V
V
Прилив, отлив в судьбе есть человека,
С приливом можно к счастию прийти,
Пренебрегая, кончить жизни путь
На мелях и на рифах бедствий.
Сейчас прилив, и мы легко плывем,
Но стоит нам внимание ослабить,
И весь наш груз мы можем потерять.
Шекспир
Сеньор Альмиранте,
Есть только один океан, хотя мы дали его частям разные названия. Из омывающих планету вод поднимаются островами атоллы и континенты.
Можно посчитать центром Океана ту его часть, которую мы называем Южным Ледовитым океаном. Здесь возможно сколько угодно плавать вокруг света, не видя суши, тогда как то, что наименовано нами Атлантикой, Тихим океаном и Индийским океаном, — всего лишь заливы обнимающего всю планету водоема к югу от больших островов-континентов.
Как ни странно, Ваши ошибки и тут вели Вас в известном смысле по верному пути. Убеждая себя и других, что Индии можно достичь, плывя на запад. Вы, в частности, ссылались на апокрифического пророка Эзру, который уверял, что шесть частей Земли обитаемы, тогда как седьмая покрыта водой. Из чего следовало, что есть лишь один океан и Индия лежит в пределах досягаемости для испанских кораблей. Что ж, океан и впрямь один, но Океан, адмиралом коего Вы стали, покрывал не одну седьмую, а семь десятых поверхности планеты. Так что, в сущности, Вы были правы, приняв материк на западе за остров — да только остров этот протянулся от холодных широт на севере до холодных широт на юге.
Кастильские ученые мужи, скептически оценившие Ваши планы, представляли себе размеры земного шара вернее, чем Вы. Тем не менее они заблудились в собственных знаниях, заключив, что Океан пересечь невозможно. Если же, говорили некоторые, вопреки всякому вероятию все-таки удастся достичь Индии, назад уже не вернешься, ибо нельзя плыть вверх. Для большинства людей средневековья Океан был чем-то огромным и темным, круто обрывающимся в космическое пространство; в предшествующем Вашему столетию одного еретика приговорили к сожжению на костре за то, что он утверждал, будто по ту сторону земли под нами живут антиподы.
Вы обладали тем, что мы называем даром прозрения. При всех Ваших грандиозных ошибках Ваша картина мира была вернее убогой премудрости экспертов.
Потрепанные корабли там, на баре, такие патетически маленькие, нещадно битые, так же изломанные стихиями, как Вы сами, — они тем не менее стоят в ряду тех судов, что, претворяя в жизнь прозрение, увеличили и в то же время уменьшили мир. Увеличили, показав протяженность Мирового океана. Уменьшили, показав, что можно пройти на корабле вокруг Земли, и утвердив в сознании людей реальный образ земного шара.
Вы искали берега, чьи контуры не были обозначены ни на одной карте. После того как воплотилось в жизнь Ваше прозрение, земной шар привычно рисуется нашему взгляду в его неразрывной цельности. Контуры вод и суши запечатлены на нашей сетчатке. Стоит сказать «Африка», и мы видим материк, каким он изображен на карте. «Атлантика» — видим рукав Океана, что некогда властно манил Вас своей неизведанностью.
Сухопутные твари, в основном кормящиеся на островах и расточающие их запасы, мы склонны преувеличивать значение суши. Наше небесное тело называем «планета Земля», хотя единственная в нашей солнечной системе водная планета скорее должна бы именоваться «планета Океан».
Голубая планета, обрамленная вечно движущимся Океаном.
Где движение водной поверхности не приводит в движение воздух, а само есть плод взаимодействия между водой и дующим ветром. Накат, что теперь с ленивым шелестом гладит берег там, внизу, а несколько дней назад шипел бурунами, вызван ветром, который дует где-то далеко за горизонтом. Отдавая воде свою энергию, ветер сотворил движение. Вода, составляющая волну, только качается вверх и вниз, как колышутся стебли, когда ветер гуляет над хлебным полем. А кочует само движение, достаточно сильное, чтобы лепить профиль атоллов и континентов.
Где приливные волны глубоко бороздят моря, достигая особой силы, когда Солнце и Луна находятся на одной прямой — в те космические моменты, когда и воздушный океан влечется к небесным светилам и даже обращенная к Луне часть земной коры приподнимается из своей мантии.
Течения, вызванные пассатами, вращением планеты и разной плотностью воды, могучими многослойными реками пронизывают Океан, неся теплые воды к полюсам, холодные к тропикам. Здесь, в карибских водах, где назначили друг другу рандеву два потока с обеих сторон экватора, рождается часть мощного, быстрого, теплого течения, которое сделало обитаемой мою собственную страну. Продолжай Вы в первом своем плавании намеченный курс, вместо того чтобы, руководясь полетом птиц и просьбами команды, в последнюю минуту свернуть на юго-запад, Вас могли подхватить темно-синие воды этого потока и увлечь на край земли к Фуле. И вся история повернулась бы иначе.
Ветровые волны, приливы и отливы, морские течения не знают рубежей, какие мы обозначаем линиями и названиями на картах. Океан — неделимая система баланса и циркуляции, единое жизненное пространство, суммой своих горизонтальных и вертикальных размеров в тридцать раз превосходящее континенты. Капли вечного движения морей, что и сейчас отдают свою энергию непрестанному трению песчинок на пляже подо мной, возможно, не так давно участвовали в лепке берега где-то в Сипанго или Фуле. Зачерпнув ладонью пригоршню океанской воды, в ласковой ее прохладе слышу я послания от всех берегов планеты.
Океан присутствует внутри нас, в жидкостях нашего организма, в недрах сознания. Но сверх того он каждую минуту воздействует на нашу жизнь извне, правда так неназойливо, что мы редко над этим задумываемся. Океан — могучий резервуар солнечной энергии, определяющий климат и на суше. Он — родник дождя и снега, озер, рек и грунтовых вод. Он дает нам кислород для дыхания. Он служит магистралью для перевозки тысяч предметов комфорта. Происходящее на поверхности и в толще океана обусловливает главные черты нашего образа жизни и структуру нашего общества.
Ни один отдельно взятый фактор не воздействует так сильно на наше существование, как Океан. Теперь мы начали всерьез воздействовать на него.
И пришла очередь Океана подвергнуться опасностям, которыми грозит человеческая деятельность.
В 1958 году, когда завершился исследовательский год, названный геофизическим, было также объявлено, что закончилась эпоха открытий. Последним из континентов был покорен ледовый материк на крайнем юге. Больше на карте не осталось белых пятен!
В 1958 году было обнаружено, что обширные участки морского дна покрыты конкрециями, содержащими прежде всего марганец, но также и другие очень нужные металлы.
В 1958 году приморские государства решили поделить между собой часть морского дна, именуемую материковым шельфом.
Год подведения итогов и год видов на будущее, причем вторые опровергают первые.
Эпоха открытий отнюдь не закончилась. Сухопутные существа, мы исходили пустыни, джунгли и ледники, поднимались на горные вершины, проникли в толщу земной коры. И подошли к поре, когда на суше вряд ли можно было ожидать открытия новых крупных сырьевых запасов.
А вот об Океане мы мало что знали, помимо его береговых очертаний. Мы упрощенно представляли себе Океан как среду, по поверхности которой ходили полезные корабли, а под ними плавали полезные рыбы. О тайнах морских глубин нам было известно немногим больше того, что знали в Ваши времена. Большая часть планеты оставалась неизведанной территорией.
В первой трети этого столетия человек научился измерять глубину морей, посылая звук, который отражался дном и возвращался в виде эха; до той поры приходилось, как и Вам, прощупывать дно подвесным лотом. Эхолот дает рельефную картину дна с горными хребтами и вулканическими конусами, с ущельями и равнинами, и все же поначалу отсутствовал наглядный образ, четко запечатлевающийся на сетчатке.
Но вот уходят в глубину первые акванавты; в 1960 году два человека в стальном шаре, выдерживающем давление в сто тысяч тонн, достигают дна самой глубокой океанской впадины{30}. Акванавты становятся конкистадорами моего времени. Они открывают нам новый мир, такой же пленительный, как открытый Вами для Ваших европейских современников мир карибских островов. Мы знакомимся с миром, где нет дождей, где не дуют ветры, куда не проникают силы эрозии. Миром жизни, которая красками, формами, разнообразием движений и богатством видов намного превосходит жизнь суши. Миром, полным созданий, куда более удивительных, чем сирены, амазонки и одноглазые чудища, коими воображение европейцев населяло здешние острова.
Для Океана эпоха великих открытий только началась.
Вы признались однажды, что Вашей страстью было познавать тайны мира — los secretos de este mundo. Как хорошо Вы поняли бы тех людей, что с таким же жаром, но с приборами нового времени стремятся раскрыть тайны, по сей день хранимые Океаном под его подвижной поверхностью. Но подобно тому, как в Ваше время и потом еще сотню-другую лет нередко держали в секрете открытие неизвестных прежде берегов и островов (в Португалии разглашение сведений, содержащихся в морских картах, каралось смертной казнью), так и теперь драма новых открытий во многом разыгрывается за опущенным занавесом. Послав корабли с экипажем на Луну и с приборами к другим нашим соседям по Солнечной системе, мы охотно именуем наш век космическим. С таким же правом можно называть его веком Океана. Но если каждый новый космический полет сопровождается барабанным боем, то заметно усилившееся за последние двадцать лет исследование внутреннего космоса планеты часто окружают осторожным молчанием.
Не одно лишь абстрактное желание познать ландшафт океанического дна или прочесть в донных слоях страницы истории планеты побуждает великие державы щедро тратить миллиарды на оживившуюся океанологию и отправлять в глубину исследователей с сейсмографами и пробоотборниками, магнитометрами и гравиметрами. Подобно своим предшественникам, нынешние конкистадоры охотятся за материальными богатствами. Под плащом изыскателя кроется пользователь.
Истощение сырьевых богатств и растущая скученность людей на суше делают Океан последней надеждой человечества. Полагают, что кладовые Океана станут для народов такими же важными, какими до сих пор были ресурсы материков. Возможно, что моря будут эксплуатировать не менее основательно, чем сушу.
Сейчас пользователей притягивают, как магнитный полюс компасную стрелку, прежде всего нефтеносные слои под морским дном. Через несколько лет около трети всей добываемой нефти будет поставлять Океан.
Но моря богаты также минералами, которые реки тысячелетиями вымывали из материков. Сама морская вода — раствор, содержащий, хотя и в очень слабой концентрации, золото, алюминий, уран. Наибольший интерес сейчас представляют железо-марганцевые конкреции величиной с кулак и больше, сплошь покрывающие отдельные участки дна. Да и рудные жилы в горных породах материков во многих местах должны продолжаться под водой.
Как Вы и Ваши современники мечтали о богатствах Индии, Катая и Сипанго, так сегодня страны и предприятия мечтают о сказочных рудных богатствах на морском дне или о том, чтобы распечатать в Океане неисчерпаемую кладовую продовольствия.
Погоня за новыми колониями — вот что происходит втайне.
Светлые головы лихорадочно решают технические проблемы колонизации Океана. Острая потребность в пищевых ресурсах — один из факторов, поощряющих развитие новой техники.
В подводных лабораториях, могущих совершать дальние плавания на большой глубине, изучают повадки рыб и испытывают методы, призванные многократно увеличить уловы. В море будущего промысловикам не понадобится тратить время на долгий поиск. Рыб будут приманивать к специальным пунктам с постоянной подачей химического корма; их будут выкачивать из глубин огромными насосами или ловить электрическим полем, рассчитанным на строго определенный вид; рыб станут разводить у прежде вольных берегов в морских фермах, огороженных либо ультразвуком, либо проволочным заграждением. Синие пустыни морей сделают плодородными атомные реакторы, гонящие к поверхности богатую питательным веществом глубинную воду.
И ведь моря богаты также растительностью — в девять раз богаче суши, говорят расчеты сведущих людей. В мире без ветра бесшумно колышутся огромные леса водорослей, которые могут стать не менее важным, чем рыба, пищевым продуктом. Годятся они и для других целей. Во время второй мировой войны морские леса стали предметом промысла, потому что содержат поташ, а поташ требовался для производства боеприпасов; кое-где водоросли сводили подчистую, создавая новые, подводные пустыни. Манят человека и зеленые луга морей. В море эволюция покровительствовала мелочи. Самый многочисленный мир живого составляют самые маленькие растения: мир фитопланктона, что дрейфует с приливными течениями, струясь прозрачным маревом у поверхности воды. Жизнь практически всех морских обитателей в конечном счете основана на корме, который дают планктонные луга. Сейчас ищут способы укоротить пищевые цепи, чтобы люди могли непосредственно использовать белки и углеводы морских лугов, равные, как считают специалисты, тысячам мировых урожаев зерновых.
Для разработки минеральных ресурсов требуется более мощная техника. Там, где нефтяные компании уже нырнули в Океан, буровые вышки порой стоят так густо, что судам отводятся специальные «улицы». Одно из таких мест — залив перед страной Моктесумы и мехика, где вырос водный город, столь непохожий на некогда прекрасный, стертый с лица земли Теночтитлан. Как в небо над нами все чаще вонзаются высотные дома, так и морской горизонт все больше будут кромсать буровые и насосные вышки. Растут размеры стационарных платформ и плавучих островов, растут глубины, откуда извлекают нефть.
А на чертежных досках уже возникают контуры обитаемых подводных станций для добычи руд на морском дне. Намечаются также попытки употребить для этих целей автоматические конструкции — управляемых с плавучих платформ или береговых баз механических рабов в новой колонии. На морском дне будут строиться атомные электростанции; уж там-то хватает воды для охлаждения.
Чтобы решить проблему скученности на суше, техники в разных концах света проектируют морские города с полным самообеспечением. Предлагают, в частности, отбуксировать в море понтоны, соединить их между собой в виде атоллов и в защищенном со всех сторон мире лагун разрабатывать сырьевые ресурсы моря. Из планктона получать волокно для тканей, кожзаменители, нефть для энергетики, из водорослей — бумагу, прямо из воды извлекать легкие металлы. Такие города могли бы кочевать подобно тому, как сегодня рыболовные флотилии с обловленного участка переходят на новые угодья. Другие планы предусматривают строительство подводных городов со всеми видами сервиса, присущего селениям на tierra firme.
В обоих случаях работы для поддержания жизни и обеспечения удобств, какие еще способна даровать планета, в основном должны происходить под водой. Один именитый исследователь морских глубин увлеченно толкует о возможности снабдить людей легко вживляемыми и так же легко удаляемыми жабрами.
Даже товарный транспорт может частично с поверхности уйти под воду, используя пути, где человек не будет зависеть от ветров и погоды. Некоторые исследователи видят в подледных водах Северного Ледовитого океана одну из главных морских трасс будущего; как-никак большая часть человечества живет к северу от экватора и кратчайший водный путь между Европой и побережьем Тихого океана, как и кратчайший воздушный маршрут, пролегает через Северный полюс. Предсказывают, что уже через десяток-другой лет влекомые буксирами многокилометровые подводные поезда будут совершать регулярные рейсы под полярными льдами.
Какие именно из всех этих дерзких замыслов реализуются — не так важно, как сам тот факт, что техника, тысячелетиями развивавшаяся на суше, внезапно вторгается в Океан.
Техникам, похоже, невдомек, что их энтузиазм подчас не что иное, как подспудное отчаяние, ведь в море нас гонят прежде всего наши промахи на суше. Некоторые наиболее велеречивые миросовершенствователи толкуют о серьезных недочетах в конструкции планеты и вызываются исправить их, преображая поверхность земного шара, изменяя речные русла и направляя по новому курсу морские течения.
Совершенно серьезно дискутируют возможность закупорить цементной пробкой Гибралтарский пролив между Геркулесовыми столбами, чтобы ускорить испарение средиземноморской воды и отвоевать у моря землю под нивы и жилища. Упорно обсуждаются планы проложить через Панамский перешеек новый канал взамен того, что некогда был создан трудом сжимающих кирку, облитых потом черных рук. Кирку заменят ядерные взрывы, и новая траншея соединит без шлюзов две части Океана. Что атомные взрывы могут отравить и воду, и землю, что канал, проложенный вровень с поверхностью моря, чреват тяжелыми экологическими последствиями, ибо приливы, более мощные у западных берегов перешейка, чем у восточных, могут погнать через него поток с чуждыми для среды растениями, животными и микробами, могут даже понизить температуру моря карибов — об этом, похоже, не задумываются. Предлагают даже соединить плотиной Хуану-Кубу с вытянутым языком Американского континента — Флоридой, чтобы направить Флоридское течение по «более подходящему» курсу; и никого не беспокоит, что при этом будет перерезана часть течения, делающего обитаемым крайний север Европы.
Кого из товарищей по странствию следует опасаться, так это тех, кто в слепом антропошовинизме воображает, будто всякое деяние людское означает триумфальный марш вперед, и не видит, что мнимое превосходство человека основано скорее на его умении разрушать, чем на умении созидать.
За спиной исследователя и техника частенько стоит адмирал. Многие капитальные мероприятия и планы освоения морского дна замешаны на военных соображениях.
От Ваших времен и впредь довольно долго миром повелевал тот, кто был владыкой морей. Каравеллы сменяются многомачтовыми великанами, корпуса кораблей достигают таких размеров, что на доски для одного лишь судна уходит гектар дубового леса, увеличивается парусность. Когда парусники уступают место стальным конструкциям и пару, это лишь чисто техническая смена караула. Как и в Ваше время, все действие происходит на поверхности морей. Затем наступает пора, когда в глобальном соперничестве важнее всего верховодить в воздушном океане. Сегодня еще важнее господство в морских глубинах. Глубоководная техника придала балансу сил новые параметры.
На суше великие державы знают почти все друг о друге; летающие вокруг планеты спутники непрерывно доносят, чем занят соперник. Океан — пока еще — дает уникальную возможность укрывать военные дела в ущельях и долинах донного ландшафта или в звуковом барьере между холодными и теплыми течениями.
Специалисты проектируют подводные лодки величиной с линкор, могущие погрузиться на глубину до семи тысяч метров и месяцами оставаться под водой. Им не надо всплывать, чтобы определиться по звездам, как определялись моряки с древнейших времен до нашей поры. Автоматический мозг обрабатывает данные, собранные разными приборами, и вычисляет координаты с неслыханной точностью. Атомное горючее нужно пополнять только раз в четыре года. Потребность в кислороде обеспечивается либо электролизом воды, либо разведением на борту зеленой водоросли хлореллы. Вооружение — естественно, дальнобойные ракеты, начиненные в носу истребляющими полчища людей атомными зарядами. Толкуют также об управляемых на расстоянии стартовых столах, призраками бродящих по морскому дну.
Всякое агрессивное изобретение вызывает ответные меры. На дне моря размещается широкая сеть сверхчувствительных акустических приемников, которые не только улавливают свист дельфинов и скрип черепашьих панцирей, но умеют различать голоса чужих подводных лодок. Еще более мудреные системы основаны на способности звука распространяться горизонтально в прохладных слоях воды. В море есть особые звуковые каналы, как постоянные, так и периодические; законы их изучают, чтобы использовать в деле. Локационное снаряжение дополняют телевизионные камеры, работающие даже при самом слабом свете, а также инфракрасные приборы, регистрирующие тепло, излучаемое подводной лодкой.
В свою очередь принимаются контрмеры, чтобы сбить с толку механические уши или вовсе поразить их глухотой. Некоторое представление о том, что делается, дают случаи, когда снабженные сонаром траулеры вместо искомых подслушивающих устройств зацепляют трансатлантические телефонные кабели. Говорят также, что атомные подводные лодки могут вводить в заблуждение подслушивающего ложными сигналами, подобно тому как грабители во все времена заманивали корабли на мель фальшивыми маяками.
Вот так в тиши Океана напряженно идет глобальная гонка вооружений. Особенно зловещий характер придает ей то, что она совпадает со стремлением учредить на морском дне новые колонии, поставляющие сырье.
Ваши современники наполняли морские глубины чудовищами. Пересекая Океан теперь, я знаю, что в пучине подо мной движутся люди и технические чудища. Предвижу, что с каждым годом деятельность такого рода будет сильно возрастать.
И на душе у меня тревожно — как было на душе у Ваших современников, когда они отваживались выходить на просторы Океана.
Кто хозяин Океана?
Вы ответили бы не задумываясь. Ведь это по Вашему, сеньор Альмиранте, настоянию папа римский поделил Мировой океан между Испанией и Португалией. Дойдя до самых пределов Карибии, Вы все еще находились в испанских водах.
И однако, именно Ваши плавания способствовали радикальному повороту. Когда другие морские державы восстали против иберийской океанской монополии, развернув каперство{31}, которое привело к полной анархии на морях, голландцы обратились к одному из гениев той поры, двадцатиоднолетнему Гуго Гроцию, чтобы он подвел под каперство пристойную правовую основу. Гроций решил задачу не так, как ожидал заказчик; он сформулировал мудрую доктрину о свободе морей — mare liberum, отвергая всякие национальные претензии на Океан за пределами трехмильной полосы вдоль берегов, соответствующей дальнобойности пушек на парусных кораблях. В остальном Океан ничей; стало быть, он принадлежит всем.
Принцип свободы морей быстро признается новыми морскими государствами. Он превосходно отвечает их интересам, когда они с помощью белых парусов силятся сделать заморские колонии продолжением того, что так образно называют метрополией.
Триста пятьдесят лет принцип свободы морей оставался краеугольным камнем международного права. Перед нами единственный подлинно великий результат попыток человека наладить глобальное сотрудничество. Если континенты дробились между народами, племенами и отдельными лицами, если сама земля стала предметом торговли, то море считалось общинным владением всего человечества. Когда много позже новые корабли оторвались от поверхности земли, в воздухе не удалось добиться ничего соответствующего свободе морей.
При жизни моего поколения ситуация вдруг меняется из-за возможностей, открываемых техникой для плантаций и шахт, транспорта и поселений на дне моря. Под занавес второй мировой войны Сипанго сотрясают два исторических взрыва; одновременно американский президент Гарри Трумэн торпедирует принципы Гроция, возвестив о распространении американского контроля и юрисдикции на природные богатства материковой отмели у берегов Соединенных Штатов. Другие приморские государства идут в кильватере США, и в 1958 году на Женевской конференции по морскому праву происходит раздел шельфа между странами, прилегающими к морям. У открытого моря отторгается территория величиной с Африку; сам раздел напоминает разграбление державами африканских земель несколькими десятилетиями раньше.
Правовая мотивировка гласит, что шельф, на котором покоятся материки, всего лишь подводное продолжение океанических островов, так сказать, затопленная суша. Между тем на шельф приходится половина пищевых ресурсов моря, и здесь располагаются наиболее доступные источники минерального сырья.
Поразмыслив, благоразумные люди назвали конвенцию 1958 года примером того, как технические возможности человека превосходят его политическую прозорливость. Прямо по курсу маячит новая океанская анархия.
Аппетит разгорается во время еды… Шельф переходит в материковый склон. Но граница шельфа определена глубиной двести метров или такой глубиной, «которая допускает использование природных ресурсов». Другими словами, рубеж проводит технология. Исходя из этого, американский нефтяной институт потребовал и материковый склон признать областью национальной эксплуатации.
Там, где континенты обрываются в море без выраженного шельфа, приморские государства отвечают требованием закрепить за ними обширные «экономические» зоны, в пределах которых за ними признается исключительное право на все органические и минеральные ресурсы в толще воды и на дне; во многих местах глубина таких зон достигает двух тысяч пятисот метров. Государства Южной Америки охраняют сторожевыми судами районы рыболовного промысла, произвольно относя границы этих районов за две сотни морских миль от берега, и многие следуют их примеру. Как бы не настало время, когда государства станут считать себя вправе так же распоряжаться проходящими через контролируемые ими воды течениями, как распоряжаются реками.
Доктрина национального суверенитета совсем не ко двору в таком органическом целом, как Океан. Течения, рыбные косяки, дрейфующий планктон не считаются с государственными флагами. Локальные просчеты могут получить глобальные последствия.
Попытки применить к новым проблемам старые решения грешат банальностью.
С другой стороны, принцип открытого моря, где дозволено все, что не запрещено, плохо совместим с новой морской технологией. Он тоже сегодня чреват анархией. В море, принадлежащем всем и никому в отдельности, всякий волен размещать промышленные и военные установки в меру своих технических и экономических возможностей. Зная, как некоторые государства в мирное время объявляют районы открытого моря закрытыми, чтобы испытывать свои атомные бомбы (с глобальными последствиями), нетрудно представить себе, что может разыграться в тайниках больших глубин.
Показательно, что нынешние державы, на словах превознося высокую идею всеобщей принадлежности подводных богатств, противятся мораторию на размещение всяких промышленных установок на дне моря за пределами шельфа, мотивируя это тем, что мораторий может «помешать интересному развитию». До сих пор оказалось легче «интернационализировать» Луну, нежели наш собственный Океан.
Оккупация шельфа приморскими государствами сказывается на распределении мировых ресурсов. Взглянув на современную карту, которая с трагической иронией умножила число суверенных государств, тогда как расстояния чрезвычайно сократились, убеждаешься, что около трех десятков стран не доходят до моря; это главным образом бедные страны Азии, Африки и Латинской Америки, а также некоторые государства Восточной Европы. Еще у полусотни стран морская граница так коротка, что позволяет только пятку окунуть. Племена, во время своих странствий оставшиеся внутри материка и не включенные в государства с выходом к морю, с самого начала отрезаны от благосостояния, которое могут принести наиболее доступные сырьевые источники под водой.
Есть, однако, и куда более серьезное неравенство — то, что обусловлено уровнем глубоководной техники. Если говорить о подводных предприятиях, требующих развитой технологии и крупных капиталовложений, то необходимыми ресурсами располагают только промышленные страны, и прежде всего самые мощные среди них. Бедные страны вряд ли могут на что-либо рассчитывать. Свободное море Гроция и шельфовая философия Трумэна ведут к одному и тому же итогу: брешь между богатыми и бедными странами станет еще шире. Известная нам по суше драма экономического колониализма теперь разыгрывается на новой сцене.
Океан и реки нераздельны. Океан налицо уже в горных ручьях, рожденных тучами, которые гонят на сушу морские ветры. Через реки Океан возвращается в собственное лоно. Текущими водами он постоянно себя обновляет.
Но вместе с текущими водами следуют также выделения людской техники. Рано или поздно все производимое нами становится отбросами, и большая часть всех отбросов рано или поздно попадает в Океан.
Реки, обновители морей, используются как коллектор сточных вод, как канализационная труба — одно из самых пагубных изобретений человека, неотъемлемая принадлежность большого города и враг воды. Тяжелые металлы, от которых избавляется индустриальное общество, минеральные вещества, извлеченные нами из почв и использованные в нашем обмене веществ, удобрения и биоциды, коими мы взамен щедро награждаем поля, радиоактивные изотопы атомных электростанций — все это по большей части заканчивает свой путь в море.
Облака — тоже переносчики отходов. Немалую долю того, чем индустриализованный, урбанизированный, автомобилизированный человек наполняет воздух, облака сливают в Океан.
Многое, от чего хотят избавиться отдельные лица, предприятия и правительства, сбрасывается прямо в море, нередко со специальных судов, единственное назначение которых — спускать в Океан дрянь и яды материков. Сколько попыток делалось остановить конвенциями эту форму загрязнения морей. Так, государства вокруг Северного моря, одного из самых загаженных заливов Океана, подписали соглашение, запрещающее сброс ряда веществ, вредных для окружающей среды. Но если в конвенции о чем-то не написано черным по белому «запрещено», находятся охотники считать «разрешено». Да и внесенные в черный список яды тишком отправляют в море.
Известны поразительные случаи. Одна крупная итальянская химическая фирма сбрасывала отходы у берегов самой Италии, пока не начались протесты; тогда она стала по ночам отправлять специально оборудованные танкеры в корсиканские воды, и волны начали вдруг прибивать к берегам острова мертвых китов, дельфинов и каракатиц. В одном западногерманском промышленном центре прознали, что сталеплавильный завод выбрал заброшенную шахту по соседству с городом для захоронения тысяч бочек с солью синильной кислоты, подвергая горожан смертельной опасности. Выход был найден незамедлительно: яд стали отвозить в море у Азорских островов, а в сопроводительных документах значилось: «Груз без стоимости». Голландская компания утеряла с буровой вышки в Северном море радиоактивный контейнер, и, хотя он содержал изотоп, способный убить всякого, кто оказался бы вблизи него, голландцы два месяца тянули, прежде чем удосужились предупредить англичан, что могут волны принести к их берегам.
В одной научной публикации предсказывается, что в ближайшее десятилетие сброс промышленных отходов в Океан семикратно возрастет.
Хотя на нашей сетчатке запечатлена форма земного шара, можно подумать, будто мы все еще пребываем в плену средневекового представления об огромном Океане, за гранью которого отходы таинственным образом должны исчезать в безвоздушном пространстве.
Фактически мы изменяем химию морей. Коварно незримые под мерцающей поверхностью, тысячи чуждых среде химикалий перемешиваются океаническими течениями, разносятся во все концы неоглядной синевы. Частица моря в моей горсти совсем не та, что в Ваши времена.
О том, чего не видит глаз, отчасти можно судить по одному из немногих зримых признаков загрязнения. Среди кокосовых орехов, что весело качаются на зыби у самого берега ниже нашего коттеджа, есть и какие-то темные комья. Подойдя вплотную к воде, вижу маркие черные лепешки мазута.
Вряд ли найдешь в Океане хоть одно место, совсем свободное от нефтяного загрязнения. Где пленка с металлическим отливом, где черные лепешки мазута. В темно-синем водовороте посреди Атлантики, где Вы с удивлением наблюдали плавающие у поверхности огромные скопления саргассовых водорослей, сегодня больше мазута, чем растений. Прибой гонит нефть к берегам, она пропитывает пляжный песок, оставляет на скалах точно нанесенные гигантской рукой густые серо-черные мазки.
Ежегодно в Океан попадает от восьми до десяти миллионов тонн нефти. Один источник — танкеры, на которые приходится более половины перевозимого по морю тоннажа; тут и ненамеренные выбросы, и следствие промывки танков и балластных цистерн, и разлив при кораблекрушениях. Другой источник — принесенные ветрами с суши выхлопные газы. Все чаще в загрязнении повинны нефтяные скважины на дне моря, где пока не придумано надежного способа уберечься от утечки. Локальный разлив на дне Мексиканского залива или Северного моря может сказаться на большой площади. Кроме того, нефтяные вышки и платформы тоже не застрахованы от аварий. Несколько лет назад в море карибов сокрушил нефтяную вышку один из частых здесь ураганов (слово, заимствованное у араваков).
На крайней западной оконечности западного континента — Аляске — американцы обнаружили и поспешили разрекламировать нефтяные месторождения, хотя здешних запасов не хватило бы и на год мирового потребления. Для транспортировки нефти на промышленное восточное побережье предлагают соорудить нефтепровод, закапывая начальные отрезки в тундровую мерзлоту. Случись здесь утечка, а в зыбком мерзлотном грунте аварий трудно избежать, нефть может разлиться на огромной площади и просочиться в арктические воды. Другой вариант — наконец-то использовать северо-западный проход, который Джованни Кабото — как и Вы, генуэзец, возможно, даже Ваш ровесник — вместе со своим хвастливым сыном (пожелавшим присвоить себе открытия отца) искал в холодных широтах к северу от материка взамен так и не найденного Вами водного пути. Сопровождаемый ледоколом небольшой танкер «Манхаттан» (название-то словно нарочно подобрано!) совершил пробный рейс, чтобы указать маршрут более крупным нефтеналивным судам. Однако Канада пытается сорвать американские планы, распространив на эту акваторию свой суверенитет. Авария в изобилующих льдами, недостаточно картографированных бурных арктических водах может обернуться длительным бедствием, так как холод тормозит разложение нефти в морской воде.
Тоннаж океанских нефтевозов достигает гигантских размеров. Ищу взглядом на рифе Ваш последний адмиральский корабль водоизмещением семьдесят тонн, что позволяло грузить семьдесят бочек вина. Сегодня сипангиты строят танкеры водоизмещением четыреста семьдесят пять тысяч тонн, и проектируются вдвое большие исполины, длиной до полукилометра. Возможно, Океан станут бороздить суда, превосходящие «Капитану» более чем в десять тысяч раз. Таким великанам для малейшего маневра потребуется не одна морская миля. Где уж им вписываться в волну, и тут авария грозит уже глобальными последствиями. Гонясь за прибылью, нефтяные компании ведут рискованную игру с Океаном.
Наше антиокеаническое поведение плохо вяжется с теперешним глобальным взглядом на Океан как наше последнее пристанище.
Мечте о новом, океаническом золотом веке вот-вот придет конец. Как ни богаты моря минеральным сырьем, новейшие исследования показывают: концентрация желанных минералов подчас настолько мала, что с нашей техникой добывать их нерентабельно. Пищевые ресурсы Океана отнюдь не безграничны, да и те, что есть, под угрозой. Морская фауна заметно скудеет из-за перелова. Некоторые виды китов и сардин уже на грани вымирания, подобно многим наземным животным. И главная опасность для жизни в море исходит от нашего образа жизни на суше.
Соединения тяжелых металлов ложатся слизью на жабры, затрудняя дыхание рыб. Хлорированные углеводороды служат пищей для организмов, отнимающих у рыб кислород. Многие обитатели моря находят добычу, сексуальных партнеров, нерестилища при помощи химических сигналов; даже сильно разбавленные ароматические углеводороды способны блокировать эти сигналы. Вымываемые с полей удобрения, унесенные ветром частицы почвы, гниль и другие формы загрязнения ухудшают видимость; муть может погубить нерестилища и мешает некоторым видам ориентироваться.
Терпимые для взрослой рыбы ядовитые компоненты сырой нефти могут пагубно действовать на икринки и мальков. Тепловое загрязнение от все более мощных электростанций может оказаться смертельным, особенно в тропиках, где многие виды живут в условиях, близких к предельной для них температуре. Изотопы железа и кобальта — желанный корм для одного вида динофлагеллят; эти жгутиконосцы, сочетающие признаки растений и животных, образуют «красные приливы», которые производят страшные опустошения, поражая центральную нервную систему рыб.
Так уж повелось, что взаимосвязи познаются нами ценой ошибок. У множества химических соединений есть порог, выше которого доза становится смертельной для рыбы или для съевшего рыбу человека. Замечают эти пороги лишь после того, как их переступят. В Минамате на одном из островов Сипанго одна фабрика производит для граммофонных пластинок пластмассу, промываемую ртутным раствором. Использованный раствор сливают в море, а последствия дают себя знать, когда в семьях бедных рыбаков рождаются психически и физически неполноценные дети.
Поднимаясь вверх по пищевой цепи, яды подчас достигают концентрации, в десятки тысяч раз больше первоначальной. В одной реке, названной в Вашу честь Колумбия, концентрация изотопов, сбрасываемых атомной электростанцией, считается такой слабой, что воду можно пить спокойно. И все же, когда изотопы доходят до человека по пищевой цепи, они могут стать опасными для здоровья.
Мы слишком мало знаем о том, как радиоактивные изотопы ведут себя в морях. Известно, что их способен усваивать планктон, становясь тем самым своего рода носителем инфекции. Есть основания предполагать, что морские организмы, в ходе своей эволюции не испытавшие действие радиоактивного фона континентов, чувствительнее к генетическим нарушениям, чем наземные создания.
Великое множество обитателей моря направляется к устьям рек и к ближайшим берегам, когда гормоны сообщают им, что наступило время нереста и родов. Некоторые поднимаются даже в осененные зеленью горные ручьи. Большинство остается в богатых питательными веществами солоноватых водах прибрежья. Здесь происходит немалая часть процесса обновления океанической жизни. По мнению специалистов, ничем не зараженное речное устье биологически в двадцать раз продуктивнее открытого моря и вдвое богаче питанием, чем зерновое поле.
Теперь горька слюна в речных устах, и дыхание их гнилостно. Лосось и другие благородные странники, чье ежегодное возвращение индейцы некогда отмечали праздничными ритуалами, не в силах пробиться вверх по больным рекам. Сами районы устья, колыбели моря, — наиболее зараженные участки Океана. Перед мегаполисами разрастаются водные пустыни, подобно тому как Сахара неуклонно ширит свои владения в Африке. Во многих местах прибрежные воды словно бы копируют изгаженное побережье континентов, усугубляя загрязнение.
Когда рыба в отравленных реках всплывает вверх брюхом, нам делается не по себе, точно мы встретили собственную смерть. Когда жизнь пресекается в самом начале, погибают икринки, не развиваются мальки — мы этого не замечаем. А море становится все беднее и беднее.
Такова ирония великих противоречий: не успели мы толком открыть возможности моря, как лишаем себя его пищевых ресурсов, отравляя их. Вместо того чтобы шире осваивать морские богатства для растущего и голодающего населения планеты, мы их сокращаем.
Многое из того, что нами отправляется в море, мы, надо думать, получаем обратно. И не только в виде отравленной ртутью, приправленной биоцидами или радиоактивной рыбы. Когда Солнце испаряет воду Океана, в ней, очевидно, наряду с морскими солями присутствует часть наших химических отходов. То, что мы тайком сбрасываем в реки и что реки затем несут в Океан, в какой-то мере несомненно возвращается с тучами, которые бриз гонит на сушу.
Кое-что зная и еще больше подозревая о последствиях нашей наземной деятельности для моря, с дрожью думаешь о современных конкистадорах, вторгающихся в океанские глубины. Нет никаких оснований считать, что они наделены большей мудростью и осмотрительностью, нежели те, кто некогда вторгался в страны темнокожих людей. На суше наши неудачи перевесили успехи. Еще сильнее могут они перевесить в Океане. Подводные рудники и разного рода установки на морском дне, нередко действующие на атомной энергии, способны еще больше отравить воду, взмутить донный ил и вызвать непредвиденные смещения, даже нарушить столь же могучий, сколь и деликатный механизм течений. И все это чревато труднопредсказуемыми последствиями как для морских глубин, так и для побережий.
Мы чрезвычайно мало знаем о том, как действуют законы моря. Слишком скоро можем мы познать, как они отказываются действовать.
В море поступь смерти не так наглядна, как на суше. На континентах в роли обвинителей выступают оголенные горы, бесплодные пространства, большие города с их выхлопными газами и скученностью, с трущобами и шумом; точно сама земля вопиет о своем великом бедствии. Океан чахнет молча. Так и будет идти, пока в один прекрасный день нашему взгляду вдруг не предстанет мертвое море — и никаких признаков жизни, кроме движения волн.
Некоторые исследователи предупреждают: Океан может угаснуть уже к концу нашего столетия.
Если они правы, нет более серьезного предупреждения. Мало того, что мы лишим себя столь остро необходимого миру источника пищи, отравляя рыбу, губя нерестилища и основу океанической жизни — планктонные луга. Непосредственно еще важнее для нашего существования не имеющая ни листвы, ни ветвей, ни корней одноклеточная морская флора: она производит семь десятых планетного кислорода.
Когда в Амазонии, чей вечнозеленый, живой лиственный полог обеспечивает половину кислорода, производимого наземной флорой, тарахтят моторные пилы, когда влажные леса Индонезии и Африки вырубают быстрее, чем они способны возрождаться, и ширятся степи и пустыни, когда наши машины пожирают столько кислорода, что нынешние владыки северной половины западного континента потребляют его на сорок процентов больше, чем производится на просторах недавно захваченного ими края, — тогда, само собой, растет роль моря как поставщика кислорода для животного мира.
В дрейфующем фитопланктоне — предпосылка нашего выживания. Когда исследователи докладывают, что нефть и химикалии могут убить фитопланктон или затормозить его размножение, что в Северной Атлантике за последние двадцать лет заметно сократилась масса некоторых видов планктона, есть все основания бить тревогу.
Становится все очевиднее, что изо всех частей жизненной сферы планеты наиболее прямой угрозе подвержен Океан. И не исключено, что к риску мгновенной гибели в пламени ядерной войны или медленной смерти в отравленном мире надлежит добавить риск удушения из-за нехватки кислорода, подобно тому как погибает рыба в озерах и вдоль морских берегов, когда падает содержание кислорода в воде.
Океан, который называют колыбелью жизни, может стать и ее могилой.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.