Юрий Васильев: Пришло время восстанавливать разорванные связи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Юрий Васильев: Пришло время восстанавливать разорванные связи

К юбилею принято подводить итоги, но у Юрия Васильева на такую "ерунду" нет времени: он снимает новый фильм, ищет пьесу для постановки в родном Театре сатиры, учит азам любимой профессии своих студентов и строит планы на будущее.

- К фильмам о дореволюционной России сейчас отношение достаточно неоднозначное. Определённой части наших сограждан хочется видеть в них не более чем «плач по России, которую мы потеряли». В крайнем случае – конъюнктурную игру на теме великой империи. Что вы скажете потенциальным критикам, когда «Музыка во льду» выйдет на экраны?

– Давайте для начала всё-таки дождёмся этого момента. Надеюсь, это произойдёт в марте-­апреле: мы ведь только закончили съёмки, впереди – монтаж и озвучание. А что касается критики[?] При желании конъюнктуру можно увидеть в чём угодно, хоть в сказке о Колобке. Человек вне Истории не существует – в заботах о повседневном и сиюминутном мы об этом давным-давно забыли. Наш фильм – о судьбах отдельных, подчеркну – обычных, людей в контексте Великой Истории. Мы не снимали в лоб ни боёв Первой мировой, ни событий октября 17-го, ни сражений Гражданской войны – единственный эпизод, отсылающий к реальным событиям, – «Ледяной поход» генерала Корнилова – но дыхание Истории ощущается в каждом кадре. Мы снимали фильм-предупреждение в надежде пробудить в зрителе его генетическую память. Россия снова подошла к рубежу, когда неусвоенные уроки прошлого могут повернуть колесо Истории на траекторию разрушения будущего.

– Слишком долго наша генетическая память держалась под спудом. В своё время память о предках могла стоить потомкам жизни…

– Не слишком ли долго мы прикрываем этой удобной отговоркой своё нелюбопытство к собственным корням? У большинства из нас историческая память зачастую исчерпывается бабушками-дедушками. Я сам такой – о своих прадедах почти ничего не знаю. Не потому ли многим из нас так трудно любить свою Родину, что мы не в состоянии вписать себя в историю наших предков, людей, с которыми мы кровно связаны? Пришло время восстанавливать эти разорванные связи. И чем моложе человек, тем необходимее ему понимать, кто он и откуда. Нашему герою удаётся отыскать в Париже следы своего прадеда – белого офицера. После одной из сцен Дима Билан, играющий эту роль, признался, что написал письмо своему дяде с просьбой сообщить всё, что ему известно о корнях их рода.

– Популярный эстрадный певец в главной роли – не слишком ли велик риск?

– Рискованной эта идея была только в самом начале: мне захотелось попробовать притянуть к фильму внимание ребят его поколения. Но это был не просто стратегический ход. Чутьё, выработанное долгим педагогическим опытом, мне подсказывало, что в нём есть тот самый «второй план», который всегда интересен в артисте и который раньше просто не имел возможности проявиться. Дима и сам колебался, понимая, что опыта у него нет, но ему был интересен материал и плюс к этому он обладает неистощимой работоспособностью. Первый же съёмочный день показал, что он готов и пахать сам, и учиться у партнёров. А в партнёры ему достались Татьяна Лютаева, Лилита Озолиня, Светлана Иванова, Юлия Пересильд, Александр Балуев, Александр Адабашьян. Как видите – команда экстрапрофессиональная.

– Похоже, в кино вашей темой становится связь времён и поколений. Меняется только жанр. «Продавец игрушек» был сказкой, «Музыка во льду» – исторической драмой. Так и до саги доберётесь?

– Может, и доберусь. А если серьёзно, то мне кажется, пришла пора восстанавливать распавшиеся связи времён. Мне довелось несколько раз бывать в Париже, встречаться с потомками эмигрантов первой волны, и каждый раз я удивлялся тому, как эти люди хранят память о Родине. Идею «Музыки во льду» нам подсказала внучка генерала Маркова, с которой мы познакомились в Русском доме, где устроили показ «Продавца игрушек». На кладбище Сент-Женевьев-де-Буа на семейных участках выходцев из России немало кенотафов – памятников, под которыми нет захоронений: могилы тех, чьи имена высечены на табличках, навсегда затерялись в Русской земле. И тогда мы с драматургом Ольгой Погодиной-Кузьминой в четыре руки придумали историю, которая, как потом выяснилось, оказалась очень близкой к реальности.

– Киногруппа у вас была смешанная – русско-литовская, и часть съёмок в Литве проходила. События на Украине только усложнили и без того не особо дружественные отношения России с её балтийскими соседями. Вам удалось разделить политику и творчество?

– В страну мы ехали как туристы, так что с официальными властями проблем не было. А литовская часть группы уже на второй день знала, что я подписал письмо в поддержку присоединения Крыма к России, и в самом начале у нас состоялся очень непростой разговор. Пришлось объяснять, что мы здесь кино снимать собрались, а не политическое противостояние разыгрывать и, если кому-то его политические убеждения мешают работать, то он вправе покинуть группу. В итоге никто не ушёл, а политику мы из взаимоотношений исключили и работали как единомышленники – наши литовские коллеги были профессионалами высочайшего класса. А оператор Рамунас Гречиус просто стал моими вторыми глазами.

– Вторую картину снимать было легче, чем первую?

– Скорее, нет, чем да. На одном фильме законы кинорежиссуры не постигнешь. Незнание законов кино мне в каком-то смысле даже помогает. Да и не в знании дело. Когда-то Андрей Кончаловский сказал, что можно знать о том, как делается кино всё, но так ничего и не снять, а можно не знать ничего, но суметь отразить на плёнке живую душу. Надеемся, получилось.

– И мысли «а вдруг не выйдет!» вас не посещали?

– А вы знаете способ получить в процессе творчества гарантированный результат? Я учусь, и этот процесс мне очень нравится. Я вообще ученик по жизни – нет для меня ничего увлекательнее, чем осваивать то, чего никогда прежде не делал. Бывали дни, когда приходилось на одной натуре снимать две разные сцены одновременно, и я как безумный метался между двумя мониторами. Это такой азарт! С театром не сравнить. Там даже самая напряжённая репетиция рано или поздно заканчивается. А кино – это процесс круглосуточный: репетируешь с актёрами – снимаешь – смотришь снятое, проигрывая всё за каждого, – вносишь поправки – переснимаешь – снова отсматриваешь материал, а ночью прокручиваешь в голове очередную сцену даже во сне.

– Оставлять театр ради кино не собираетесь?

– Нет, конечно. Слишком многое ему в моей жизни было отдано. Я уже о новой постановке подумываю, но пока не нашёл пьесу, которую хотелось бы поставить. Берёшь пьесу в руки и на середине первой страницы уже скучно, потому что всё про всех понятно. И такое впечатление, что автор ни малейшего понятия о законах драматургии не имеет. Впрочем, драматурги теперь пьес не сочиняют, они тексты пишут. Потому так трудно найти то, что будет интересно большому количеству зрителей (репертуарный театр всё-таки не студия в полуподвале) и не исчезнет с афиши после первого же сезона. А переселять персонажей Шекспира или Пушкина в XXI век мне неинтересно.

– Почему, коллизии-то вечные?

– Вечные. Но средневековый принц, лишённый престола королём-братоубийцей, всё-таки не равнозначен сыну олигарха, у которого конкуренты убитого отца «отжимают» бизнес. И с правителя XVII столетия нельзя делать «кальку» для президента века XXI. Вместо живого человека получается голая схема. А это уже не театр. Это плакат. Он тоже имеет право на существование, но существует совсем по другим законам.

– Ещё недавно на пике режиссёрской моды был чистый эпатаж: обсценная лексика, обнажённая натура, персонажи-маргиналы. Сегодня постановщики прибегают к более изощрённым приёмам, граничащим с откровенным унижением зрителя. И всё это якобы во имя благой цели – встряхнуть обывателя, вытащить его из «болота ханжества равнодушия», в котором он уютно дремлет.

– Мне кажется, что это не более чем красивый самообман. Попав на такой «сеанс», зритель, если он действительно сочтёт себя оскорблённым, тотчас покинет зал, громко хлопнув креслом на прощанье, и больше он на спектакли этого режиссёра – ни ногой. И если этот опыт не отобьёт у него охоту ходить в театр, то впредь будет выбирать только те спектакли, на которых ему никто «дремать» не помешает. Унижение, насмешка ещё никого не сделали добрее, сильнее, великодушнее. Человеку во все времена нужна надежда, что всё рано или поздно будет хорошо. И вера в то, что он не самый худший на этой земле. Без этого для большинства жизнь просто теряет смысл.

Теги: искусство , театр , кино , Юрий Васильев