О Кипре как втором Сараеве

О Кипре как втором Сараеве

Александр Привалов

Александр Привалов

Авторы кипрского казуса могли бы рассказывать о нём в крайне лестных для себя выражениях. Примерно так: эти злосчастные кипрские банки, по-хорошему, надо бы сразу банкротить. Но тогда бедные вкладчики получили бы по гривеннику с рубля, то бишь с евро, — и то невесть когда. Вот мы и предложили им подарок: отдав несколько жалких процентов, сразу получайте назад почти все свои деньги. Они же вместо благодарности раскричались, стали махать руками… Не хотите — как хотите. Ждите теперь своих гривенников, авось дождётесь. В таком изложении «смещение оплаты спасения банков с налогоплательщиков на вкладчиков» вовсе не выглядит грабежом; то есть в итоге оно обернулось-таки грабежом, но как бы исключительно из-за жадности и тупости потерпевших, тогда как задумано было прямо ангельское благодеяние. Что возразить на такие речи, не сразу бы нашлось — разве что напомнить, что злосчастными банки стали не сами по себе, а потому, что нынешние благодетели перекормили их греческими бумагами.

Впрочем, искать возражения и не надо — некому возражать: таких гордых речей никто не произносит. Больше того, в авторстве схемы обрезания депозитов никто не хочет признаваться. Будь она и впрямь благостная, от авторов отбою бы не было, а тут на лавры ни единого претендента — все стыдливо отпираются. А от признания того банального факта, что схема, раз появившись, уже никуда не денется и неминуемо станет шаблоном, прячутся совсем уж по-детски. Глава Еврогруппы Дейсселблум выпалил сгоряча, что «этот подход мы теперь, после выхода из пекла кризиса, должны последовательно применять», но его аппарат спешно заявил, что шефа неправильно поняли. Правильно его поняли или неправильно, шаблон-то всё равно будет именно таков. И кто сказал, что он применим только в «проблемных» странах? В «непроблемных» банки тоже нахватали полные закрома тухлых бумаг.

То, что кипрский прецедент вызвал сравнительно мелкую зыбь на рынках, фрейдист уверенно объяснил бы вытеснением нестерпимо страшной мысли: очень уж важным бедам открыта дорога. Что фиатные деньги суть штука сугубо условная, ничем конкретным не обеспеченная, давно пишут во всех учебниках, но впервые это так зримо подтверждено. Только что деньги радовали взор вкладчика Bank of Cyprus циферками на счёте, но официальные инстанции сказали слово — и этих денег будто и не было никогда. Что финансовая система, где в балансах обязательства перед конкретными лицами уравновешиваются грудами «опционов на фьючерс на индекс» да subprime ипотек, выработала ресурс и подошла к неотвратимому концу, давно общепонятно, если не банально. Но впервые официальные власти открыто уничтожают такие конкретные обязательства — без какой-либо вины их держателей. До Кипра могла быть надежда, что грабёж при разрешении долгового кризиса так и ограничится «порчей монеты», теперь надежду эту можно оставить: впервые сочли возможным поступать проще — среза`ть не цену денег, а прямо долги, открыто нарушая священное право частной собственности . Что для первого раза нашли собственников, которых не жалко — российских, — зря утешает мировую публику. Потом такого утешения не будет: зачёркиванием одних только «серых денег российских коррупционеров» дело точно не ограничится.

Пока же российских собственников и правда обидели подчёркнуто : вспомните окрик г-жи Меркель, чтобы киприоты не смели обращаться к Москве. Но не стоило бы нашим властям реагировать так резко и взвинченно. Понять-то их можно: они так свято верили и в надёжность мировой — в частности, европейской — финансовой системы, в неизменную благость МВФ, что ждали столь ошеломляющего подвоха откуда угодно, но только не с их стороны. И всё-таки не надо было, по-моему, чрезмерными децибелами подчёркивать и болезненность удара — и нехватку сил для обороны. А теперь не надо усугублять положение непродуманными контрмерами. Вот на этой неделе сообщено о законопроекте трёх единороссов, якобы уже одобренном фракцией. Проект сулит россиянам, пострадавшим от решений иностранных судов, возмещение убытка за счёт находящегося в РФ имущества обидчиков, включая и такое имущество, на которое распространяется государственный иммунитет. Принимать такой закон нельзя даже не потому, что он безумен, а потому что в очень уж стеклянном доме живём. Вот мы тут шумно радовались, что деньги — далеко не основное наше имущество на Кипре. А с чего мы взяли, что точно таким же манером нельзя отнять и акции? Если для спасения от дефолта банка можно было придумать взятие десятины с депозитов, то для спасения от дефолта страны — отчего не взять десятину (или больше) и с прочих активов, лежащих в пределах её юрисдикции? Пришлось бы, правда, принять некоторые меры, чтобы наши ребята по привычке не увели акции с острова задним числом, но это дело несложное и может быть исполнено безукоризненно чисто. Вы скажете, что такое немыслимо, и будете неправы. Теперь всё мыслимо: описанный трюк не многим игривее уже проделанного.

Многие, в том числе и очень серьёзные люди, уподобили кипрский скандал убийству эрцгерцога Фердинанда. Мировая война не началась сразу после сараевских выстрелов; некоторое время шансы на спасение мира ещё были, да только спасти его не удалось. Не за что оказалось зацепиться — не осталось надёжно действующих табу. Так и теперь: масштабная война, финансовая или любая другая, вовсе не обязана разразиться немедленно. Но стало непонятно, что и каким образом сможет остановить так безнаказанно скакнувшую эскалацию односторонних манипуляций.

России, оказавшейся волею судеб в первой угрожаемой линии, нужно — пора — предъявлять новую логику, новую стратегию, но её, к сожалению, просто нет. Старая слишком явно не годится. Долгая работа по более строгому следованию Вашингтонскому консенсусу, чем в самом Вашингтоне, привела лишь к тому, что МВФ и ЕС, так охотно признававшие наших деятелей лучшими министрами финансов во Вселенной, сегодня решают судьбу российских активов без России. Пора хотя бы заподозрить, что в том раю нас не ждут гурии — и что там вообще не рай. Там уже своих режут без анестезии; пусть пока не самых близких, но всё равно своих, — нас тем паче не пощадят.