Ирландец вне Ирландии

Ирландец вне Ирландии

Ирландец вне Ирландии

КНИЖНЫЙ  

   РЯД

Алан Кубатиев. Джойс . - М.: Молодая гвардия, 2011. - 479?с. - (ЖЗЛ). - 5000?экз.

Джеймс Джойс родился в 1882?году в Дублине, 110?лет назад он впервые уехал из Ирландии, а 100?лет назад побывал там в последний раз. Разумеется, это всего лишь цифры, но их совпадения всегда много значили для писателя, посему отметим их и мы. Тем более что Алан Кубатиев, автор первой русской биографии Джойса, старается в своей книге представить "Джойса изнутри", с точки зрения его резонов и побуждений, - насколько это возможно. Если учесть противоречивость знаменитого ирландца, его склонность к саморазрушению и разрушению ближнего мира - и при этом несомненную притягательность его натуры, надо признать, что Кубатиев поставил себе весьма сложную задачу - беспристрастно любить Джойса - и справился с нею достойно.

Нам, русским читателям, не привыкать чтить писателей, которые любили Россию издалека. Гоголь и Тургенев нередко нуждались в удалении от родины, чтобы воспламениться ностальгическим зарядом. Джойс придал этому заряду силу реактивную. Он рвал с Ирландией так, как рвал с самыми близкими людьми, - угрюмо, демонстративно, с язвительными упрёками в ханжестве и невежестве, с насмешкой и полным сознанием собственной правоты. Потом он писал статьи об Ирландии в итальянской газете "Пикколо делла сера", делал Дублин местом действия своей очередной книги и - он сам это ставил себе в заслугу - "открыл для Австрии ирландский твид". Словом, вёл себя вполне обычно для писателя-эмигранта, который чувствует себя обиженным родиной и удовлетворяется таким положением вещей.

Его писательского феномена вообще-то могло не быть: Джон Джойс, разоривший семью алкоголик (которого Джеймс, единственный из всех детей, нежно любил), был не в состоянии дать сыну сколько-нибудь приличное образование, но[?] случайно на прогулке встретил знакомого священника, и тот, проникнувшись состраданием к бедствующему многодетному семейству, предложил бесплатно поместить двух старших сыновей в хорошую иезуитскую школу. Так в жизни Джеймса Джойса появился благодетель - первый из многих, которые всегда очень своевременно оказывались рядом: когда умирала мать, посылавшая ему деньги, брат отказывался тащить на себе его хозяйство, а много для него сделавшие старшие друзья позволяли себе вежливую критику его книг, и Джойс от них отдалялся.

Но дело не только в натуре Джойса - неуёмной, невероятно работоспособной (хотя и способной только к придирчиво избранной работе), не знающей меры ни в выпивке, ни в тратах, ни в эмоциональных проявлениях, ни в творчестве. Знаменитый психиатр Карл Юнг, лечивший дочь Джойса, заметил, что в другое время его работы не были бы допущены к печатному станку. Однако время было именно такое: искушённая публика жаждала погружения, анализа, игры, деконструкции - и в этом Джойс был первейшим мастером. Кубатиев замечает, что Вирджиния Вулф не выносила Джойса, не понимая ещё, что её собственное творчество будут рассматривать в русле его метода. Напротив, Сергей Эйзенштейн был в восторге от встречи с писателем и не сомневался в его влиянии на себя. Бернард Шоу и У.Б. Йетс давали Джойсу лестные рекомендации, так и не добравшись до конца "Улисса". Что касается "Поминок по Финнегану", то, со слов Джойса, он написал эту вещь, чтобы дать критикам работу "на ближайшие триста лет". Что и говорить, он мыслил масштабно, хотя был физически немощен, и если на русском языке биография Джойса выходит впервые, то на Западе его жизнь и жизнь Норы Барнакл, его музы и жены, подвергались пристальному изучению.

Большая заслуга книги Алана Кубатиева именно в том, что он сумел показать такого Джойса - не составленного из разных кусков, а противоречиво-цельного, слабого и сильного, эгоистичного и заботливого, вздорного и умного. Джойса-мастера, щедро, откровенно, а порой и мстительно вводившего в рассказы и романы своих родственников и соседей, друзей и врагов, коллег и случайных знакомцев. Он жонглировал их свойствами, комбинировал, черпал их из себя, сравнивая себя с ныряльщиком, который пытается коснуться дна. На то, чтобы показать такого Джойса, у автора биографии ушло много сил, эпоха рядом с ним выглядит бледной, он - индивидуальная планета, вокруг которой всё вращается, а люди для него - потенциальные читатели его книг. По мнению Кубатиева, Джойс даже недовольство независимостью Ирландии выражал потому, что "она грозила переменой тех отношений, которые он так тщательно выстроил между собой и родиной". Ирландия стала его пациентом, которого он "оперировал без наркоза", - и мы, не вполне представляя, заслужила ли это Ирландия, волей-неволей должны сочувствовать лихому хирургу. В конце концов зато критики после этого писали, что Ирландия возвращается в лучшую европейскую литературу!

Можно разглядеть в книге ещё одну слабость: небрежность редактирования. И дело не в том, что, как довольно кокетливо отметил Кубатиев, в ней есть предложение, где все слова на букву "п". Гораздо печальнее, что в ней, к примеру, есть место, где пропущенные запятые приписывают Джеймсу Джойсу тугодумие, - едва ли не единственный недостаток, которого у него никогда не бывало. В другом месте упоминается стихотворение "На смерть отца, совпавшую с рождением сына". Сын Джойса родился за 26?лет до того, как умер Джон Джойс. На самом деле с его смертью почти совпало (с интервалом в полтора месяца) рождение внука - единственного ныне живущего прямого потомка Джойса, который до недавнего времени жёстко контролировал все публикации. Впрочем, с 1?января 2012?года, спустя 70?лет после смерти писателя, авторские права на них в ЕС более недействительны.

Татьяна БЕЛЯЕВА