17

17

Новые стоянки, где общество нам составляют одни только животные, леса, саванны и степи.

Кратерное озеро в Марсабите; кромка кратера одета зеленым гобеленом дождевого леса. Неспешные вечерние процедуры слонов, которые спускаются к озеру напиться и ополоснуть тело водой и пылью, изогнутые кверху хоботы посылают трубные звуки к склонам горы. Буйволы, что от зари до зари лениво бродят по краю воды. Скользящая мимо входа в палатку антилопа куду с закрученными спиралью длинными рогами. Львы, совершающие ночное инспектирование нашего лагеря.

Ложе могучей кальдеры Нгоронгоро; днем — один из больших туристских аттракционов Африки, ночью — только мы в нашей палатке под смоковницей, в окружении величайшего в мире скопления диких зверей; мрак, наполненный звуками.

Саванна вокруг усыхающего соленого озера Ндуту, от которого рукой подать до великого травяного моря Серенгети. Наши ближайшие соседи — несколько жирафов; очень меткое название, ведь оно произошло от арабского слова зурафа — кроткий. Головы грациозно покачиваются над древесными кронами; единственный звук — краткий вздох в длинном горле. Сама же равнина Серенгети испещрена тысячами импал, газелей Томсона и Гранта, гну, канн и бубалов. Панорама жизни, непрестанно обновляющаяся в деталях, но неизменно повторяющаяся в целом: поиск и бегство, зачатие, рождение и смерть как предельно естественная часть жизненного цикла.

Картины несказанной красоты. Нигде на свете нет такого богатства видов и такого множества диких животных, как в заповедниках Долины и ее окрестностей.

Контраст с антропогенными пустынями огромен; перегон от разрушенного ландшафта до девственной пышности ужасающе короток.

Всего две сотни лет назад Африка кишела дикими животными, которые были детищем разнообразных природных условий материка и четко вписывались в них. Животные составляли великий экологический ансамбль с участием человека. Африканские племена скорее направляли копья друг против друга, чем против зверей; как правило, животных убивали только для пропитания, для защиты своей жизни и в связи с ритуалами. Учрежденная арабами торговля слоновой костью мало влияла на баланс дикой фауны.

Но вот явились европейцы — с распятием, виски и огнестрельным оружием. Тотчас развернулось истребление. Стоило бурам вторгнуться со своими фургонами в велд, как Южная Африка лишилась большинства своих крупных млекопитающих. Когда же белое племя в конце прошлого века преодолело барьер, за которым Африка долго укрывала свои тайны и богатства, изрядная часть континета превратилась в гигантскую бойню.

Стэнли высчитал: если убить обитающих в бассейне реки Конго двести тысяч слонов, то при среднем весе пары бивней двадцать килограммов можно получить слоновой кости на пять миллионов фунтов стерлингов. В основном для изготовления бильярдных шаров. Фактически за тридцать лет в конце прошлого и начале нынешнего веков в Африке было убито два миллиона слонов. Это еще как-то можно объяснить жаждой наживы. Впрочем, и тогда нередко случалось, что стоило белому человеку увидеть зверя, как он хватался за ружье. В годы второй мировой войны белые солдаты на джипах открывали огонь по всему, что шевелилось в зарослях, — просто так, из любви к убийству.

За шестьдесят лет численность диких животных сократилась на три четверти; мировая история не знает другого такого побоища. Обширные районы африканского ландшафта остались без крупного зверя.

Но даже то, что уцелело, производит сильное впечатление. Воочию увидеть великое разнообразие живых созданий в их естественной среде, упиваться их физической красотой и совершенством движений, наблюдать, как биосистемы, словно волнами, переходят одна в другую, чтобы каждый вид мог использовать свой участок общей обители, — значит вернуться в мир бурлящей эволюционной активности, каким он, вероятно, выглядел в первые дни рода человеческого. Кстати, может быть, именно здесь, в стране кратеров вокруг Нгоронгоро и на саванных Серенгети, человек из пассивного падальщика стал активным охотником^{55}.

Только в некоторых заповедниках и национальных парках в известной мере сохранилась былая плотность дикой фауны. Сохранилась, поскольку дозволяет человек.

А угрозы множатся. Браконьерство — с использованием петель и волчьих ям, ядовитых стрел и автоматов — приобрело масштабы, которые вряд ли были бы возможны без поддержки в верхах — самых верхах некоторых администраций. Далеко не всегда охотника манит мясо… Хвост жирафа годится отмахиваться от мух; носорогов истребляют, чтобы рог (на самом деле это ороговевшая кожа) смолоть в якобы увеличивающий потенцию порошок; слонам по-прежнему приходится утолять пристрастие белых к украшениям из слоновой кости (и к бильярдным шарам); леопард — бесшумная тень тропической ночи и ее олицетворение — одевает в роскошные шубки женщин белого племени.

Растущее население и истощенные земли будут увеличивать давление на уцелевшие сады Эдема. Вот и Серенгети отнюдь не обособленная экологическая ниша: жизненный ритм многих животных надолго уводит их за пределы национальных парков. И как раз эти территории теперь в первую очередь захватывает человек. А местами инфильтрации подвергаются уже и сами заповедники. До сих пор их спасали доходы от туризма, но ведь рост количества туристов означает и рост нагрузки. И каким властям под силу долго сохранять барьер между животными и голодающими людьми?

Спасением мог бы стать регулируемый отстрел дичи, подобно тому как введены квоты и лицензии на отстрел лося в лесах Северной Европы. Дикие траво- и листоядные, у которых распределение природных кормов настолько развито, что два десятка видов могут, не конкурируя между собой, пастись на одной территории, дают куда больше биомассы на единицу площади, чем домашний скот. Благодаря тому что длительная эволюция выработала у них симбиотические связи с травами и деревьями, они к тому же поддерживают жизнь саванны и степи. Зебры и жирафы не создают пустынь.

Дикие животные могли бы обеспечивать людей мясом эффективнее и дольше, чем зебу и козы. Если бы разум взял верх.

Теперь же к радости общения с дикой природой примешивается грусть. Трудно отделаться от чувства, что ты принадлежишь к привилегированному поколению, быть может последнему или предпоследнему, коему дано наблюдать дикую фауну в ее собственной среде. Вечером, в конце долгого дня на лоне девственной природы чудится, что к угасающему пожару небес бегут существа из другой эпохи.

Глядя, как наш род разрывает в клочья тонкие сети зависимостей и импульсов, соединяющих между собой все живое, поневоле желаешь человеку не еще большей человечности, а заимствования некоторых качеств у животных. Когда человек окончательно изгонит создания, вместе с которыми развивался миллионы лет, как бы природа не изгнала человека.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.