Человек, который был понедельником

Человек, который был понедельником

Человек, который был понедельником

ВЕРНИСАЖ

Работы иллюстратора Виталия Горяева - в "полном метре" на мемориальной выставке мастера книжной графики

Если уподобить нашу жизнь неделе, то детство придётся на её начало.

Начинать же что-то хорошо, приведя "планету" в порядок. Подойдём к зеркалу, задумаемся. О чём? Ну, как всегда, "о башмаках, о сургуче, капусте, королях". О зеркалах тоже.

Как известно, свойство зеркала - не производить образы, а отражать действительность - это можно сказать и о художнике-иллюстраторе, вынужденном как можно точнее схватывать смысл и дух произведения, чтобы затем передать его рисунком. Впрочем, аналогия хромает: уместнее будет говорить о преломлении - ведь мастеру приходится работать с другим образным строем и не со словесным, а с визуальным материалом. Ретроспективная выставка "Виталий Горяев. Линия жизни", прошедшая в ЦДХ и составленная из более чем полутора тысяч работ, охватывающих период в полвека, являет пример подобного "идеального иллюстратора" - хорошо чувствующего сюжет произведения и в то же время творящего свои, всегда узнаваемые миры. Нарисованные им Хоттабыч с Волькой, Том Сойер и Гекльберри Финн, Суок из "Трёх толстяков" - все они с помощью Горяева, который стал нашими "глазами", вошли в "коллективное бессознательное" советского ребёнка. Многие зрители, впрочем, способны ощутить "уколы памяти", и увидев более "серьёзные" иллюстрации народного художника СССР - к произведениям Пушкина, Гоголя и Достоевского. Выполненные в несколько ином ключе, они и русского поэта с Натальей Гончаровой, и ловкого "покупателя душ" Чичикова оставляют в фирменном "горяевском" обличье.

Надо сказать, что работы Виталия Николаевича - даже без указания авторства - легко локализуемы: в манере рисунков к текстам Агнии Барто или Ремарка содержится неуловимая подсказка, что это - 1960-1970-е и что созданы они на пространстве Советского Союза. Талантливый график, Горяев был абсолютно советским художником - порождением эпохи. В нём сложно найти следы дореволюционной русской иллюстраторской традиции: та изломанность или "авангардность", за которую ругали его некоторые критики, вышла не из нашего "ар-нуво". В изящных рисунках Горяева не чувствуется влияния Билибина или Васнецова, благодаря которым модерн пророс из недр русского искусства и, выйдя за пределы фольклора, остался его органической частью. Скорее, бросается в глаза ориентация на западную традицию, что, однако, нельзя считать недостатком из-за серьёзности выбранного "источника". Мало взявший от нашей книжной графики, Виталий Горяев, рисункам которого были присущи намеренная небрежность и при этом живость образа, вероятно, вдохновлялся американской и европейской газетной иллюстрацией - с её тягой к лаконизму, характерности и даже карикатурности. Бывшие особенно актуальными в ещё складывавшихся полиязычных Штатах на рубеже XIX-XX веков, газетные картинки обросли со временем особыми жанровыми канонами, отсылки к которым ощущаются в проработанных и утончённых работах Горяева. На ту же эстетику, давшую когда-то миру американский масскультовый продукт - комикс, опирался и известный современник художника - популярный в СССР датский карикатурист Херлуф Бидструп. Впрочем, несправедливо было бы приписывать исключительно все симпатии нашего иллюстратора к западному искусству. В творчестве Виталия Николаевича ощутимы и советские истоки - например, традиции нашей карикатуры, что становится особенно очевидным, если вспомнить, что Горяев учился у Дмитрия Моора и много лет потом работал художником в журнале "Крокодил". А тот факт, что в графике Горяева всегда было больше Бидструпа, чем Врубеля, оказался исключительно полезным при оформлении книг западных авторов вроде Фолкнера и Голсуорси: для советского читателя Америка и Европа открывались не только по переведённым текстам, но и по выполненным в рамках мировой тенденции работам Виталия Горяева.

Кроме книжных и журнальных рисунков на выставке, посвящённой 100-летию со дня рождения и 30-летию с момента смерти художника, была показана и коллекция его менее известной живописи и графики. Как ни странно, в портретах и пейзажах индивидуальный стиль Горяева немного теряется - становятся видны переклички с кубизмом и импрессионизмом, а самобытность уходит на второй план. Причина, видимо, заключается в том, что книги больших писателей предлагали Виталию Николаевичу сюжет, источник, толчок для вдохновения - в то время как предоставленный сам себе, в живописи он был вынужден опираться только на собственные силы. В этом замечании нет ничего уничижительного: быть иллюстратором, одним из лучших, черпать при этом из мировой и, главное, здоровой традиции - большое, доступное только единицам дело.

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА