои боевые порядки, ставить войскам новые боевые задачи, противник ударит там, где мы не ждали. Результат — у нас неразбериха, паника, хаос, а у противника — победа. Вот вам и супертанки!

Так что дело не только в грамотном подходе к разработке комплексов вооружений, не только в организации финансирования, но и в состоянии военной науки в целом. Нашим военным в последнее время грех жаловаться на отсутствие внимания со стороны государства: на армию и ее перевооружение выделяются огромные средства. Есть военные НИИ и вузы, Академия военных наук, независимые аналитические центры, военные эксперты и ученые. Но нет единой среды взаимодействия, нет творческого обмена мнениями и идеями. И, самое главное, нет спроса на идеи: у военно-политического руководства нет потребности и интереса к новым идеям и инновационным подходам. Призывы к инновациям сводятся к сомнительным организационным преобразованиям.

— Как же американцам удалось изменить сознание военных?

— В США структуры типа военного DARPA есть сегодня и в других ведомствах: в энергетике, системе внутренней безопасности. И все они заточены под поиск новых идей. Ряд военных концепций там вообще разработали гражданские. Скажем, военная операция США против Ирака в 2003 году была основана на книге «Шок и трепет: достижение стремительного доминирования», которую написали два американских профессора — Харлан Уллман и Джеймс Уэйд — из Университета национальной обороны США. Причем в США относятся с пониманием к тому, что выдающиеся идеи рождаются не в головах начальников, а в головах подчиненных. Вполне возможно, что это следствие западной культуры, основанной на индивидуализме и уважении к личности. Даже очень важные «многозвездные» генералы не стесняются общаться с младшими офицерами, пить пиво с майорами на офицерской вечеринке и бежать кросс со своими солдатами в воскресенье. У меня остались на память фотографии с генералом Джоном Шаликашвили, бывшим тогда председателем Объединенного комитета начальников штабов, и Уильямом Перри в бытность его министром обороны США. Первые лица Пентагона обязаны посещать военные вузы, выступать с лекциями перед слушателями и фотографироваться на память с выпускниками. А спросите наших войсковых офицеров, многим ли из них за годы службы довелось лицезреть высшие должностные лица нашего военного ведомства? Мне лично, например, такой шанс за годы долгой службы не выпал ни разу.

Еще интересный момент: есть в американских военно-учебных заведениях устоявшаяся традиция — первым заместителем начальника военного вуза является представитель Госдепартамента США, как правило, в ранге чрезвычайного и полномочного посла в отставке. Рациональный подход, согласитесь: военные сразу должны уяснить, что они всего лишь инструмент внешней политики. Военные знают, как убить, как уничтожить, но рядом всегда стоят дипломаты, которые знают, когда и зачем применять силу.

Обратите внимание на прошлогоднюю интересную «рокировочку» в руководстве министерства обороны и ЦРУ США. Весьма примечательное событие. Министром обороны стал бывший директор ЦРУ Леон Панетта, главной заслугой которого считается уничтожение «террориста № 1» Усамы бен Ладена. Директором же ЦРУ назначен вышедший в отставку генерал Дэвид Петрэус — уникальная личность, крупнейший теоретик и практик в области контрповстанческих операций в Ираке и Афганистане, получивший прозвище Царь Давид. Грань между этими двумя серьезными ведомствами становится все тоньше. Это опять в русле сетецентрической войны: ведь война по американским представлениям ведется не только солдатами, но и разведсообществом, дипломатами, правительственными структурами, негосударственными и частными организациями, частными военными компаниями, органами гражданской администрации совместно с антропологами, культурологами, лингвистами, священниками, инженерами и даже слесарями-сантехниками. Это все сетевые технологии локального, регионального и глобального охвата.

— Концепцию сетецентрических войн используют какие-либо другие государства, помимо США с их глобальными замашками?

— Концепции сетецентрических войн и операций активно разрабатываются в странах НАТО и штаб-квартире самого Североатлантического альянса, а также в Швеции, Австралии, Сингапуре, Китае, Индии и ряде других государств мира. Сингапур — государство вполне мирное, но военное ведомство существует не только для того, чтобы нападать, но и для отражения каких-либо ударов. И не только со стороны внешних врагов. Вспомните, что натворил в Норвегии Андерс Брейвик! Силовые ведомства на то и нужны, чтобы в такие моменты проявлять свою мощь и интеллект. Уже не один год в трех регионах мира — США, Европе и Азии — на самом высоком уровне проходят крупные международные конференции, посвященные проблемам сетецентрической войны, вот только Россия находится в стороне от этих процессов. Но события на Ближнем Востоке и в Северной Африке за последний год со всей очевидностью показали: сетецентрические технологии и принципы — это не фантастика, а реальность. В эпоху кибервойн и сетецентрических операций нельзя жить понятиями и категориями прошлого века. И политическое руководство любой страны, если ему дороги свобода и независимость своего государства, должно делать соответствующие выводы.