Два лика советской Конституции

Два лика советской Конституции

Исторически Конституция, а еще раньше своды законов, скрупулезно отражали действительное положение дел в той или иной стране. Демократия рабовладельцев предоставляла определенную свободу выбора именно рабовладельцам, но не рабам. Древние римляне не предоставили своим рабам фальшивые демократические свободы, с тем чтобы во имя пиетета к своей империи лишь торжественно провозгласить эту нелепость в уверенности и надежде, что рабы дарованными свободами не воспользуются. Юрисдикция феодальных государств законодательно определяла крепостную зависимость крестьян. А когда в России юридически было отменено крепостное право, крестьяне на самом деле получили личную свободу. Таким образом, в условиях реально существующего государственного права речь могла идти лишь об изменении статей закона и Конституции. В связи с этим и шла острая политическая борьба, поскольку в сознании общества статьи Конституции для того и принимаются, чтобы исполняться.

И, может быть, в силу такой многовековой инерции принятая в 1936 году сталинская Конституция, несмотря на весь предыдущий кровавый опыт нашей страны, все же была встречена с облегчением и радостью, поскольку в тексте этого документа законодательно подтвердились фундаментальные общечеловеческие ценности: свобода печати, свобода слова, уличных шествий, неприкосновенность жилища, всеобщее равенство перед законом, независимость судей и т. п.

Ежовщина началась ровно через год. И стало ясно, что Конституция была принята не для реального ее исполнения, она представляла собой только ширму, которая своим благостным видом и содержанием прикрывала кровавые преступления сталинского режима. Громко провозглашенные статьи Конституции заглушали вопли истязаемых в подвалах НКВД. Под успокоительные рефрены конституционных норм, определяющих независимость суда, кровавые тройки палачей НКВД творили бессудные зверские расправы над несчастными и безвинными людьми. И снова оправдался традиционный принцип политических изуверов: сначала сталинская Конституция, потом ежовщина.

Оба эти процесса — ложь и насилие — тесно связаны, взаимообусловлены. Вот почему демократическое движение диссидентов выступало с требованием соблюдения советским правительством собственной Конституции. Эти мученики, затравленные в психушках, тюрьмах и лагерях, не говорили об улучшении Конституции, об изменении ее текста. Они ценой своей жизни требовали от руководства лишь соблюдения собственных конституционных норм.

И в наше время мы тоже являемся свидетелями грубейшего нарушения Конституции страны — вмешательство армии в гражданскую жизнь общества противоречит конституционному праву. Конституция грубо нарушена в интересах определенного клана, касты партийного аппарата. Уголовные преступники, как известно, не разъезжают на танках и бронетраспортерах, и ловить квартирных воров, мошенников или даже грабителей при помощи тяжелой армейской техники — нелепо.

Армия, во всеоружии своей боевой мощи, как это показал прибалтийский опыт, может быть брошена против любого безоружного гражданского населения. Она может растоптать демонстрацию, митинг, овладеть телебашней, если там не сидит, например, очередной Леонид Кравченко. Она может разоружить республиканскую милицию и блокировать работу демократических органов самоуправления. Впрочем, это только внешняя сторона, наружный террор, санкционированный указом двух министров. А его логическое продолжение — специальный указ Президента СССР, санкционирующий внедрение агентов КГБ в любое учреждение, предприятие и даже в жилище граждан, неприкосновенность которого лицемерно гарантирована статьей Конституции. Следовательно, и на улице, и дома человек по-прежнему беззащитен и тотально подконтролен центральной власти. И речь идет не только о нарушении, но и об осквернении элементарных конституционных норм.

За предлогами дело не станет. Будут обнаружены и показаны по телевидению великолепные результаты проделанной работы, потрясающие сцены конфискаций и хорошо организованное «всенародное» одобрение, ибо конфискованные материальные ценности по сообщающимся сосудам изуродованного сознания как бы переливаются в общенародную копилку. Но давайте вспомним, что в 1917 году конфисковали намного больше — всю Россию, но жить от этого никому не стало ни лучше, ни легче. Фундаментальный законодательный постулат о всеобщем благоденствии на основании экспроприации экспроприаторов (а по-русски — грабь награбленное!) стал первым жестоким обманом, который обернулся невиданным насилием, разрухой и нищетой.