Показания тайного свидетеля

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Показания тайного свидетеля

Литература

Показания тайного свидетеля

ПУШКИН. ДЕНЬ ПАМЯТИ

Валерий ЯРХО, КОЛОМНА

В день пятидесятилетия со дня кончины Александра Сергеевича Пушкина панихиду было решено служить на месте рокового поединка, и к четырём часам вечера через заснеженные поля в берёзовую рощу на Чёрную речку съехались тысячи полторы человек, относившихся к столичному истеблишменту. На церемонии присутствовал сын поэта, генерал-майор свиты его величества Александр Александрович Пушкин, панихиду служило духовенство окрестных церквей, пели три хора: Исаакиевского собора, Ново-Деревенской церкви и женский хор земской школы. Всё было очень чинно, прилично-торжественно, искренне трогательно, и лишь одно каверзное обстоятельство портило дело: никто из присутствовавших не мог точно сказать – на том ли месте служат панихиду?!

Устройством всего дела занималось губернское земство во главе с председателем губернской земской управы господином А.И. Горчаковым, и по окончании всех траурных служб господа земские начальники имели крайне неприятный разговор с генералом Пушкиным, которому прежде было твёрдо обещано, что к полувековой годовщине место дуэли будет указано в точности.

История эта тянулась уже более семи лет, с той самой поры, когда в 1880 году готовились открыть в Москве памятник Пушкину в начале Тверского бульвара – одновременно с этим планировали установить бюст поэта и на месте поединка, но сделать этого не удалось по причине неясности того, где, собственно, ставить памятник. Как было сказано по этому поводу в официальных бумагах: «Место дуэли заброшено и даже точно не обозначено». Стремясь исправить скандальную ситуацию, местное земство из кожи вон лезло, стараясь выяснить, где же именно на Чёрной речке стрелялись Пушкин и Дантес, но это усердие ни к чему путному не привело. В точности никто ничего не помнил, а говорили разное. Старики из деревни Коломяги уверяли, что поединок произошёл за Комендантской дачей, по левой стороне дороги, а секундант Пушкина, его лицейский друг Константин Данзас, в своих воспоминаниях утверждал, что дуэль произошла по правой стороне дороги. Но коломяжские старики сами дуэли не видели, а Данзас умер ещё в 1870 году, да к тому же разберись теперь, где тогда было «право», где «лево», если в 40-х годах при прокладке Ново-Коломяжской дороги всю округу так перерыли, что исчезли многие ориентиры, на которые ссылались рассказчики.

Единственное, чем могли обнадёжить Александра Александровича, так это тем, что ими была найдена «одна верная примета», позволявшая устроить панихиду 29 января 1887 года именно на том самом месте, где её служили. Земцы клялись, что теперь-то они добьются отчуждения этого участка и воздвигнут на нём памятный монумент. Они даже показали эту «верную примету» сыну поэта – невысокий деревянный столбик, вкопанный в землю, к которому была прикреплена чёрная доска с надписью, исполненной белыми буквами: «27-го января 1837-го года против сего места упал смертельно раненный на поединке А.С. Пушкин». Правда, кто и когда установил этот знак, оставалось тайной – удалось выяснить лишь то, что появился он уже давно, однако не сразу после дуэли. Когда он обветшал, ему на смену появился другой, потом ещё, но всё это были результаты частной инициативы неизвестных лиц. Никаких документальных указаний на то, почему именно эта поляна была названа местом дуэли, не имелось.

Сколь ни велик был соблазн остановиться на этом указании, червь сомнения грыз слишком многих. В самый разгар газетной полемики о событиях полувековой давности в № 31 «Московских ведомостей» за 1887 год появилась статья, написанная бароном Эммануилом Штейнгелем, в которой автор попытался внести ясность в вопрос о месте пушкинской дуэли. Господин барон заявлял, что располагает сведениями, полученными от прямого свидетеля этих событий, прежде остававшегося неизвестным. Сам он видел этого человека ещё ребёнком, когда летом 1852 года

приехал на Чернореченскую ферму, купленную его отцом той зимой. Юный Эммануил, коему о ту пору шёл десятый год, ища приключений, облазил все окрестности и однажды пожелал осмотреть Комендантскую дачу, к высоченному забору которой случайно вышел. В то время единственным обитателем дачи был живший там постоянно старый дворник Иван, с которым молодой барон познакомился, когда тот поймал его в саду. Существенная разность в возрасте между барчуком и дворником совершенно не сказалась на их отношениях, и старый Иван общался с десятилетним Штейнгелем как с равным. Они вполне поладили, когда разговорились, и среди прочего Иван рассказал мальчику одну «страшную историю» – про то, как однажды он видел «настоящее смертоубийство»:

– Порядочно лет назад это было, – рассказывал Иван. – Как-то однажды зимой, в лютую стужу, сидел я в своей дворницкой и от делать нечего таращился в окошко. На улице уже начинало смеркаться, и только хотел я зажечь сальную свечу, как вижу, по Коломяжской дороге подъехали господские сани. Приехавшие в этих санках господа прошли мимо окон дворницкой и направились прямиком к лесу, что за дачей. Не успели те странные господа скрыться из виду, как подоспели другие сани, и из них тоже вышли люди, поспешившие по той же дороге, по которой пошли те, что приехали прежде…

Решив посмотреть, зачем это на ночь глядя господа двумя компаниями пошли в лес, наскоро одевшись, Иван пошёл вслед за ними. Он довольно близко подобрался к тому месту, где в пустом морозном лесу был слышен разговор. Тихонечко встав за кустами, Иван, вглядываясь сквозь уже сгущавшиеся сумерки, старался рассмотреть то, что происходило на поляне. Там приезжие господа стояли двумя кучками, «саженях в восьми друг от друга», и о чём-то говорили, но о чём именно, он не понял. Потом двое из них почти одновременно выстрелили друг в друга, причём один из стрелявших, тот, что стоял у дорожной насыпи, упал. К нему подбежали, стали спрашивать, он отвечал, но слов Иван по-прежнему не разбирал. Один из подходивших к раненому вернулся к стоявшему отдельно человеку, по словам Ивана, «кажется, офицеру», что-то ему сказал, и оба они пошли прямо на него, притаившегося в кустах, но, не заметив, прошли мимо, вышли на дорогу, сели в свои сани и уехали.

Невольный свидетель дуэли стоял ни жив ни мёртв, наблюдая, как раненого барина облокотили к насыпи, а когда его подняли на руки и понесли, Иван опрометью бросился к себе, заперся в дворницкой и затаился. Больше всего Иван боялся того, что раненого принесут к нему и потом его как свидетеля непременно «притянут к делу и затаскают» судебные власти. Но страхи его оказались напрасными – своего подстреленного товарища господа отнесли в сани и увезли в город.

Утром, как стало совсем светло, прихватив лопату, которой чистил на дворе снег, Иван пошёл к тому месту, «где давеча произошло смертоубийство». Придя на ту самую поляну, Иван увидел комки окровавленного снега – самой крови на снегу было не много набрызгано, но комки снега, видимо, прикладывали к ране, а напитавшиеся кровью отбрасывали. Собрав все эти комки руками и ногами, он сгрёб лопатой окровавленный снег в выемку насыпи, утрамбовал его там, натаскал свежего снега в подоле шубы, раструсил его на этом месте, и тогда только успокоился, когда не осталось никаких заметных следов вчерашнего происшествия.

Ни того, кто были эти господа, ни что между ними произошло, Иван не знал. Только спустя три недели, вызванный по какому-то делу к коменданту крепости, сидя в людской кухне его городского дома, он услыхал о том, что где-то возле Комендантской дачи на дуэли стрелялись двое господ, и один из них – какой-то «учёный писатель» – был ранен и умер, а другой куда-то скрылся. К радости Ивана, оказалось, что следствие по этому делу уже закончено и суда не будет, а стало быть, свидетели не нужны и «таскать» его никто не будет.

Дворник отвёл молодого барона Штейнгеля к тому месту, где произошла дуэль, и в подробностях показал, где кто стоял, где упал раненый, куда его отнесли. Вернувшись домой, мальчик рассказал об услышанном от Ивана своему отцу, потом отвёл его на поляну и «повторил в лицах» рассказ дворника. Выслушав сына, барон Штейнгель-старший высказал предположения, что Иван случайно стал свидетелем дуэли Пушкина, и, выворотив из ближайшей изгороди кол, воткнул его там, где возле насыпи, по его мнению, лежал смертельно раненный поэт, а рядом Эммануил положил связанный им из двух сучьев крест. Место, где предположительно стоял Дантес, они пометили, положив булыжник.

Спустя ещё несколько лет уже повзрослевший Эммануил вместе со своим кузеном Василием Белавиным-Ланским и однокашником по Училищу правоведения Виктором Кроневским решили поставить на месте дуэли более солидный знак и вкопали там отёсанный с четырёх сторон столбик – в сажень высоты и трёх вершков толщины. Кто в дальнейшем подновлял этот знак, господин барон не знал, но считал, что ему, как никому другому, лучше известно подлинное место дуэли. Он предлагал свои услуги: «всякому, кто захочет принять на себя труд с установлением памятника», но услышан не был, потому что история с установкой памятника приняла ещё более скандальный оборот.

В начале 90-х годов XIX века большой участок земли на Чёрной речке передали в ведомство императорского Скакового общества, которое немедленно приступило к постройке ипподрома. О том, что и тот участок, отчуждения которого добивалось земство для устройства мемориала в память о дуэли Пушкина, стал частью ипподрома, спохватились лишь тогда, когда в прессу просочились известия о том, что там, где стрелялся Пушкин, решили построить конюшни. Для успокоения общественного мнения на месте памятного знака за счёт Скакового общества возвели кирпичный постамент, который оштукатурили и увенчали гипсовым бюстом Пушкина. Недолго простояв, бюст рассыпался, и его заменили новым, но всё это выглядело жалко и нелепо – дешёвенькая уродливая скульптурка помещалась на скаковом дворе, между забором и изгородями, рядом с конюшнями, а совсем неподалёку «благоухали» кучи навоза.

Позже, в 1908 году, с началом эры воздушных полётов, ипподром превратили в Комендантский аэродром, и новым хозяевам тех мест, устремлённым помыслами в небо, было совсем уж не до памятника – к 1921 году он вовсе развалился. Эпопея с монументом имела продолжение, изобилующее разного рода коллизиями, но оставим эту тему, поскольку речь идёт не о самом памятнике, а о том месте, где он установлен.

***

Итак, после заявления барона Штейнгеля можно с уверенностью утверждать, что памятный столбик, по которому наконец-таки была совершена «привязка к месту», изначально был установлен им и его товарищами. Но что же из этого следует? Основанием для установки «памятного знака» послужил рассказ человека, видевшего, как однажды зимним вечером в лесу за дачей стрелялись господа. Ни точной даты, ни даже года дворник Иван не называл, участников дуэли описал поверхностно и смутно. Является ли «версия барона Штейнгеля» очередным «апокрифом пушкинистики» или это действительно уникальное свидетельство? Сама по себе история, вне всякого сомнения, подлинная – сочинить такой сюжетец никакому дворнику не под силу, но насколько она имеет отношение к тому знаменитому поединку?! Перед нами ещё одна загадка, ещё один «литературный детектив-головоломка», который ждёт своего Андроникова новейших времён. Тому, кто сможет подобрать ключи к шифрам времени, достанется дивный для любого исследователя пушкинской эпохи приз: «тайный свидетель» событий, лицо абсолютно постороннее и заведомо не ангажированное, что так ценно в исторической науке, которая столь часто страдает от пристрастности источников информации.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии: 10.02.2010 15:57:52 - sokolov пишет:

Обама зачитывался Тайными записками Пушкина

Вот доказательство на американском СNN обамовского увлечения Тайными записками http://www.ireport.com/docs/DOC-404091